Несколько человек оглянулись на нее. Кейси уже направлялся к двери.
— Я хочу пойти на похороны Джона. Эмма, ты знаешь, где и когда это будет? — спросила Мария. Эмма Пауэлл пришла в замешательство.
— Я постараюсь узнать, — пообещала она.
— С чего это ты собралась идти? — удивился Уэбстер. — Моллой прожил здесь всего недели две.
— Он был хорошим парнем. И он мне нравился. — Мария как бы оправдывалась. — Я думаю, будет правильно, если кто-то из нас придет и выразит сочувствие.
— Я с ним даже ни разу не разговаривал, — пробурчал Уэбстер.
— Ты вообще мало с кем разговариваешь, — усмехнулась Сьюзи.
— Есть еще причина, чтобы хоть один из нас пошел на похороны, — сказала Мария. — Джон, пока его не убили, жил в этой гостинице. На его месте мог оказаться любой из нас.
Папка была нетолстой. Жизненный путь в шестнадцать лет умещается на половине листа.
Эмма Пауэлл открыла пластиковую папку и увидела карточку с надписью: «Джон Моллой». Там были указаны дата его рождения, домашний адрес, рост, вес и другие учетные данные, которые только и остались теперь от Моллоя. Она подумала, что в полиции изучали точно такой же лист, когда нашли его изуродованный труп на Клэпхем-Коммон.
На столе перед ней лежала газета со статьей о том, как обнаружили в кустах разлагающийся труп, но Эмма лишь мельком взглянула на крупный заголовок. Моллой был мертв. Что еще нужно знать? Ей было известно, что труп изуродован, и ей не нужны подробности. Эмма поставила папку на место в шкафчик, втиснутый в угол ее маленького кабинета. В маленькой комнате не было кондиционера, единственное окно было открыто, но это нисколько не ослабляло жару. По мере приближения к полудню температура поднималась до 85°. И ни дуновения ветерка.
Она просматривала другие папки. Их было около двухсот, в алфавитном порядке. Они содержали сведения о тех, кто находился сейчас в гостинице, и о тех, кто когда-то пробил здесь положенные три месяца. В каждой папке указывались не только возраст и физические особенности, но и социальное положение, домашний адрес (если таковой имелся), сведения о семье и друзьях. Эмма знала, что те, кому пришлось побывать здесь, в гостинице, уже не смогут прийти сюда во второй раз, но ей казалось, что она работает не в приюте, а где-то еще, на какой-то другой службе. Все, что полагалось знать о прошлом и настоящем постояльцев, было аккуратно отпечатано, их жизни умещались в нескольких строчках.
Эмма закрыла шкаф и села за стол. Она провела рукой по волосам и почувствовала, до чего же они мокрые. Взяла чистую тряпку и вытерла пот.
Дверь офиса была открыта, поэтому стук заставил Эмму вздрогнуть. На пороге стояла Мария Дженкинс.
— Входи, Мария, — пригласила Эмма и указала на стул. Но девушка не захотела сесть. Она смотрела в окно на Гудз-Ярд.
— Ты узнала насчет похорон Джона? — спросила Мария.
— Я звонила ему домой, но никто не ответил.
— А в полиции? Они-то должны знать.
— Они дают информацию только родственникам.
Мария вздохнула и наконец села.
— В газете написано, что он был изуродован, — сказала она, заметив газету на столе. — Как и те, другие.
Эмма кивнула.
— Все это очень грустно. — Она не знала, что еще можно и нужно сказать Марии.
— Тебя никогда не тошнит от всего этого? — спросила Мария, обводя взглядом маленький кабинет. — Ты же понимаешь, что в конечном счете ничем не можешь нам помочь. Ты спасаешь людей от улицы на три месяца, а потом они опять беззащитны. Тебе не хочется все это бросить?
— Я не думала об этом. Маленькая помощь лучше, чем вообще никакой, правда?
Мария задумчиво покачала головой.
— Интересно, родители Джона хоть теперь горюют о нем? — спросила она. — Я имею в виду, если они виноваты в том, что он ушел из дома. Они раскаиваются теперь? Винят себя в его смерти?
— Трудно сказать. Это все-таки был его выбор. Он приехал в Лондон, потому что сам так захотел. И все другие тоже — здесь или в другой гостинице для бездомных.
— И никому ни до кого нет дела, да? — сказала Мария, вставая. — Люди притворяются, будто они переживают за бездомных. Но всем все равно, если это происходит не с ними.
Она направилась к двери.
— Никому нет дела до того, что Джон мертв, потому что это не так уж важно. Он жил незаметно. Никто его толком не знал. Никто не любил. Никто не любит никого из нас.
Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но только провела языком по пересохшим губам. Что тут скажешь?
— Никого бы не взволновало, если бы мы все умерли. По крайней мере, мы бы уже никому не мешали.
Эмма подумала, что обязательно надо возразить, но не нашла нужных слов.
— И куда ты пойдешь?
Сьюзи Грей сидела на краешке кровати, наблюдая за тем, как Мария Дженкинс вытаскивает из шкафа свои вещи и запихивает в нейлоновую сумку: две пары носков, пара леггинсов, несколько бриджей. Она случайно уронила на пол майку. Жанет Фергюсон быстро подскочила, подняла ее и подала Марии. Та улыбнулась и затолкала майку в сумку.
— Есть и другие такие гостиницы, — сказала Мария. — Попробую попасть в какую-нибудь из них.
— На твоем месте я не стала бы этого делать, — заметила Сьюзи. — В большинстве из них невозможно жить. Особенно в смешанных. — Сьюзи опустила голову. Есть вещи, о которых не хочется вспоминать.
Это случилось два года назад, но Сьюзи помнила все с такой жуткой ясностью, как будто это произошло вчера.
Их было трое. Все моложе двадцати. Двое совершенно пьяные или одурманенные наркотиками — она точно не знала. Да и какое это имело значение. Они напали на нее, сорвали с нее одеяло, когда она спала в своей комнате. Она еще не успела проснуться и прийти в себя, а двое уже крепко держали ее и третий насиловал. Они проделали это по очереди, заткнув ей рот простыней, чтобы не кричала. Они закончили свое грязное дело и удрали из гостиницы.
Она дотащилась до ванны и принялась смывать с себя всю грязь. Но сколько бы она ни мылась, ей казалось, что их отметины будут на ней всегда. Подлая татуировка, которая видна только ей. В ту же ночь она покинула гостиницу и бродила по улицам до утра. Злоба ее росла вместе с отвращением.
Две недели спустя, поздно вечером, на нее набросились два парня в дверях магазина на Оксфорд-стрит. Одному она вцепилась в глаза и чуть не выдавила их. Другому пришлось еще хуже. Сьюзи раскроила ему щеку почти до кости осколком стекла, который успела подобрать.
Она с восторгом смотрела, как они удирали.
Сьюзи поджала под себя ноги и взяла у Жанет сигарету. Жанет была девушкой крупной и деловитой.
— А как насчет денег? — спросила она Марию.
Та пожала плечами и горько улыбнулась:
— Буду просить милостыню.
— А знаешь, чем можно неплохо заработать? — хихикнула Жанет. — Есть прибыльное дело. — Она затянулась сигаретой. — Девчонка, которую я встретила на Кингс-Кросс, занимается этим. Она говорила, что за один раз имеет пятьдесят фунтов.
— Пятьдесят фунтов и Бог знает какую болезнь, — добавила Сьюзи.
— Но все равно пятьдесят фунтов есть пятьдесят фунтов, — рассуждала Жанет. — Стоит тебе сделать пять или шесть раз в неделю, и ты сможешь купить вот такую гостиницу. — Она опять хихикнула.
Мария поправила рукой волосы и села на свою кровать.
— Когда уходишь? — спросила Сьюзи.
— Дня через два. — Она провела рукой по подушке, словно разглаживая складки. — Я подумываю, не вернуться ли мне домой.
— Тогда зачем же ты уходила? — удивилась Сьюзи.
— Я поссорилась с родителями.
— Как и все мы, — расхохоталась Жанет.
— Из-за чего? — спросила Сьюзи, затянувшись сигаретой.
— У моей мамы был любовник, и папа узнал об этом. Они постоянно ругались. Однажды я попыталась их остановить, но не получилось. Я просто не могла больше выносить эти постоянные ссоры.
— Когда это было? — спросила Жанет.
— Два года назад.
— А почему ты решила, что теперь там все изменилось? — холодно поинтересовалась Сьюзи.
Мария неопределенно пожала плечами.
— Я просто надеюсь, — сказала она тихо.
— Какие могут быть надежды! — воскликнула Сьюзи. В ее глазах вспыхнула злоба.
— А ты сама что думаешь делать? — спросила ее Жанет.
— Держаться подальше от других гостиниц, это уж точно, — ответила Сьюзи. — Никто не знает, каковы они изнутри, пока не побывает там. Я побывала и говорю вам, что на улице куда безопаснее.
Райан вылез из такси и услышал какие-то крики. Отыскивая в кармане мелочь, он обернулся и увидел, что два швейцара из ресторана напротив пытаются поставить на ноги какого-то человека, на вид лет тридцати. Впрочем, из-за его неряшливого вида трудно было определить настоящий возраст. На нем было длинное пальто, старое и грязное, с дырками во многих местах. На брюках у промежности темнело пятно. Швейцары пытались поднять человека, взяв его под мышки, и видно было, насколько им неприятно само прикосновение к нему. Они отшвырнули его от ресторана.
