Рука Кайе потянулась к перочинному ножу, будто он мог гарантировать безопасность. Патер опять оживился:
— Вы обещаете?
Кайе кивнул ему и протянул руку, которую священник, казалось, не заметил. Он собрался с духом, глядя на Кайе, потом безучастным тоном продолжил рассказ:
— Поэтому я попросил о том, чтобы меня выслушал мужчина, специалист, который понимает, о чем идет речь.
Он снова замолчал на минуту, чтобы продолжить рассказ монотонным голосом, каким начал свое повествование. И говорил патер как умелый рассказчик.
— Что вам известно о Босхе, Иерониме Босхе, настоящее имя которого Ван Акен, так как его семья была родом из Аахена и получила имя по названию местечка Босх, где они жили? Что? Ничего! Или почти ничего. Благопристойный горожанин из Хертогенбоса, уважаемый член братства Богоматери церкви Святого Иоанна, как и десятки, сотни других в те времена. Больше мы ничего не знаем. Еще несколько деталей из его жизни: женитьба, приобретение земельных участков, пиршества, дата смерти. Таинственная личность, которой удалось, несмотря на огромную известность, оставаться в тени истории. Кое-что я могу прояснить для вас. Босх был очень популярным учителем, к нему съезжались одаренные ученики из всех стран, для того чтобы получить образование в его школе живописи. Они прибывали из Аугсбурга и Венеции, Бреслау и Нюрнберга, Парижа и Мадрида. Художники самые разные. Лучшие подмастерья со всей Европы.
Повозка подъезжала к городу, темные стены которого с каждым оборотом колеса становились все выше и выше.
После сказанного возницей Петрониус насторожился и зорко вглядывался в сумерки, чтобы не пропустить ни малейшего намека, который может дать ответ на его вопрос.
В глаза бросалась ухоженность деревьев: никаких суков и свисающих ветвей, ни одной шишки, или желудя, или колючих сучьев орешника. Настоящего леса он не встречал уже давно, с самого Айфеля; впрочем, на Рейне было немного леса, но с тех пор как Петрониус шел пешком от Ниимегена против течения реки, ему лишь изредка встречались деревья. От стука деревянных колес юноша задремал. Куда лучше проехаться на повозке, чем идти в сумерках пешком.
Они медленно приближались к столбам дыма, пока в нос Петрониусу не ударил запах жареного мяса.
— Костер инквизиции!
— Вы не ошиблись. Псы Господни больше всего любят жареное!
Возница наклонился к Петрониусу и прошептал ему на ухо, прикрывая рот рукой:
— Будет лучше, если вы не станете выражать свое мнение о доминиканцах вслух. Кто слишком громко говорит, не живет в этом городе долго. В воздухе в последнее время часто пахнет паленым. Городские власти и инквизиция ссорятся. Доминиканцы хотят взять городскую управу за горло.
Когда повозка, запряженная волами, проезжала мимо костра, рухнул один из длинных шестов, на нем были подвешены жертвы, чтобы сразу не задохнулись от едкого дыма, а успели почувствовать адское пламя. Тело упало, ударилось о кострище из соломы и дров и вспыхнуло с новой силой, будто огонь хотел последовать за душой на небеса.
— Еще немного, и мы проедем через городские ворота. Теперь о деле. Я провезу вас в город — вы мой помощник, не местный. Не возражайте, иначе вам придется ночевать за воротами, а в худшем случае вы окажетесь за решеткой в подземелье доминиканцев. Не произносите ни слова. Делайте то, что буду говорить я.
Петрониус кивнул. Он решил молчать, пока не окажется за воротами города. Он слишком хорошо знал тревоги горожан, которые боятся всех чужестранцев, так как думают, что те приносят с собой эпидемии или приходят клянчить милостыню. Перед воротами города движение стало оживленнее. Повозки с мрачными кучерами на облучке, с двух сторон стекавшиеся в город, собрались у подъемного моста.
— Все это бедняки, — произнес возница, указывая на вереницу повозок. — С тех пор как доминиканцы пытаются утвердиться в городе, торговля идет на убыль. Тюки с товаром прибывают из Эйндховена, Кельна, Утрехта. Одни прибыли из Англии, другие из Риги, а третьи из Венеции. Большая часть товаров даже не выгружается из повозок. Перевозчики боятся, что доминиканцы объявят тот или иной товар дьявольским и конфискуют его.
Когда приблизились к городским воротам, Петрониус вздрогнул — перед воротами на длинных шестах торчали отрубленные головы; на многих уже обнажились черепные кости.
— Жуткий обычай, от которого святоши никогда не откажутся. Считают это весьма поучительным. Вот мы и прибыли.
Повозка застучала по деревянным доскам моста, пролегавшего через узкий канал. Из тени дозорной будки появился стражник, подошел к ним и, криво ухмыльнувшись, поприветствовал:
— Ну, Майнхард, вернулся? Тяжелая была поездка? — Он похлопал волов по крупам и косо посмотрел на возницу. — С каких это пор ты стал брать пассажиров?
— Он не пассажир, а мой помощник. Старею потихоньку, а четыре руки могут сделать больше, чем две.
— Это верно. Но в следующий раз приезжай раньше. Ворота были бы уже заперты, если бы я тебя не разглядел.
Майнхард поторопил волов. Слова стражника он оставил без ответа, так как позади в очереди на въезд стояли еще четыре повозки. Они проехали ворота и покатили по извилистым улочкам города.
Их провожали жаждущие взгляды нищих, искавших свое счастье у ворот и грозивших кулаками возницам, которые не подали им ни одной монетки. Торговцы из-под навесов с подозрением смотрели на проезжающие мимо повозки. Но Майнхард, казалось, не замечал злых взглядов и сжатых кулаков.
— Гостеприимный народец! При виде каждой въезжающей в город повозки они прикидывают, не упадут ли цены. Недалеко от рынка я разгружу товар и отведу волов на отдых в южную часть города. А ты можешь идти на все четыре стороны, только не подведи меня. Тот прохвост у ворот точно знает, кого я привез в город и кого увезу. И если ты окажешься в тюрьме, я вскоре попаду туда же. Понятно? А теперь проваливай. Мастерская твоего художника расположена рядом с рынком, со стороны собора. Не ошибешься. А мне нужно позаботиться о волах.
Петрониус почти не слушал, он украдкой наблюдал за нищим, который не сводил глаз с повозки и корчил рожи. В руке у него была палка с необычным набалдашником. Заметив, что на него смотрят, нищий погрозил кулаком и исчез в переулке.
В этот момент к повозке подошел изможденный монах в черно-белом одеянии доминиканца, протянул руку и выкрикнул:
— Ради Бога, подайте страждущему милостыню!
Майнхард пробормотал что-то невнятное, шумно вздохнул и плюнул монаху в руку.
— Мой огромный привет приору. Он не оплатил ковры из последнего привоза. Когда деньги поступят, тогда и поговорим. Прошу простить, что осквернил плевком вашу руку. Я приду исповедоваться. Завтра же. Простите, патер.
Петрониус усмехнулся:
— Какой вы бессердечный, Майнхард.
— Не думайте так. Просто эти святоши вызывают у меня ненависть. Если бы у меня не было сердца, я бы не злился. Я чертовски устал от жизни.
— От монахов?
— Нет, — прошептал Майнхард и кивнул в сторону переулка: — От него. Вот он — кровавый дьявол. Палач. Остерегайтесь его.
Петрониус посмотрел в указанном направлении. Сухой, почти невидимый мужчина переходил дорогу и, прежде чем свернуть с главной улицы, бросил на них короткий взгляд. Затем пожал плечами и скрылся в суматохе рыночной площади.
Интересно, видел ли он сцену с монахом?
— Патер Иоганнес Берле, инквизитор. Ходячая смерть!
— Что вам здесь нужно, чужестранец? — прямо за спиной Петрониуса раздался скрипучий голос.
Он обернулся. Перед ним стоял тот самый нищий, который недавно грозно тряс кулаком. Он держал наготове палку со странным набалдашником, готовясь отразить возможный удар. Кожаная шапка едва прикрывала маленькую сморщенную голову, с которой свисали серые струпья, похожие на снег. Мешковатая одежда окутывала худое и немного сгорбленное тело, а ноги были обмотаны рваным тряпьем, сквозь которое проглядывали красно-синие пятна на распухшей коже. Взгляд глубоко посаженных глаз буквально прожигал насквозь.
— Нам не нравится, когда пришлый сброд пытается искать счастье в нашем городе! Мы не рады вам! Ясно?
Говоря это, мужчина так близко подошел к Петрониусу, что художник почувствовал зловоние гнилых зубов.
— В городе хватает нищих, которые не могут выпросить денег даже на смерть. Чтобы мы лучше поняли друг друга, скажу, что просить милостыню здесь нельзя, даже если в город тебя привел Майнхард из Аахена. Здесь не хватает своим нищим, а делиться мы не собираемся.
Петрониус только что попрощался с возницей, пожав ему руку, взял свой узелок и спрыгнул на землю. Несмотря на поздний час, жизнь в переулках кипела: купцы, торговцы, нищие, возницы, приличные дамы и проститутки, девушки, кружащие головы вьющимся вокруг ветреным парням. Петрониус сразу же почувствовал себя легко в этой праздничной атмосфере великолепия и богатства, наполненной ощущением полной свободы. Повсюду чувствовалась открытость брабантской души: в улыбках на губах гуляющих женщин и в прямых, открытых взглядах мужчин. Проходя по площадям города, Петрониус не раз легко вздохнул полной грудью. Казалось, воздух был напоен ароматом райской свободы.
