"Что ты собираешься делать, девушка? – тихо спросила она у своего отражения. – Ты и впрямь готова пойти на это? Пег (как ее фамилия?) может, и готова. Шарлотта Томас, может, и готова. А ты?" Она крепко сжала губы и уставилась на тротуар. Наконец, в раздумье пожав плечами, вошла в помещение.
Бостонская больница представляла собой массивную гидру из стекла и кирпича с тремя щупальцами, устремленными на северо-запад, в сторону Роксбери, и другими тремя на юго-восток, в центральные районы. За сто пять лет своего существования у нее выросло несколько крыльев, которые с течением времени увяли и отмерли, чтобы уступить место более крупным и сильным. Постоянные перестройки, наравне с белыми униформами, снующими внутри ее чрева, являлись неотъемлемой частью этого живого организма.
Попечители больницы, так и не сумевшие отыскать благодетеля, который был бы достаточно богат и подарил бы им целое здание, взяли на вооружение примитивный принцип обозначения щупальцев по их направлению. Раздвижные двери, через которые Кристина вошла в главный вестибюль, располагались между юго-востоком и югом.
Она взглянула на большие золотые часы, вправленные в гранитную плиту над столом справок. Два тридцать. Остается двадцать пять минут до окончания утренней смены на секторе Юг-4, после чего наступит ее смена, которая будет продолжаться с трех до одиннадцати.
Кристина прислонилась к каменной колонне и огляделась. Больные и посетители заполнили все кресла; много народу толпилось у стола информации; третьи, пробираясь сквозь толпу, спешили в другое крыло. Между рядами кресел из пластика наготове стояли кресла-каталки. Это место, которое она видела за прошедшие пять лет тысячу раз, всегда наполняло ее душу волнением и трепетом. Выпадали дни, особые отдельные дни, когда она почти физически ощущала себя частицей этого живого существа – больницы. Дни, когда она ощущала его пульс, как свой собственный. Медленно она пересекла вестибюль и влилась в поток, движущийся к главной артерии южного крыла.
На этаже Кристины сектора Юг-4, как и на других этажах семиэтажного крыла, находились терапевтические и хирургические больные, и каждый под наблюдением частнопрактикующего врача. Несколько врачей-стажеров, разбросанных тут и там по всей больнице, служили аварийным резервом. На этом этаже, впрочем, как и на всех других этажах и этой, и других больниц, сестры большую часть времени являлись единственным медицинским персоналом.
Выйдя из лифта, Кристина оглядела коридор, чтобы убедиться, что не видно тележек для перевозки тяжелобольных или какого-либо другого оборудования, которое указывало бы на экстренную ситуацию в одной из палат. Вокруг царила обычная деловая обстановка, но предчувствие, выработавшееся у нее за прошедшие пять лет, подсказывало: что-то здесь не так.
Она приближалась к посту медицинской сестры, как вдруг раздались крики... жалобные, разрывающие душу завывания из другого конца коридора. Кристина побежала на крик. Пробегая мимо палаты 412, она успела заметить в ней Шарлотту Томас, беспокойно спавшую из-за поднявшейся суматохи.
Крики доносились из палаты 438... палаты, в которой лежал Джон Чепмен. Она влетела в палату и остановилась в дверях. В палате все было перевернуто вверх дном. Конфеты, книги, цветы и разбитые вазы валялись на полу. На стуле, закрыв лицо руками, сидела жена Джона Чепмена, гордая невысокая женщина, с которой Кристина познакомилась во время его госпитализации. Его постель была пуста.
– О, Бог мой! – простонала Кристина, подбегая и опускаясь на колени перед женщиной, рыдания которой перешли в протяжное завывание. – Миссис Чепмен?
– Мой Джонни мертв. Его нет! Меня все уверяли, что с ним все хорошо, а он умер. – Она невидящим взором уставилась на пол, скорее обращаясь к себе, чем к Кристине.
– Миссис Чепмен, я Кристина Билл, одна из вечерних сестер. Чем я могу вам помочь? Вам что-нибудь нужно? – Кристине стало больно при мысли, что с ними больше нет Джона Чепмена. Почти легендарный борец за права черных и других меньшинств чувствовал себя прекрасно, когда шестнадцать часов назад она закончила свою смену.
– Нет, нет, ничего не нужно, – с трудом ответила женщина. – Мне... мне просто не верится, что мой Джонни мертв.
Кристина обвела взглядом комнату. Две-три вазы с цветами остались нетронутыми, но большинство было разбито о стену или валялись на полу.
– Миссис Чепмен, кто сделал это?
Женщина подняла голову. Ее остекленевшие глаза распухли от слез, и горе исказило черты лица.
– Я. Я сделала, – ответила она. – Я пришла убраться в комнате Джонни. На меня что-то нашло... это как обухом по голове – он никогда не вернется. Я только помню, что сестра пыталась удержать меня, чтобы я не уничтожила другие подарки Джону. Знаете, ему даже губернатор прислал книгу с карточкой. Боже мой, неужели я разорвала их! Я...
– Вы не разорвали их, миссис Чепмен. Они у меня. А вот ваш апельсиновый сок.
Кристина повернулась на голос.
Анджела Мартин кивнула ей, затем передала бедной женщине книгу и сок.
– Я позвонила вашему пастору, миссис Чепмен, – добавила она. – Он скоро прибудет.
При появлении Анджелы, спокойной и безупречной, несмотря на восьмичасовую смену, женщина заметно успокоилась.
– Спасибо, дитя мое. Вы так добры ко мне. И к Джонни были добры. – Она указала рукой на беспорядок в палате. – Извините... извините меня за это.
– Ерунда, – сказала Анджела. – Я уже вызвала хозяйственную службу. Они уберут. Пойдемте, подождем пастора в комнате для отдыха. – Она осторожно положила тонкую руку на плечо расстроенной женщины и вывела ее в коридор.
Кристина, оставшись одна среди разбитых и разбросанных вещей, вспомнила, с каким удивлением открыла для себя, что Джон Чепмен – это насмешливый, эрудированный и мягкий человек. Может быть, чем-нибудь помочь вдове этого удивительного мужчины? Пожалуй, что нет, решила она. Пока рядом с ней сострадательная Анджела Мартин, можно ни о чем не беспокоиться.
Кристина направилась к двери, затем остановилась и вернулась к двум неразбитым вазам с цветами. Возможно, миссис Чепмен захочет взять их домой, подумала она, глядя на записку, приклеенную к вазе из зеленого стекла. Лилии... от Лили? Боже праведный, что будет дальше? Она покачала головой. Внезапная смерть и такое странное совпадение слов. Странности, начавшиеся с утра, продолжаются, и она ничего не может с этим поделать.
* * *
Лайза и Кэрол, с которыми она делила комнату, ушли на работу, когда зазвонил телефон. Кристина протянула руку к будильнику, но потом определила истинную причину непрекращавшегося трезвона. Она попыталась было спрятать голову под подушкой, но потом, спотыкаясь, побрела на кухню, уверенная в том, что как только она подойдет к аппарату, звонки прекратятся. Однако они не смолкали.
– Меня звать Пег, – раздался в трубке уверенный и одновременно мягкий голос. – Я одна из руководителей Союза. На вашем этаже в больнице есть одна больная, в отношении которой я хотела бы узнать ваше мнение. Если вы сочтете целесообразным, то представьте его на рассмотрение вашему региональному контрольному комитету. Мне самой неудобно, поскольку это может броситься в глаза – ведь я больше не веду активного ухода за больными.
Кристина подставила руку под водопроводный кран и умылась холодной водой. Хотя упоминание о Союзе мгновенно прогнало остатки сна, она, тем не менее, решила на всякий случай все уточнить и заикаясь, пробормотала.
– Видите ли... мне никто и никогда не звонил по этому поводу... то есть я хочу сказать...
Звонившая предвидела беспокойство Кристины и настойчиво продолжала.
– Кристина, выслушайте меня, пожалуйста, до конца. Согласно правилам нашего движения, вы не обязаны делать ничего такого, что противоречило бы вашим убеждениям. Я знаю женщину, о которой идет речь, много лет. Я убеждена, что она не хочет мириться с той ситуацией, в которой очутилась. Она испытывает большие мучения, и ее состояние, насколько я могла определить, безнадежно.
В этот момент Кристина догадалась, без подсказки, о ком идет речь.
– Это Шарлотта, не так ли? – спросила она. – Шарлотта Томас.
– Да, Кристина, она.
– Я... я последнее время много о ней думала. Вот уже несколько дней подряд она очень страдает.
– Вы собирались сообщить о ней сами? – поинтересовался голос в трубке.
– Да. Вчера вечером. Я хотела было позвонить, но что-то остановило меня. Я не знаю, в чем тут дело. Она такая замечательная женщина, и я... – Кристина осеклась.
– Дорога, которую мы выбрали, нелегка, – произнесла женщина. – Если она когда-нибудь станет легкой, то знайте – вы потеряли ее из виду.
– Я понимаю, – мрачно сказала Кристина. – Моя смена начинается в три дня. Если со мной будет все в порядке, я сообщу историю ее болезни, и пусть контрольный комитет решает.
