— Поезжайте в Англию, — продолжал Блэкшир. — Или в Швейцарию. Я слышал, зимой очень хорошо в Санкт-Морице.
— Что мне делать в таких местах?
— А что делают другие?
— Этого я не знаю, — серьезно сказала она. — Я утратила контакт с людьми.
— Надо наладить его снова.
— А как можно найти то, что потеряно? Вы что-нибудь теряли, мистер Блэкшир?
— Да. — Он подумал о своей жене и о своих бесконечных молитвах про себя, в которых он предлагал Богу: возьми мои глаза, руки, ноги, все что угодно, но оставь мне Дороти.
— Простите, — сказала мисс Кларво. — Я не подумала… я забыла…
Блэкшир закурил сигарету. Руки его дрожали от злости и от горьких воспоминаний, он вдруг почувствовал ненависть к этой нескладной женщине, которая все делала не так, как надо, и вовсе не думала об окружающих, была неспособна на заботу о ком бы то ни было, даже о собаке.
— Вы просили у меня совета, — сказал он совершенно бесстрастно. — Очень хорошо. Насчет недостающих денег вам придется обратиться в полицию. Хотите вы этого или нет, это ваш гражданский долг.
— Долг, — медленно повторила мисс Кларво, будто слово это обладало привкусом, подлежащим анализу, острым ароматом прошлого и вызывало в памяти касторку и алгебру, невыплаканные слезы, заусенцы и чернильные пятна от протекающей авторучки. У мисс Кларво было тонкое обоняние, она улавливала и определяла любые запахи, как бы ни выветрило их время.
— Что же касается этой женщины, Эвелин Меррик, то я уже дал вам хороший совет: устройте себе каникулы. Бывают такие ненормальные люди, которые получают наслаждение от анонимных звонков незнакомым или малознакомым людям.
— Она назвала себя. Звонок не был анонимным.
— Только в отношении вас. Но вы ее не знаете. Никогда не слышали о ней прежде, так ведь?
— Мне так кажется. Но я не уверена.
— А обычно вы хорошо запоминаете людей — имена, лица, речи?
— О да. — И мисс Кларво с горьким удовлетворением кивнула. — Я их запоминаю.
Блэкшир встал и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Начался вечерний час пик, люди сновали во всех направлениях, спешили добраться домой: в Вествуд или Тарзану, в Редондо-Бич или Глендейл, в Эскондидо или Хантингтон-парк, в Шерман-Оукс или Линвуд. Как будто поступил заказ эвакуировать Голливуд и всей эвакуацией руководил один-единственный полицейский, регулировщик дорожного движения с пронзительным свистком.
Обернувшись через плечо, Блэкшир сказал:
— Вы не из тех, кто с готовностью следует советам.
— То, что вы предлагаете, невозможно. Я не могу оставить Лос-Анджелес как раз сейчас по причинам личного характера. — И она туманно намекнула: — Моя семья.
— Понимаю. Что ж, я попытаюсь помочь вам, но боюсь, не найду способа оказаться вам полезным.
— Такой способ есть.
— Какой?
— Найти ее.
Нахмурившись, Блэкшир обернулся к собеседнице:
— Зачем?
— Я хочу… я должна увидеться и поговорить с ней. Мне необходимо избавиться от этой… неопределенности.
— Возможно, эта неопределенность сидит у вас внутри, Элен. Встреча с незнакомкой может не спасти вас.
Элен властным жестом подняла руку, как будто хотела заставить собеседника замолчать. Но почти сразу же уронила руку и сказала:
— Может быть, и нет. Но вы могли бы попытаться.
— Для зацепки у меня одно только имя.
— Нет. Есть кое-что еще. Как вы, надеюсь, помните, она сказала, что на днях станет знаменитой, ее… ее тело будет выставлено во всех музеях страны. Это должно означать, что она позирует художникам, она — натурщица.
— В этом городе натурщиц — пруд пруди.
— Но это отправная точка для поиска. Разве нет агентств по найму натурщиц?
— Есть.
— Вот там и можно попытать счастья. Я вам заплачу, конечно. Я заплачу…
— Вы забыли одну вещь.
— Какую?
— Я не нанимаюсь на подобную работу.
Минуту она помолчала.
— Вы обиделись, что я предложила деньги? Извините. Когда я предлагаю заплатить кому-нибудь, я никого не хочу этим оскорбить. Просто деньги — это единственное, что я могу предложить.
— Вы невысокого мнения о себе, Элен.
— Оно у меня не от рождения.
— Откуда же?
— Это слишком долгая история, чтобы ее рассказывать, и слишком скучная, чтобы ее слушать.
— Понимаю.
Но на самом деле Блэкшир ничего не понимал. Он помнил ее отца, высокого, подтянутого, спокойного человека, явно любившего свою немного манерную маленькую жену Верну. Блэкшир не мог себе представить, благодаря каким блуждающим хромосомам или семейным недоразумениям появились на свет такие непохожие дети, как Элен и Дуглас. Блэкшир никогда не был близким другом семьи, хотя знал их всех с тех пор, как Элен училась в колледже, а Дуглас — в военном училище. Время от времени Блэкшира приглашали на обед, в этих случаях тон разговору за столом задавала Верна Кларво, которая могла без конца говорить в координатах «я — мне — мое». Ни одному из детей нечего было сказать, а если и было, им, видимо, велели помалкивать. Они были вроде образцовых арестантов за столом тюремного надзирателя — Дуглас, светловолосый и хрупкий для своего возраста, и Элен, карикатура на отца, с ее мальчишеской прической и костлявыми руками и ногами.
Вскоре после смерти Кларво Блэкшир очень удивился, когда прочел в светской хронике утренней газеты, что Дуглас женился. Он был меньше удивлен, когда через несколько недель прочел в судебной хронике о расторжении брака.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала мисс Кларво. — О том, что мне следовало бы нанять опытного детектива.
Блэкшир был далек от такой мысли, но согласился с Элен:
— По-моему, недурная мысль.
— Вы знаете такого специалиста?
— Сразу сказать не могу. Лучше посмотрите в отделе объявлений.
— Я не могу довериться незнакомому человеку. Я не доверяю даже… — Договорила взглядом: не доверяю даже вам. Даже матери или Дугласу. Даже самой себе. — Мистер Блэкшир, — сказала она вслух, — я…
И вдруг плечи ее начали сотрясаться, как будто она занималась тяжким трудом, а лицо исказилось, словно она заранее узнала, что отпрыск, которого она родит, окажется деформированным уродцем.
— Мистер Блэкшир… я… о Господи…
Отвернувшись, она прижалась лбом к стене и закрыла лицо руками. Блэкширу стало жаль ее не потому, что она заплакала, а потому, что он видел, какой борьбы ей это стоило. Гора потрудилась и родила мышь.
— Ну, ну, не плачьте. Все будет хорошо. Не принимайте к сердцу.
Он говорил ей те же слова, что и своей жене Дороти, когда та плакала, слова, которые сами по себе ничего не значили, но удовлетворяли потребность Дороти во внимании и сострадании. Потребности мисс Кларво были более глубокими и в какой-то мере темными. Словами ее было не пронять.
Блэкшир закурил еще одну сигарету, отошел к окну и сделал вид, будто разглядывает хмурое небо и сочащиеся моросью облака. Если дождь к вечеру разойдется… если так, я завтра утром не пойду в контору… пожалуй, прав мой врач, мне надо совсем отойти от дел… но что я буду делать со своими свободными днями и что они сделают со мной?
И внезапно он с удивлением понял, что его положение на жизненном пути не лучше, чем у мисс Кларво. Оба достигли плоскогорья, ограниченного с одной стороны крутыми скалами, а с другой — пропастями. Блэкшир когда-то лазал по горам и исследовал ущелья. Мисс Кларво не делала ни того ни другого, но все же они находились на одном и том же плоскогорье.
— Элен… — Он обернулся и увидел, что ее в комнате нет.
Через несколько минут она вернулась, лицо ее было вымыто, волосы причесаны.
— Пожалуйста, извините меня, мистер Блэкшир. Я не часто показываю себя дурой на людях, — сказала она, скривив губы. — Во всяком случае, такой набитой дурой.
— Извините, что я огорчил вас.
— Не вы. Кое-что другое. Наверно, я ужасная трусиха.
— Кого вы боитесь: вора или той женщины?
— Думаю, это одно и то же лицо.
— Пожалуй, вы слишком буквально толкуете ваш сон.
— Нет. — Она бессознательно начала тереть лоб, и Блэкшир заметил уже затянувшуюся неглубокую царапину. — Как вы думаете, может один человек воздействовать на другого так, чтобы с тем произошел несчастный случай?
— По-моему, может, если воздействие со стороны первого достаточно сильное и оно совпадает с желанием второго наказать самого себя.
— Есть вещи, которые нельзя объяснить только психологией.
— Видимо, есть.
— Вы верите в экстрасенсорное восприятие?
— Нет.
— Тем не менее оно существует.
— Может быть.
— Я чувствую… я очень ясно чувствую что… что эта женщина намеревается уничтожить меня. Я знаю это. Если угодно, назовите это интуицией.
— Назовите это страхом, — сказал Блэкшир.
Элен грустно посмотрела на него:
