Доктор Бэбкок скончался от внезапного сердечного приступа 16 июня 1904 года, когда восемнадцатилетний сэр Джон мучительно и болезненно заканчивал свой последний год в Итоне. Семейный адвокат объяснил сэру Джону, что тот не только стал единственным владельцем двадцати тысяч акров земли, но и унаследовал два крупных состояния, которые, будучи вложенными в дело, должны были приносить ему около четырех тысяч фунтов в год. Таким образом, ему не пришлось заботиться о своем пропитании и пачкать руки таким богомерзким для любого цивилизованного англичанина занятием, как зарабатывание себе на жизнь.
Сэр Джон был стройным юношей с красивым нервным лицом. В школе и колледже он неизменно становился козлом отпущения и жертвой всех дурацких шуток. Товарищи называли его не иначе, как «тихоней», «зубрилой» или «чудаком». Счастливым он чувствовал себя только тогда, когда блуждал в одиночестве по самой густой части леса в унаследованном поместье, наслаждаясь «зелеными мыслями», как выразился Эндрю Марвелл[11]. Иногда, особенно в те часы, когда предзакатное солнце играло своими красновато-золотыми лучами на изумрудно-зеленых ветвях, ему казалось, что перед ним вот-вот отворится дверь в иной мир. Он почти различал быстрые и в то же время робкие движения дриад, запах серы и сандалового дерева, поднимающийся из скрытых в толще земли огромных пещер троллей. В эти волшебные моменты он грезил, что завеса вот-вот приподнимется, в лесной дымке возникнут неясные очертания средневекового замка, раздастся протяжный звук грубы и позовет его в мир романтики и волшебства, опасностей и триумфа.
Однажды он поймал полевую мышь и долго смотрел в ее испуганные глазки, с ужасом размышляя о том, что одним ударом камня может оборвать ее жизнь так же быстро и бессмысленно, как были оборваны жизни всех, кого он любил. Он был напуган не тем, что в его голове возникают такие жестокие фантазии, и даже не тем, что какая-то первобытная сила внутри него побуждала его совершить убийство, познать ужасную радость сознательного греха. Он был напуган метафизически: знанием собственной силы, тем фактом, что убийство возможно, что жизнь так хрупка и ее так легко оборвать. Ароматы розы и клевера, изумрудные и бирюзовые тени деревьев, первобытная красота природы — все это внезапно напугало его, ибо он увидел, что. за всем этим стоит лишь смерть и любовь к убийству. Он отпустил мышь — «зверек проворный, юркий, гладкий»[12], процитировал самому себе, — и долго смотрел, как она убегала прочь. Он почувствовал тот же страх, который чувствовала мышь, в одно мгновенье увидел глазами Бентли Бэбкока и Чарльза Дарвина миллиарды лет борьбы за выживание и наконец-то дал волю слезам, которые глупость и застенчивость помешали ему выплакать на похоронах дяди. Почувствовав себя трижды осиротевшим, хотел было проклясть Бога и умереть, как жена Иова, но не осмелился.
Тот момент остался в его памяти навсегда, и однажды, много месяцев спустя, когда один из преподавателей, зная его блестящие способности и сочувствуя его одиночеству, попросил его прочесть любимые строки из Шекспира, сэр Джон немедленно процитировал — как вы думаете, что? Нет, не «Быть или не быть», и не «Завтра, завтра, завтра», а мрачное место из «Лира»:
Как мухам дети в шутку,
нам боги любят крылья обрывать.[13]
Преподаватель был настолько удручен отчаянием, прозвучавшим в голосе сэра Джона, что счел его «безнадежным случаем» и больше никогда не пытался говорить с ним по душам.
Но сэр Джон также знал, что боги, или слепые безличные силы мира естественного отбора Дарвина и дядюшки Бентли, так же бесстрастно, как они лишили жизни его мать, отца и дядю, наделили его материальным богатством, которое считается великим благословением в мире, где три четверти населения отчаянно борются за выживание и где большинство рабочих умирает без зубов и без сил, не дотянув и до сорока, растратив все свое здоровье на мрачных Мельницах Сатаны, заклейменных еще Вильямом Блейком. Тем не менее, все знали, что без этих Мельниц невозможен Прогресс и что до появления электричества участь большинства людей была еще более плачевной. Сэру Джону было очень трудно понять все это. Еще труднее ему было понять, чего мир хочет от него и какую роль он ему уготовил, если уготовил вообще. Его мудрствования были в самом разгаре, когда их неожиданно прервало событие, потрясшее весь мир, — убийство Плеве, министра внутренних дел России. Оно стало еще одним звеном в длинной цепи бессмысленных и зверских убийств. Сэр Джон слышал, как одни говорили о том, что в мире воцаряется жестокость и беззаконие, а другие, причем с еще большим страхом, — о том, что за этими чудовищными убийствами стоит какой-то всемирный заговор.
Пять лет спустя, в 1909 году, сэр Джон с отличием окончил колледж Святой Троицы. В том году мир снова содрогнулся — убили японского принца Ито. Вновь все начали рассуждать о всемирном заговоре и тайных обществах (одни утверждали, что всему виной сионисты, другие клеймили иезуитов), но к тому времени все эти разговоры стали для сэра Джона не более чем посторонним шумом, так как душой и сердцем он уже был в другом мире, точнее, сразу в двух мирах — истории и мифологии, хотя сэр Джон и отказывался признать разницу между ними. Он влюбился в мертвый мир, который, в отличие от реального, не мог причинить ему боль и в то же время был полон загадок и очарования.
Примерно в это же время сэр Джон прочел утопию лорда Эдуарда Бульвер-Литтона «Вриль, сила грядущей расы» и был совершенно зачарован, причем не только перипетиями сюжета, но и познаниями автора в оккультизме и политической психологии. Наибольшее впечатление на сэра Джона произвело то, что лорд Бульвер-Литтон, в отличие от Брэма Стокера, не придумывал оккультные подробности и не заимствовал их из народных сказок; судя по всему, он отлично разбирался в средневековой каббалистике и учении розенкрейцеров. В течение следующих трех месяцев сэр Джон купил и с возрастающим интересом прочел все остальные книги лорда Бульвер-Литтона — «Реинци», «Последние дни Помпеи», а также другие романы стихи, пьесы, эссе и даже сказки. Его очень удивило, что этот огромный вклад в литературу был сделан всего одним человеком, который к тому же выпускал ежемесячный журнал, был членом парламента и одним из главных советников Дизраэли.
Сэру Джону, как и сотням тысяч других читателей, которые помогли Бульвер-Литтону стать одним из самых популярных писателей девятнадцатого века, не давал покоя вопрос, в той или иной форме присутствовавший во всех этих книгах: Если оккультные знания имеют под собой реальную и прочную основу, следует ли верить в то, что розенкрейцеры до сих пор существуют и управляют таинственной силой вриль, которая может превратить людей в сверхлюдей?
В свои двадцать четыре года сэр Джон был романтически, болезненно и, конечно же, ошибочно убежден в том, что между ним и его сверстниками существует непреодолимая эмоциональная пропасть. Денежные дела вызывали у него отвращение и скуку (он унаследовал достаточно денег для того, чтобы ни в чем себе не отказывать); такие же чувства вызывала у него слабая и мягкотелая англиканская церковь — единственное поле для деятельности и строительства карьеры, которое одобрила бы его семья. Итак, ему оставалось только учиться и заниматься научными исследованиями. Но и эта стезя его не привлекала, так как он считал себя слишком особенным, бунтующим человеком (конечно, этот бунт не выходил за рамки хорошего вкуса, морали и британского здравого смысла; он все еще был девственником, так как проституток считал жертвами социальной эксплуатации, которая вызывала у него возмущение, а искать расположения благородных дам ему казалось неприличным, да он и не знал, как это делать). Что еще хуже, он был преисполнен решимости противостоять пагубному влиянию свалившейся на него огромной независимости (а именно это слово он предпочитал употреблять вместо слова «наследство») и менее всего хотел стать прожигателем жизни и мотом. В конце концов он решил писать книги; пусть даже никто не станет их читать, его это не волновало. Он еще не нашел свою душу, но у него, по крайней мере, уже была своя роль; он был «ученым мужем в роду Бэбкоков».
В колледже сэр Джон изучал средневековую историю и языки Ближнего Востока. Выпускная работа, в которой он исследовал влияние Каббалы на средневековые оккультные общества, оказалась настолько глубокой и удачной, что он решил издать ее отдельной книгой под названием «Тайные вожди». Нельзя сказать, что эта книга была замечена широкой общественностью, но в нескольких изданиях все же появились краткие отзывы, большинство из которых носило в целом благоприятный характер. Самым нелестным среди них была статья некоего профессора Ангуса Макнотона, опубликованная в «Историческом журнале» Эдинбургского университета. Профессор упрекал сэра Джона в «чрезмерном романтизме и пылкости ума, которые позволили молодому автору предположить, что некоторые из описываемых им тайных обществ продолжают существовать в наш просвещенный век — идея, которой место скорее в книгах лорда Бульвер-Литтона, чем в работе, претендующей на историческую точность».
