Сергей Петрович слишком опытный, тертый жизнью мужик, чтобы составлять протоколы изъятия и поднимать большой кипеш. Конфискат оседал в его шкафу и в сейфе оперчасти, а потом шел на продажу. Нынче такие времена: деньги по зонам гуляют шальные. Глупо не подбирать то, что валяется под ногами и просится в карман.
Кум выложил на стол пару пачек индийского чая и трехлитровую резиновую грелку, наполненную крепким первачом. Цика радостно затряс головой. Сегодня вечерком он оприходует пару стаканов и заторчит, как в ступе пестик. Уляжется на железную койку с мягкой сеткой, в которую глубоко проваливается зад. И позовет в крошечную каморку при хлеборезке свою здешнюю жену, некоего Васю Гомельского, гопника и стукача. Угостит его и передаст пару добрых слов от кума.
— Спасибо, гражданин начальник, — Цика, задрав куртку, запихивал в штаны грелку с горючим, рассовывал по карманам чай.
— Не на чем.
— Тут еще такой базар вышел между авторитетами, — Цика замялся. — Типа у них полный голяк — ширнуться совсем нечем. То есть вообще ни грамма. Раскумариться хотят люди.
Авторитеты, подсевшие на иглу на воле, не отказываются от своих привычек и здесь. Тем лучше. Чугур понимающе кивнул.
— Через знакомых пусти парашу, что завтра, возможно, будет канабис. И кое-что покрепче. Пусть бабки готовят. А теперь иди, скоро мужики с промки вернуться.
Как только Цика испарился, кум, усевшись на свой трон, дважды перечитал его сочинение и внимательно изучил нацарапанную на листке схему. Хотелось вызвать к себе дежурного офицера и отдать команду: взять Кота прямо сейчас, когда он вместе с работягами возвращается в жилую зону и возле шлюза проходит шмон. Вытащить из строя и засунуть в кандей, а уж там… Чугур сжал литой кулак и стал разглядывать свои пальцы и тяжелое костистое запястье, заросшее мелким темным волосом.
Когда-то, еще в молодые годы, он служил рядовым контролером СИЗО, и среди коллег славился тем, что двумя ударами в корпус, не по лицу, а именно в корпус, мог выбить душу из подследственного. Одним ударом отправить оппонента на больничную койку. Раз — и шах. Раз, два — и в дамки. Интересно проверить: на что Чугур способен сейчас. Сможет он с двух ударов?
* * * *
Бригада каменщиков, работающая на строительстве склада в производственной зоне, после обеда трудилась только три часа, а потом бугор объявил перекур, потому что сломалась бетономешалка. Электрик, вызванный на место из жилой зоны, сказал, что поломка несерьезная, накрылся рубильник, но раньше завтрашнего дня он все равно не управится.
Работяги вышли из здания на воздух во внутренний двор склада и до съема, официального конца рабочего дня, разбрелись кто куда. День выдался теплым, но ветренным.
Каменщик Константин Огородников по кличке Кот, Николай Шубин, работавший подсобным рабочим, и некто Петрухин разломали два старых ящика, разожгли костерок и устроились на траве за бетонными плитами. Кот нанизал на прутик кусочки хлеба, которыми разжился утром в столовке, и поджаривал их на огне. Шубин, растянувшись на земле, смолил самокрутку. А Петрухин, он же Петруха, куда-то исчез и вернулся с целлофановым мешком, который прятал в подвале склада. В мешке было килограмма полтора вяленого мяса.
Петруха, худой и длинный как жердь, присев на корточки у огня, доставал маленькие кусочки своего лакомства и, отправляя их в рот, медленно пережевывал, перетирал зубами, превращая в кашу. А потом глотал. Колька Шубин, докурив самокрутку, стал перечитывать письмо младшей сестры Дашки, полученное пару дней назад. Это послание он прочитал уже раз сто и теперь, кажется, учил наизусть.
— Кот, а у тебя есть какая-нибудь мечта? — спросил Колька, закончив с чтением. — Ну, сокровенная?
— У каждого тут есть мечта, — отозвался за Кота Петрухин. Он громко чавкал, пережевывая мясо. — Навострить отсюда лыжи.
— А кроме этого?
— Какая еще мечта? — усмехнулся Кот. — Мечта…
У него была мечта, близкая и вполне реальная, но делиться своими тайными мыслями ни с одним из зэков Костян не мог. Вокруг полно стукачей, и одно неосторожное слово может стать достоянием офицеров оперчасти. И даже самого Чугура. И тогда от его мечты останется кровавое пятно. Да и людям, с которыми Кот поделится своей идеей, придется несладко.
— Мне тут еще десять лет бомбить, — сказал Кот. — День живым прожить — уже хорошо. И проснуться так, чтобы башка была на плечах, а не в тумбочке валялась. Вот об этом все мысли.
— Ну, а если бы тебе амнистия выпала? — не отставал Колька.
— Тогда бы я мечтал… Даже не знаю. Угнать самый крутой кабриолет в Москве. Цвета мурена с движком в четыреста лошадей. И прокатить на нем самую красивую бабу, которую можно купить за деньги. С ветерком прокатить. Чтобы ни одна ментовская рожа не могла подобраться на расстояние километра.
— Мелко плаваешь, — усмехнулся Колька. — Мы вот с сестрой мечтали провернуть крупное дело. Одно, но очень крупное. Смыться из этой страны навсегда и купить свой остров в теплом море. Даже не остров — островок. Представь: белый песчаный пляж, пальмы, небо синее. И все это — твое. Включая тех птиц, что в небе летают.
— Тебе, Колька, мечтать в самый раз, — кивнул Кот. — Скоро ты с нашей дачи уезжаешь. Надыбаешь бабки. И пришлешь мне со своего острова цветную фотографию. Вся зона будет смотреть твою карточку и форменно от зависти припухать.
Шубин улыбнулся. Слухи о большой амнистии будоражили колонию почти полгода, распространились они задолго до того, как в Москве на самом верху было принято решение досрочно освободить из мест заключения лиц, не совершивших тяжких преступлений и преступлений против личности. Амнистия действительно должна вот-вот начаться, но коснулась она всего семерых человек из четырехтысячного контингента зоны. В том числе и Кольки Шубина. Он знал, что досиживает последние дни или, в крайнем случае, недели, но до сих пор не смел поверить в собственное счастье.
Вытащив из кармана куртки фотографию, завернутую в клок газеты и тонкий целлофановый пакет, Колька разглядывал ее так долго, будто увидел в первый раз. Карточка выцвела и потерлась на углах. Шубин редко показывал эту фотку, но сейчас особый случай, а Кот свой человек. Сейчас можно. Он подсел ближе к Коту, сунул ему карточку. На берегу реки стоит Колька, одетый в майку с иностранными надписями и светлые шорты. Рядом с ним стройная девчонка лет восемнадцати. На ней цветастый сарафан с узенькими бретельками, белокурые волосы развеваются на ветру.
— Невеста что ли? — спросил Кот.
— Сестра Дашка, — сказал Колька. — Ждет меня. Нас только двое: она и я. Родители давно погибли. Еще дядька есть, он нас воспитывал и вообще… Заботился, короче. Сейчас у него своя забегаловка на трассе. Наверное, хорошо зарабатывает. И сестра пишет, что все у них нормально. Скучают без меня.
— Недолго им скучать осталось.
— И вот еще посмотри, — Шубин протянул Коту сложенную вчетверо бумажку, вырезку из журнала. На ней — ружье для подводной охоты, гидрокостюм и акваланг: баллоны с кислородом, маска, трубки. — Эту штуку, в смысле, не ружье, акваланг, я уже купил. Как раз за два дня до того, как меня повязали, и купил. Специально в Москву ездил. В нашей дыре такие вещи не продаются, потому что никто не купит. Акваланг дома меня дожидается. Ты умеешь пользоваться этой штукой?
— Баловался как-то, — кивнул Кот. — Не самое мудреное дело. Надо только, чтобы маска плотно прилегала к телу. И еще, чтобы кислород свободно поступал.
— А я вот ни разу не попробовал, — сказал Колька. — Как думаешь, резина не потрескалась, все-таки два года пролежала?
— Если фирменная — не потрескалась.
— Мой акваланг — фирменный. Один из самых дорогих.
Кот снял с прутика поджаристые, пропахшие дымом кусочки хлеба. Угостил Кольку и сам стал жевать. Петруха неслышными шагами подошел к костру, вгляделся в карточку, усевшись рядом с Колькой, сказал:
— Ничего девка, гладкая. Но больно уж костлявая. И бюста в ней мало. Но мне нравятся женщины посолиднее, в теле. Чтобы было за что подержаться. К чему прижаться. Лежишь на ней, как на пуховой перине. И ни о чем плохом не вздыхаешь. Нет, я бы на такую не прыгнул.
— Дашка не та девчонка, которая позволяет таким уродам, как ты, на себя прыгать, — Колька завернул карточку в газету, а затем сунул в пакет и запрятал глубоко в карман куртки. — Ты сам доходной, вот тебе и нравятся толстые бабы. Чтобы бюст до пупа и жопа в три обхвата.
— А что это за баба, если у нее одни мослы? Недоразумение природы.
Петруха скорчил брезгливую рожу, сунул в рот кусочек мяса и стал работать челюстями. Во рту не хватало половины зубов, поэтому процесс шел медленно.
— Мне такая женщина нужна, чтобы, как говориться, за собой повела — громко чавкая, сказал Петруха. — Вот, помню, такой случай. Пас я одну бабу на вещевом рынке, по виду башливую. Сама в кофточке и джинсах. Кошелек толстый. Расплачивается с продавцом и сует портмоне в задний карман. Ну, думаю: моя. Шмель в очке, надо брать. И взял. Спокойно, без кипеша. Кожу сбросил в урну, бабки в карман, и с рынка. Вхожу в автобус, а там едет та самая баба. И к ней контролеры подваливают. А у нее ни копейки. Короче, я за нее штраф заплатил. А потом, раз случай такой выпал, ближе познакомились. Вечером я уже в ее постели оттягивался и…
