— Возможно, — проговорил Небриха, сорвал листок со стены и вышел из мастерской.
Кайе решил встретить комиссара. Кроме того, он хотел еще раз взглянуть на картину. Знак Венеры — прямо в центре ада?
Кайе вошел в мастерскую и застыл на пороге. Перед «Садом наслаждений» кто-то стоял. Реставратор не сразу узнал Грит.
— Грит! Как ты вошла сюда? Что ты здесь делаешь?
Женщина обернулась и с улыбкой показала пропуск, на котором красовалась ее фотография.
— У меня есть специальное разрешение руководства музея.
Кайе не находил слов.
— Я говорила вам, что смогу быть полезной, если патер Берле действительно прорвется к картине. Возможно, мне удастся удержать его от совершения преступления.
Женщина улыбалась слишком приветливо и широко. Кайе молчал — ведь раньше сюда мог пройти лишь тот, о ком реставратор договорился с руководством музея. Кайе по радио спросил охрану, проверяли ли они Грит Вандерверф.
Грит, казалось, не слышала вопроса. Она повернулась к картине.
— Разве не восхитительно? Райский сад! Люди в нем и то, как они резвятся и излучают восторг… Над картиной витает дух довольства и радости.
Грит взяла Кайе под руку, но тот по-прежнему молчал.
— Не будь глупым, Михаэль. Если бы я попросила тебя, ты бы ответил отказом. Ведь так?
Реставратор кивнул, не в силах противиться. Однако в нем зрел гнев: Грит открыто соблазняла его.
— Я хочу кое-что прояснить: пока патер Берле на свободе, здесь никто не должен находиться, кроме меня и Небрихи!
— О, ты превратился в охранника. Это что, продвижение по службе?
В Кайе все кипело. Ирония Грит Вандерверф переполнила чашу терпения реставратора. Голос его стал резким.
— Ты что, думаешь, я влюбленный идиот и меня легко обвести вокруг пальца? Речь идет о большем, чем твои соблазнительные формы. Черт побери, ты не могла придумать ничего лучшего, чем подрывать предпринятые мной меры безопасности?
Грит отпустила руку Кайе и испуганно посмотрела на него:
— Что с тобой?
— Что со мной, что со мной! — Голос Кайе срывался. Он попытался взять себя в руки и принялся ходить взад-вперед. — Кто-то пытается уничтожить картину, которую я считаю гениальной, а ты смеешься надо мной. Ты можешь хоть на минуту подумать о шедевре Босха, а не своем психологическом бреде?
— Лучше бы тебе взять свои слова обратно! — прошипела Грит и, повернувшись, направилась к выходу.
Кайе и сам испугался. Он уже сожалел о приступе гнева. Пока Грит Вандерверф двигалась к выходу, реставратор раздумывал, не извиниться ли ему.
Грит остановилась.
— Я пришла, чтобы рассказать тебе, что меня озадачивает в картине. Или ты ничего не хочешь услышать?
В ее голосе звучало упрямство.
— Извини, погорячился, — пробормотал Кайе. — Что ты хотела рассказать?
Грит отпустила ручку двери и остановилась, не поворачиваясь к нему.
— Это тебя не интересует!
— Конечно, интересует. Не злись. Когда я неожиданно увидел тебя здесь, у меня сдали нервы.
Кайе подошел к женщине ближе. Одна мысль не давала ему покоя: чего она хочет от него?
Грит сделала шаг вперед. Остановилась, закрыла глаза.
Кайе поперхнулся — Грит требовала поцелуя. В конце концов он сдался. Но ее губы были холодны и сухи. Когда все закончилось, Грит как бы между прочим спросила:
— Вы что-нибудь обнаружили на третьей части картины? Небриха темнит. По-моему, он не переносит меня.
— Ты ошибаешься, — солгал Кайе, вспомнив о предостережениях Небрихи. Ему было интересно, почему Грит появилась здесь, а не в кабинете. — Похоже, других открытий не будет.
— Жаль. — Грит поджала губы. — Я бы хотела присутствовать при расшифровке этой тайны.
— О какой тайне ты говоришь? И что собиралась рассказать мне?
Грит торопливым жестом прервала его, схватила за руку и потащила к картине.
— Михаэль, для художника-мужчины на картине слишком много женских тел, значение которых непонятно.
В Кайе мгновенно проснулось любопытство.
— Ты должен мне кое-что объяснить. Видишь мужскую и женскую части картины?
Мысли Кайе перепутались. Чего она добивается?
— Соберем все воедино, — продолжала Грит. — Бог-Отец был отодвинут в сторону еще в процессе творения, и он восседает на троне на самом краю картины. А мир содержит женские округлые формы повсюду. На створке «Земной рай» Иисус касается Евы и отворачивается от Адама. Она кокетничает, но не покоряется. В центре группа женщин, которым нашептывают о секретах любви.
Неожиданно Кайе вспомнил рассказ патера Берле — сцену службы адамитов, в которой объяснялась средняя часть триптиха. И там тема любви была на первом плане.
— Кроме того, женщины стоят в центре картины. Никто, кроме них, не купается в пруду. А если мы посмотрим на сцену ада, там женщин почти нет или…
Кайе словно впадал в транс. Он пристально вглядывался в картину, его переполняли странные предчувствия. Значит, Небриха действительно обнаружил знак Венеры. И значит, Грит знает об этих взаимосвязях или хочет возбудить его любопытство.
— …они изображены там неверными монахинями или блудницами. Они попали под влияние мужчин и потеряли свою женственность. Все остальные — мужчины. При этом надо помнить, что по средневековым представлениям ад должен быть переполнен женщинами. Только в 1475 году признали существование у женщин души, которое католическая церковь раньше категорически отрицала.
Кайе смотрел на Грит со стороны, пытаясь прочесть по ее лицу, чего на самом деле она хочет.
— И все же, Михаэль! Патер Берле до сих пор покушался на картины, связанные с женщинами, воспевающими любовь и эротизм. Какое послание заключено в этой картине, мы не знаем.
— Если оно вообще есть.
— Хорошо, мы не знаем этого мнимого послания. Но если речь идет лишь о женщинах, Берле не отступится от желания уничтожить картину. Он снова придет сюда, я уверена.
— Почему?
— Он болен, Михаэль, психически болен. Я долгие годы работала с такими пациентами и как женщина чувствовала ненависть к себе. Он действительно считает себя патером Берле. Одному Богу известно, почему он взял это имя. Ведь он испанец и мог бы здесь, в Испании, зваться, к примеру, Торквемадой. Звучало бы логичнее.
Кайе лихорадочно гадал, как выяснить истинные намерения Грит.
— Я хотел у тебя кое-что спросить. Ты рассказывала о группе мудрецов. Ты действительно веришь в ее существование? Такую группу людей нельзя не заметить.
Грит выпустила руку реставратора и пристально посмотрела на него. Затем медленно обошла вокруг собеседника.
— А знаешь, Михаэль, что передать информацию в будущее почти невозможно? То, что пытаются сделать сейчас, сохраняя данные для будущего, — напрасный труд. Пройдет время, и никто уже не сможет прочесть эти данные. Потому что компьютерная техника будет развиваться и дальше, банки данных устареют или будут уничтожены. Или информационный поток разрастется так, что для расшифровки потребуются легионы специалистов. Нельзя дать прогноз даже на пятьдесят лет вперед.
— Проблема в первую очередь для историков.
Грит посмотрела на картину и повернулась спиной к Кайе. Ее плечи и часть спины были открыты. Кайе обратил внимание, что кожа на позвоночнике темнее, чем в других местах.
— Проблема, обычная для всех. Мы знаем о жизни наших родителей, а о дедах и прадедах не имеем ни малейшего представления. Истории отдельных государств умирают медленнее, поскольку существуют архивы, но все равно умирают. А что остается? Неясные высказывания, анекдоты, на основе которых мы можем воссоздать более или менее ясную картину.
— Разве это не наше право — забывать?
Грит резко обернулась и обожгла Кайе взглядом. Глаза ее заблестели.
— Как далеко назад мы можем оглянуться? На две тысячи лет?
Кайе прокашлялся:
— На десять тысяч. Когда возникла письменность.
Грит Вандерверф кивнула и опустила глаза, будто хотела смирить свой гнев.
— А что было прежде? Что мы знаем об этом? Прошли миллионы лет, пока мы, люди, не осознали себя и не обрели свой язык. Может, уже тогда существовала потребность вырваться из настоящего и узнать о прошлом. Миллиона лет достаточно, чтобы изучить циклы этого мира и собрать знание о нем. Что, если какая-то группа людей была избрана еще тогда, чтобы сообщить, как развивалось человечество?
Она говорила тихо, быстро и как-то навязчиво, так что по спине реставратора побежали мурашки. Грит по-прежнему смотрела вниз, будто читала рукопись.
— Разве в Библии не говорится: сообщалось… написано… Ты не думал, кто сообщал, кто написал? Долгое время все передавалось из уст в уста, пока не изобрели буквы, чтобы все записать. Одна традиция сменила другую. Письменные зарисовки овладели мыслью. Эти зарисовки существуют. И наша картина — одна из них.
