Время от времени Квентин оборачивался и выглядывал в раздумье из большого окна, которое выходило в сад. Но его сомнения касались не только, чем грубоватого обращения Стеллы с двухтысячелетней реликвией. Монах отреагировал на решение Давида примерно так же, как и его отец, и теперь смотрел из окна примерно с тем же выражением, которое Давид замечал в чертах магистра тамплиеров.
– Квентин, – вздохнул Давид и встал рядом с монахом, – если я не разрушу Гроб, эта бессмысленная борьба никогда не кончится.
– И это не может не быть в духе Господа, или я ошибаюсь? – поддержала его Стелла, не отводя взгляда от стола.
Монах повернулся к ним обоим, покачивая головой.
– Я этого не понимаю, – возразил он. – Вы же хотите не просто разрушить Гроб. – «Вы почитаете плащаницу Христа, как будто это грязная простыня», – без слов дополнил его взгляд. Но вслух он произнес: – Должна быть причина, почему он спрятан: «И отверзся храм Божий на небе… и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение, и великий град».[31]
Квентин помолчал некоторое время, возможно, в напрасной надежде, что приведенной цитаты достаточно, чтобы убедить Давида и Стеллу в незаконности их намерения, но они лишь обменялись многозначительными, явно показывающими, что молодые люди плохо осознают христианский долг взглядами.
Монах изменил стратегию.
– Сила, которая исходит от Грааля, слишком опасна, – подошел он с другой стороны. – Она вводит в искушение!
– Квентин, – возразил Давид, – я не хочу жить как отец. Я хочу быть свободным!
В следующие секунды они вели безмолвную борьбу исключительно при помощи взглядов. Оружием Квентина были доминирующая роль, вера, а также опыт и мудрость старшего, в то время как Давид делал ставку на свое упрямство и на призыв к человечности и пониманию. Эту немую дуэль Давид выиграл.
Монах покорно кивнул и снова подошел к столу, чтобы взять увеличительное стекло и пинцет, которые Стелла оставила на ткани, когда перестала ими пользоваться.
Он прошелся с лупой над последовательностью странных знаков, при первом просмотре которых был совершенно беспомощен. Однако поскольку мозг, как известно, продолжает мудрствовать над неразрешимыми задачами даже и тогда, когда сознательно перестает об этом думать, монах нашел некоторые исходные данные.
– Это не древнееврейский и не латынь. Арамейским это тоже быть не может, – рассуждал он вслух. – Это не иероглифы. Возможно, это код… – Он, чуть ли не извиняясь, покачал головой. – Чтобы его расшифровать, нужна другая реликвия – копье, которое убило Иисуса Христа.
– А где оно?
Квентин поднял взгляд и посмотрел на Давида так, как будто тот спрашивал его, где живет Санта-Клаус.
– Во владении магистра тамплиеров. Твой отец должен был тебе его отдать.
Давид отрицательно покачал головой, и монах, растерянно сморщив лоб, уселся на стул.
– Мне это непонятно, – сказал он. – Роберт должен был передать тебе реликвию как своему преемнику. Или, по крайней мере, сообщить, где она находится. Таковы правила тамплиеров. – Он пожал плечами. – Без копья мы дальше не продвинемся.
Давид посмотрел сначала на него, а затем смущенно на Стеллу.
Критическая морщинка образовалась над переносицей девушки. Она схватила лупу и поднесла ее к правому глазу, одновременно свободной рукой скрупулезно прощупывая реликвию, пока ее упорство не принесло плоды.
«Мастер меча» организовал бы погоню за Давидом гораздо раньше, если бы не должен был принять во внимание, что Тирос, Симон и Крулл в своем миниавтобусе полностью лишились связи с его «Поршем». А у него была веская причина взять этих трех рыцарей в качестве сопровождения, потому что во втором автомобиле он собирался перевозить труп Давида. Тогда его сестра смогла бы закопать своего сына в саду, и этой истории на все времена пришел бы конец. Помимо всего прочего, он не хотел запачкать дорогую обивку своей машины кровью племянника. В «Левине» никакого серьезного дела для этой троицы в настоящее время не было, так что рыцари могли отправиться с ним и быть у него под рукой, дабы оттеснить в сторону толпу старых монахов, если те надумают бить его своими костылями и швыряться костями.
Лукреция между тем попусту тратила время в лаборатории ученого, доктора Франка, о котором была очень высокого мнения. «Добрый» доктор собирался погрузить в формалин некоего рыцаря Анжу, вернее, то, что сохранили столетия, и ломал голову над украшением, которое было надето на его пальце. Арес и сам между делом бросил беглый взгляд на производящее сильное впечатление кольцо и установил, что речь идет об удачной копии украшения, которое в свое время приказал изготовить для себя император Константин, после того как в 312 году одержал победу над Максенцием в битве у Мильвиева моста близ Рима. Этот благочестивый человек якобы видел перед битвой в небе светящийся крест и слышал слова, которые позже велел выгравировать на кольце: «in hoc signo vinces» – «под этим знаком победишь…».[32]
Арес был хорошим рыцарем в ордене приоров. Он усердно учил домашние задания. Ему было известно, что император велел положить это кольцо с собой в гроб. Но, возможно, рыцарь Анжу вел двойную жизнь и параллельно зарабатывал кое-какие деньжишки грабежом, так что речь может действительно идти об оригинале из все еще в значительной степени неисследованных катакомб в районе Ватикана, где, должно быть, и похоронен император. Возможно, кольцо и впрямь имеет историческое значение, но, скорее всего, рыцарю было просто жаль отдавать хорошую вещь за бесценок. Однако зачем ломать над этим голову? Это так же глупо, как исследовать кольцо на наличие спор или других микроорганизмов, а в мумифицированном трупе пытаться обнаружить следы плохо залеченных детских болезней или зубного кариеса. Через несколько минут все регалии полностью перейдут в собственность приорессы и поведают, где рыцарь Анжу спрятал Святой Грааль.
Взглянув в зеркало заднего вида, он удостоверился, что микроавтобус следует за ним на расстоянии нескольких сотен метров, направил свою спортивную машину к монастырским воротам и остался доволен, увидев перед монастырем автофургон Давида. Арес припарковал «Порш» рядом и злорадно потер руки, прежде чем вылез и неторопливо подошел к главному входу. Теперь, когда он снова командир над приорами, он очень хорошо чувствовал себя в роли преследователя, так как взялся за выполнение задания добровольно и не должен больше танцевать под дудку примитивного «Кебабного мозга». Арес надеялся, что Шарифу не удастся сделать Лукреции ребенка прежде, чем он, Арес, найдет время и место разделить араба на отдельные составные части. С другой стороны, маленький племянник в качестве замены, возможно, был бы совсем неплох, так как круг родственников Ареса ограничивался старшей сестрой. Если он сумеет ей помешать кушать во время беременности лепешки и бараньи котлетки, при удачном исходе дела можно будет и вовсе не вспоминать о родителе ребенка.
Крадущиеся шаги приближались к деревянному порталу, после того как Арес постучал в него колотушкой. Дверца смотрового окошка поднялась, и в нем появилось бледное лицо, на котором под большим капюшоном сверкнули недоверчивые старческие глаза. Без каких-либо предостережений Арес просунул в приоткрывшийся люк руку, обхватил старика за глотку и ударил его с такой силой об массивную деревянную дверь, что со стены посыпалась штукатурка на мгновенно потерявшего сознание и упавшего на землю старца.
Позади прошуршали шины. Симон, Тирос и Крулл, заменивший Пагана, которого они недавно похоронили, выскочили из машины, в то время как правая рука Ареса дотянулась до засова и легко его отодвинула.
– Добро пожаловать, – радостно прошептал Арес, вежливо открывая дверь своим спутникам. Затем, переступив через монаха, он вошел на территорию монастыря и прислушался.
Таддеус, стоявший во главе длинного деревянного стола, вокруг которого собрались все монахи – среди них Давид и Стелла, – закончил немую молитву, перекрестился и сел на свое место. Застучали стулья, когда остальные члены ордена последовали его примеру. Потом наступила мертвая тишина. Монахи опустили головы и заглянули в миски, в которых бобы, вареный картофель и кубики шпика плавали в жидкости, выглядевшей как вода для мытья рук, пахнувшей как студень и считающейся супом. Уголками глаз монахи улавливали любое, даже незаметное движение аббата.
Давид улыбался. Ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Вероятно, ничего не изменилось и за последние пару сотен лет. Раньше он был лучшим в этой странной игре, но за прошедшее время у него пропала охота в ней участвовать. Не только потому, что за время пребывания в Мариенфельде он избаловался картофельным пюре с рыбными палочками и лапшой с томатным соусом, что по сравнению с едой, подававшейся ежевечерне голодным в Сан-Витусе, тянуло на добрые три звездочки. Гораздо больше он был переполнен беспокойством, из-за которого ему было трудно оставаться на месте. Плащаница пока не выдала им свои тайны, поэтому о том, чтобы все закончить, думать рано. Он должен сначала выяснить, где его отец спрятал копье. Возможно, придется вернуться в Тамплиербург… Во всяком случае, нужно что-то предпринять. Не может он без дела сидеть сложа руки и надеяться, что добрый Боженька все уладит в награду за то, что Давид всегда хорошо себя вел.
