Больше он вопросов не задавал. Минут через пять – семь они выбрали новую позицию с другой стороны лагеря. Рассредоточились, залегли в камышах. Безмен видел горящие бараки, пару трупешников, лежавших на земле. Но это не те кандидаты. Ни художника, ни мотоциклиста среди убитых нет. Ветер не слишком сильный и переменчивый, дым отгоняло на северо-восток. Теперь пространство неплохо просматривалось.
Вот какой-то человек с сивой шевелюрой и клочковатой бородой, в кальсонах, державшихся на подтяжках, поднялся с земли, совершил короткую перебежку, упал. Человек бежал к горящему бараку. Видно, оставил под матрасом свои жалкие накопления или бутылку водки. И теперь не хочет видеть, как пропадает доза. Мужик снова поднялся, еще одна перебежка. Безмен поймал мишень в прицел, решив стрелять под ребра, а потом добить выстрелом в голову. Но едва мужик в подтяжках оттолкнулся от земли, грохнул ружейный выстрел. Это дядя Вова опередил Безмена, срезав цель зарядом картечи.
На минуту наступила тишина. Слышно было только, как в высоком небе кричит чайка и трещат горящие бараки. Безмен медленно водил стволом, выискивая цель. Вон сарай с гнутой железной трубой. Возле него на земле огромная закопченная кастрюля, чуть левее пара газовых баллонов на сорок литров каждый. В поленницу сложены дрова и обрезки досок. Наверняка это кухня, а в кухне… Ясно, там кто-то есть.
Безмен поймал в сетку прицела один из баллонов и нажал на спусковой крючок. Через мгновение он ослеп от нестерпимо яркого пламени, поднявшегося на том месте, где только что стояла кухня. По сторонам разлетелись доски и дрова, кастрюли и крышки. Еще через мгновение грохнул взрыв, еще более мощный, от которого заложило уши, дрогнула земля. Грохот прокатился до самого горизонта.
Можно было разглядеть, как взрывной волной высоко над лагерем подняло обнаженное человеческое тело. Это был первый и последний полет истопника Гречко, с которого сорвало одежду вплоть до нижнего белья. Он перевернулся в воздухе и тихо вскрикнул, падая вниз головой. При жизни истопник очень боялся высоты и ни разу не летал самолетом. Под отмелью вырос высокий гриб из пыли и песка. Такой плотный, что за ним скрылись горящие бараки и даже багрово-красное солнце.
Радченко пришел в себя не сразу. Он сидел в камышах возле какого-то озерца; когда выстрелы зазвучали совсем близко, залез в ржавую воду. Он плохо ориентировался в пространстве и никак не мог сообразить, сколько же времени провел тут: пару часов или пять минут. Временами выстрелы стихали, наступала тишина, тогда был слышен крик чаек. Над лагерем поднимались столбы дыма, а где-то справа горел камыш.
Запах копоти и гнили стелился низко над землей, не давал дышать. Вода в озерце оказалась темной и густой, как кисель. Иногда на поверхность выходили пузыри, они собирались вместе и лопались, испуская какое-то совершенно особенное зловоние, от которого кишки выворачивало наизнанку. Ноги глубоко проваливались в вязкий грунт; чтобы не пойти на дно, приходилось перемещаться с места на место. Неподалеку послышались человеческие голоса. Радченко обломал сухой стебель камыша и, нырнув, долго находился в темном киселе, вдыхая воздух через трубочку.
Он вылез на поверхность, когда все стихло. Кое-как добрался до берега и долго лежал на пологом откосе, собираясь с силами. Пулемета уже не было слышно, но одиночные выстрелы еще хлопали. И снова наступала тишина. Радченко думал, что сейчас придется вернуться к лагерю, осмотреться и выяснить, жив ли Петрушин. А потом надо уходить, с художником или без него. Радченко начал медленно пробираться в сторону лагеря, когда один за другим грохнули два взрыва, будто на песчаную отмель сбросил свой смертоносный груз тяжелый бомбардировщик. Земля качнулась под ногами, затрепетали камыши. Радченко выждал минуту и двинулся дальше.
Над лагерем плавало облако густой желтой пыли. Горели бараки, от дыма слезились глаза, щекотало в носу, пыль забивала глотку. Раздвинув камыши и выбравшись из укрытия, Радченко, передвигаясь короткими перебежками, двинул туда, где последний раз видел Петрушина. Пробежав десяток метров, он с опозданием понял, что выбрал не совсем верное направление: надо взять левее, ориентироваться на огонь жилого барака. Петрушин пилил дрова где-то в тридцати метрах от него.
Стало слышно урчание дизеля, работающего на холостых оборотах. Солярка в баке подходила к концу, дизель чихал, готовый остановиться. Зацепившись за доску, Радченко свалился в неглубокую яму, больно ударившись плечом о камень. Когда открыл глаза, увидел перед собой закопченную физиономию незнакомого мужика, лежащего на спине. Человек широко открыл рот и смотрел в небо немигающими глазами. Рубаха и штаны обгорели, а волосы на голове еще дымились.
– Эй, ты, что ли? – Петрушин лежал на самом дне ямы, смотрел на Радченко снизу вверх. – Жив, значит?
– Я за тобой, – сказал Радченко. – Надо уходить.
Петрушин заполз на склон, лег рядом и чихнул:
– Ты понял, что тут произошло?
– Надо уходить, – повторил Радченко.
– Куда уходить? – усмехнулся Петрушин. – Как только я покажусь на людях, меня прикончат. Все вокруг уверены, будто я совершил что-то ужасное. Но я не резал тех баб. Не насиловал умирающих. Не занимался педофилией. Но никому до этого нет никакого дела. Меня все равно прикончат. Если я сдамся ментам, то до суда не доживу.
– Ну и хрен с тобой, – сказал Радченко. – Тогда валяйся в этой вонючей яме, с этим обгоревшим жмуром. И жди, когда тебя прикончат здесь. А я пошел, у меня жена должна родить со дня на день. Из-за такого идиота мне неохота подыхать.
– Ты не выберешься отсюда.
– У меня хотя бы будет шанс. А ты лежи тут и жди. Как только осядет пыль, эти парни вылезут из камышей. И отрежут твою тупую башку. Таким же тупым ножом. Потому что пулю на тебя пожалеют. И правильно сделают.
– Ты говоришь, тебя сестра наняла?
– Я повторяю, мы вытащим тебя из дерьма. – Радченко, потеряв терпение, ударил кулаком о землю. – Вытащим. Но если ты мне не поможешь, то пропадешь. Времени не осталось. Я ухожу. С тобой или без тебя.
Мужчина в обгоревшей одежде неожиданно застонал. На шее перекатывался острый кадык, глаза по-прежнему смотрели в небо. Петрушин закрыл ладонями уши. На глаза навернулись слезы.
– Хуже всего эти стоны, – сказал он. – Господи. Я так сойду с ума. Ладно, пошли. Не могу тут оставаться. Поднимайся и беги в сторону горящего барака. Держись строго на него.
Радченко высунул голову из ямы, завеса пыли по-прежнему оставалась такой густой, что сквозь нее едва виднелся огонь. Дизель смолк. Радченко вскочил на ноги и что есть силы побежал к камышовым зарослям. На бегу он оглянулся. Петрушин бежал за ним.
* * *
Телефонный звонок раздался ранним утром, когда серый рассвет едва брезжил за окном. Открыв глаза, Девяткин не сразу понял, утро сейчас или вечер. Он снял трубку, сел на диване, накрыв женщину, спавшую у стены, простыней. Девяткин выслушал доклад дежурного офицера, натянув трусы, подошел к окну и отдернул занавеску. С высоты пятого этажа открывался захватывающий вид на задний двор противотуберкулезного диспансера и трансформаторную будку. Моросил мелкий дождь, по небу ползли низкие тучи.
– Значит, Раменское? – переспросил Девяткин.
Девяткин перешагнул через пустую бутылку из-под десертного вина и женское белье, валявшееся на ковре. Сел на стул и натянул носки.
– Так точно, – ответил офицер. – Из технического отдела передали, что мобильный телефон подал признаки жизни около двух часов ночи. Сигнал поступил из отдельно стоящего частного дома, это на выезде из города. Поэтому место засекли быстро. Звонили в справочную службу Казанского вокзала. Ночью работает автомат, ну, робот. Абонент положил трубку, не дослушав сообщения. Потом снова набрал тот же номер и прослушал информацию до конца. Других звонков не было. Только что на место выехали оперативники из местного РУВД. Машина за вами прибудет через четверть часа.
– Местных ментов могли бы не подключать. – Девяткин зевнул.
– Это распоряжение начальства, – ответил офицер.
Положив трубку, Девяткин залез в штаны. Женщина открыла глаза, посмотрела на него и спросила:
– Чего стряслось?
– Пустяки. На работу срочно вызывают.
– Который час?
– Спи, еще рано. Будешь уходить, просто захлопни дверь.
Служебная машина стояла у подъезда, когда Девяткин спустился вниз. Водитель рванул с места, а сидевший сзади старлей Саша Лебедев сказал:
– Представляю картину: мы приезжаем на место, а Перцев уже в браслетах. Лежит на полу и грустит.
– Не верится мне в такие подарки, – покачал головой Девяткин. – Перцев снова воспользовался краденым телефоном, по которому звонил Дунаевой. Это странно. Не его стиль.
– Ну, еще и не такие кадры, как этот Перцев, прокалывались на ерунде, – сказал Лебедев. Он испытывал возбуждение, будто перед большой дракой. Кулаки зудели, на месте не сиделось. – Известные бандиты попадались во время облав на толкучках или в ресторанах. Помню, одного авторитета, который был в розыске пять лет, сдали в милицию контролеры электрички, потому что у него не было проездного билета. Помните одну банкиршу, которая обула полстраны. Ее нашли в ее же банке. Опера приехали, чтобы забрать какие-то документы, а она проникла в опечатанное помещение и сидела в подвале под конторским столом. Да мало ли. Потеря бдительности. Нельзя жить в постоянном напряжении. Рано или поздно срываешься.
