В нем крепла уверенность, что угрозы, полученные Пэт, исходят от Тоби. Если этот тип действительно что-то скрывает, то ему, ясное дело, не по нраву интерес Пэт к его прошлому.
Ну, если выяснится, что угрожал он!..
Сэм сжал кулаки. Сейчас он меньше всего походил на будущего старика, каким считал себя еще несколько дней назад.
* * *
Абигайль нервно сцепила руки.
— Нужно было выехать пораньше, — процедила она. — Мы вот-вот попадем в пробку. Прибавь ходу.
— Не волнуйся, сенатор, — успокоил ее Тоби. — Без тебя не начнут. Ты хорошо выспалась?
— Вообще не спала. Всю ночь в голове вертелась одна мысль: «Я стану вице-президентом Соединенных Штатов». Включи радио. Послушаем, что обо мне говорят...
Новости Си-би-эс только начинались: «Ходят настойчивые слухи, что на пресс-конференции, назначенной на сегодняшний вечер, глава государства назовет первую женщину — вице-президента Соединенных Штатов. По мнению осведомленных лиц, этой чести удостоится одна из двух выдающихся политических деятельниц — сенатор Абигайль Дженнингс или сенатор Клер Лоуренс».
«...Только что нам стало известно о трагическом совпадении: миссис Кэтрин Грэни, владелица антикварного магазина в Ричмонде, обнаруженная сегодня утром мертвой, была вдовой пилота, который двадцать семь лет назад погиб в авиакатастрофе вместе с конгрессменом Виллардом Дженнингсом. Абигайль Дженнингс начала свою политическую карьеру после смерти мужа, на чье место была назначена губернатором Виргинии до окончания выборного срока...»
— Тоби!
Он глянул в зеркало заднего обзора. Абигайль побледнела.
— Тоби, какой кошмар!
— М-да, паршиво...
Лицо Абигайль стало жестким:
— Никогда не забуду, как мать Вилларда отправилась к этой женщине и провела с ней немало времени, пока искали самолет. Она даже не соизволила поинтересоваться, что происходит со мной.
— Ну, теперь они снова вместе, Эбби. Смотри-ка, кажется, пробка рассосалась. Доберемся до студии вовремя.
Когда машина въехала на стоянку, Абигайль тихо спросила:
— Что ты делал прошлой ночью, Тоби? Играл в покер или ходил на свидание?
— Я встречался с малышкой из «Стекбургера». А почему ты спрашиваешь? Проверяешь? Может быть, вы хотите поговорить с этой женщиной, сенатор? — Теперь его тон был почти негодующим.
— Нет, конечно нет. В свободное время ты волен сколько угодно развлекаться со своей барменшей. Надеюсь, ты получил удовольствие.
— Получил. Тем более что у меня было не так много свободного времени в последние дни.
— Знаю. Я тебя ужасно загрузила, — заговорила она примирительно. — Просто...
— Просто что, сенатор?
— Ничего... Так, ерунда.
* * *
В восемь часов утра Элеонор повели на проверку на детекторе лжи. Она на удивление хорошо выспалась — особенно если сравнить эту ночь с той, что она провела в тюремной камере одиннадцать лет назад. Тогда Элеонор неожиданно начала кричать. «Вы испытали в ту ночь острый приступ клаустрофобии», — объяснил ей психиатр после нервного срыва. Но теперь она чувствовала себя по-другому: Элеонор охватил удивительный покой от того, что ей не надо больше прятаться и бежать.
Мог ли отец причинить вред тем старикам? Она рылась в памяти, пытаясь отыскать хотя бы один пример, когда ему изменила мягкость и доброта, но не могла припомнить ничего подобного.
— Вот эта дверь. — Надзирательница привела Элеонор в небольшую комнату рядом с блоком тюремных камер. Там уже сидел детектив Барротт и читал газету. Элеонор обрадовалась, что видит именно его — Барротт не считал ее лгуньей. Он поднял на девушку глаза и улыбнулся.
Даже когда вошел другой мужчина, чтобы закрепить на ней провода полиграфа, Элеонор не расплакалась, как в прошлый раз, на допросе после первого ареста. Она спокойно села в кресло и немного смущенно спросила, не возражают ли они, если она будет держать в руках куклу. Они не протестовали, хотя как будто удивились. Вошел мистер Кроули, ее адвокат. Этот чудесный человек отнесся к ней по-отечески. Элеонор пыталась вчера объяснить ему, что не может заплатить больше пятисот долларов, но он велел ей ни о чем не беспокоиться.
— Элеонор, вы все еще можете отказаться от проверки, — предупредил он ее; она ответила, что понимает это.
Сначала следователь, проводивший допрос, задавал простые, даже глупые вопросы о ее возрасте, образовании, любимых блюдах. Потом он перешел к другим вопросам — тем, которые Элеонор ожидала услышать:
— Вы что-нибудь украли?
— Нет.
— Даже в детстве, какую-нибудь мелочь вроде цветного карандаша или кусочка мела?
Когда Элеонор спросили об этом в прошлый раз, она разрыдалась: «Я не воровка, не воровка!» Но сейчас ей было гораздо легче отвечать на вопросы. Она представила себе, что разговаривает с детективом Барроттом, а не с этим безликим бесцеремонным незнакомцем.
— Я ни разу в жизни ничего не украла, — сказала она твердо. — Даже карандаш или кусочек мела. Я не смогла бы взять вещь, которая принадлежит другому.
— А как же флакон духов, который вы взяли в магазине, когда учились в школе?
— Я не крала его! Клянусь вам. Я забыла отдать его продавцу.
— Вы часто пьете? Каждый день?
— О нет. Иногда, бывает, выпью вина, но совсем немного. Меня от него клонит в сон. — Элеонор заметила, что детектив Барротт прячет улыбку.
— Вы взяли семьдесят пять тысяч долларов из офиса сенатора Дженнингс?
В прошлый раз, когда ее спросили об этом, у Элеонор началась истерика. Сейчас же она спокойно ответила:
— Нет, не брала.
— Но вы спрятали пять тысяч долларов в кладовой вашего дома?
— Нет.
— Тогда как, по-вашему, они туда попали?
Вопросы все сыпались и сыпались:
— Вы солгали, когда заявили, что вам звонил Тоби Горгон?
— Нет.
— Вы уверены, что это был действительно он?
— Так мне показалось. Если не он, то кто-то с таким же голосом.
А затем последовало невероятное:
— Вы знали, что Артура Стивенса подозревают в убийстве одной из его пациенток, миссис Аниты Гиллеспи?
Элеонор едва не потеряла самообладание:
— Нет, не знала. Я не могу этому поверить. — Но тут она вспомнила, как отец кричал во сне: «Закройте глаза, миссис Гиллеспи, закройте глаза!»
— На самом деле вы верите, что такое возможно. Это ясно видно по показаниям приборов.
— Нет, — прошептала она. — Отец никогда не смог бы причинить никому вреда. Он принимал страдания своих подопечных очень близко к сердцу.
— Вы считаете, он стремился прекратить их страдания?
— Не понимаю, о чем вы.
— Думаю, понимаете. Элеонор, Артур Стивенс пытался поджечь на Рождество дом престарелых.
— Это невозможно.
Элеонор побелела как смерть. В ужасе она уставилась на следователя, задавшего ей последний вопрос:
— Были ли у вас какие-нибудь основания подозревать, что Артур Стивенс — убийца-маньяк?
* * *
Ночью Артур глотал таблетки кофеина каждые два часа — не хватало еще заснуть и закричать во сне! Нервное напряжение не позволяло ему даже лечь. Согнувшись в три погибели, он сидел в стенном шкафу, уставившись в темноту.
Надо же было допустить такую оплошность! Когда Патриция Треймор вернулась домой, Артур приоткрыл дверцу шкафа и прислушался: до него донеслось урчание труб, когда она принимала душ, он слышал скрип лестницы, когда она спускалась на кухню. Потом ощутил запах кофе. Спустя какое-то время Патриция Треймор села за рояль. Артур решил выбраться из шкафа, сообразив, что, пока она играет, ему не грозит опасность быть обнаруженным. Он сел на верхнюю ступеньку и стал слушать музыку.
И тогда с ним вновь заговорили голоса. Они велели ему оставаться здесь, пока все не кончится, а потом найти другую клинику и продолжить выполнение возложенной на него миссии. Артур так глубоко погрузился в медитацию, что не заметил, как рояль замолчал. Он вообще не помнил, где находится, пока не услышал шаги Патриции на лестнице. Бросившись к убежищу, Артур в спешке наступил на просевшую половицу, и девушка, несомненно, заподозрила неладное. Он затаил дыхание, когда она открыла дверь стенного шкафа. К счастью, ей не пришло в голосу заглянуть за полки.
Только утром, когда она ушла, Артур наконец выбрался из шкафа, и то лишь на несколько минут. Он боялся, что может прийти уборщица и услышать его.
Медленно тянулось время. Потом голоса приказали ему взять из шкафа коричневую хламиду Патриции Треймор и надеть ее.
Если она предала Глорию, ему понадобится надлежащее одеяние, чтобы покарать грешницу.
В девять тридцать пять Пэт подъехала к зданию телекомпании «Потомак» и решила выпить в кафетерии кофе с булочкой. Она чувствовала, что еще не готова окунуться в наэлектризованную атмосферу студии, насыщенную раздражением и взрывоопасной нервозностью. Последний день съемок и монтажа всегда был самым трудным. После беспокойной ночи голова Пэт гудела, все тело ныло. Она помнила, что ей снились кошмары, один раз она даже закричала, но восстановить в памяти эти сны не могла.
