Через две недели и один день после того, как мы с Мэйсоном расстались в Сиэтле, он возвращается, чтобы забрать меня. Мэйсон говорит, что завтра же мы вылетаем в Омаху. Я подпрыгиваю от радостного возбуждения, но Мэйсон заставляет меня вернуться с небес на землю.
— Я снова получил приказ переезжать, — говорит он.
— Зачем? — спрашиваю я. — Бога и Кэйси поймали. Я умерла в Техасе. А в Омахе все думают, что я болею.
— Не все, — поправляет меня Мэйсон, наградив меня суровым взглядом.
Я смотрю на него в замешательстве.
— Директор знает, что Мэтт позвонил в Службу спасения, — продолжает Мэйсон, — что кому-то из тех, с кем ты ходила в школу в Омахе, известно, что ты умерла.
— Но Мэтт знает, что я жива, — возражаю я, — и суть проекта ему тоже известна, — добавляю я, на этот раз вслух.
— А вот об этом знаю только я, а директор — нет, — говорит Мэйсон.
— Ты солгал ему?
— Естественно, солгал, — соглашается Мэйсон. — Нужно же было тебя как-то прикрыть.
— Но, Мэйсон, даже «Воскрешение» на меня не подействовало, — возражаю я. — Можно смело идти в школу и всем там рассказывать, что обычные реанимационные действия чудесным образом помогли вернуть меня с того света после ужасной атаки пчел. Все будут поражены.
— Этого и боится директор, — замечает Мэйсон.
— В каком смысле?
— Что на тебя будет направлено внимание, — объясняет он. — Если ты вернешься в школу и расскажешь всем, что тебя покусали пчелы, а ты чудесным образом выжила, пресса неминуемо этим заинтересуется. Люди начнут спрашивать, кто ты и откуда. А это потенциальная возможность провала прикрытия.
Не зная, что возразить, я храню молчание. Усталый Мэйсон смотрит на меня.
— Дэйзи, я понимаю, что тебе тяжело это слышать, но так будет лучше.
— Как «так»? — спрашиваю я, чувствуя, как в душе поднимается волна гнева и раздражения.
— Будет лучше, если мы, как обычно, будем вести себя тихо.
— Лучше для кого? — задаю новый вопрос я, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Но два слова, сказанные Мэйсоном, за долю секунды меняют все.
— Для Мэтта, — говорит он. — Лучше для Мэтта.
Дом в Омахе кажется чужим; видимо, подсознательно я уже свыклась с мыслью о необходимости переезда. Рассудок смирился, и только сердце упорно твердит о необходимости остаться.
Мэйсон дал мне три часа на то, чтобы собрать все самое необходимое; все остальное пришлет позже команда, которая приедет зачищать дом. В течение часа я рассеянно бросаю в чемодан одежду вперемежку с книгами и другими вещами, потом отправляю сообщение Мэтту, прося встретить меня на машине в конце квартала. С трудом стащив набитый чемодан вниз по лестнице, я оставляю его в прихожей, чтобы Мэйсон забрал его и положил в машину.
Пока Мэйсон собирает оборудование в подвале, я осторожно выскальзываю из дома. Может быть, я успею вернуться, пока он будет там, а может, и нет. Как бы там ни было, я не могу уехать, не простившись с Мэттом.
Выбравшись из дома, я ежусь от прохладного ветра и застегиваю куртку на все пуговицы, поражаясь тому, как незаметно и неумолимо приближается зима.
Дойдя до конца квартала, я останавливаюсь на углу. Мэтт появляется быстро; я едва успеваю пару раз подышать на руки, чтобы согреться.
Когда я забираюсь на пассажирское сиденье, наступает момент, похожий на паузу между двумя песнями в музыкальном сборнике, собранном из самых романтических и эмоциональных композиций. Эти секунды как короткий антракт между двумя действиями; в такие моменты земля продолжает вращаться, повинуясь законам мироздания, но как бы вхолостую. Когда такое случается, вокруг тихо, но ты знаешь, что через секунду действие начнется и снова захватит тебя.
Так и происходит.
Мэтт берет меня обеими руками за щеки и притягивает к себе. В его прекрасных темных глазах столько страсти, сколько я еще никогда не видела. Они тянут меня как магнит, и я не могла бы оторвать взгляд, даже если бы и хотела. Удерживая меня в течение пары секунд, Мэтт напряженно смотрит мне в глаза, а потом…
— Не умирай, — просит он с легкой дрожью в голосе.
— Не буду, — обещаю я, от души надеясь, что теперь все будет хорошо.
— Очень тебя прошу, — добавляет Мэтт. — Я не могу допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Спасибо, — говорю я, прикрывая ладонями его руки, прижатые к моим щекам.
— Бери в школу этот чертов шприц с эпинефрином, — просит он.
— Обещаю, — говорю я, смеясь.
— И держись подальше от пчел, — продолжает Мэтт. — Лучше вообще на улицу не выходи.
— Постараюсь, — отвечаю я, продолжая смеяться.
— И… — говорит Мэтт, придвигаясь ко мне так близко, что его лицо находится всего в паре сантиметров от моего, — не уезжай.
Это слово действует на меня как удар в грудь; глаза немедленно наполняются слезами. Лицо Мэтта пышет такой неподдельной, детской искренностью, что хочется найти какой-нибудь предлог и не смотреть на него; слишком уж тяжело видеть, что он так же горячо желает того же, чего и я.
— Не могу, — шепчу я.
— Я знаю, — говорит он.
Мэтт обнимает меня и страстно прижимает к себе. Я наклоняюсь к нему, перегнувшись через центральную консоль, и рычаг коробки передач впивается в бедро. Но я остаюсь недвижимой. Я могла бы сидеть так часами, если бы жизнь предоставила мне такую возможность. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо. Сидя в его машине и чувствуя на себе тепло его рук, я еще раз убеждаюсь: мое место здесь, рядом с Мэттом. И нигде более.
Как человек, привыкший к кочевой жизни, я пытаюсь найти что-то хорошее в новой жизни в новом городе Аламеда, штат Калифорния. Он расположен на небольшом островке в заливе, на полпути между Оклендом и Сан-Франциско. Это место из тех, что можно любить и считать родным домом… если бы сердце мое не осталось где-то на просторах средней Америки.
И все же я пытаюсь. Исследуя город, я мысленно составляю список его положительных черт:
1. Погода.
2. Обновленная главная улица, на которой такие прекрасные места, как магазинчик одежды в стиле хиппи и старинное кафе-мороженое, находятся в двух шагах друг от друга.
3. Не забитый людьми пляж, с которого открывается чудесный вид на Сан-Франциско. Мэтту бы он очень понравился.
Трудно сохранять позитивное восприятие в моем положении, хотя Мэйсон и прилагает все усилия к тому, чтобы мне было хорошо.
Через два дня я выхожу в школу, где мне вновь предстоит учиться в десятом классе, и я от души надеюсь, что он окажется последним в моей жизни. Мы с Мэйсоном катаемся по городу, и он сворачивает на подъездную дорожку, ведущую к чьему-то дому, совершенно мне незнакомому.
— Ты заблудился? — спрашиваю я, глядя на красивый дом в викторианском стиле, похожий на часть голливудской декорации.
— Нет, — отвечает Мэйсон, улыбаясь и поднимая голову, чтобы разглядеть крышу трехэтажного строения.
— Мэйсон, ты что, шутишь? — спрашиваю я, скептически разглядывая прихотливые линии крыльца.
— Нет, я не шучу, — говорит Мэйсон, смеясь. — Он для нас слишком велик, но это дом с историей, и мне он нравится. Кроме того, как знать, наша семья когда-нибудь расширится…
Прежде чем я успеваю спросить, что означает последнее утверждение, Мэйсон выскакивает из машины и направляется к крыльцу. Обернувшись ко мне, он машет, приглашая присоединиться к нему.
Войдя внутрь, я испытываю благоговение. В этом доме, по словам Мэйсона, на протяжении века жили люди, которые его любили и лелеяли. И это меня совершенно не удивляет. Огромную лестницу украшают перила и панели из темного дерева. Стены гостиной от пола до потолка скрыты за стеллажами с книгами, и мне тут же хочется поселиться в этой комнате. Кухня просторная и светлая, оснащена по последнему слову техники; вторая гостиная больше первой. И пять спален.
— У меня будет собственная ванная! — кричу я. — Ты только посмотри на этот шкаф!
— Нравится? — заискивающе спрашивает Мэйсон, как будто дом — это подарок, который он купил для меня. Хотя, надо полагать, отчасти так и есть.
— Он прекрасен, — говорю я, выглядывая из всех трех окон спальни по очереди.
— Хотя он и не в Омахе? — спрашивает Мэйсон.
Высунувшись из окна, я вдыхаю полной грудью морской воздух Калифорнии.
— Да, хотя он и не в Омахе.
Вечером накануне первого школьного дня я стучусь в дверь спальни Мэйсона. На нем пижамные брюки и серая футболка. Отложив в сторону книгу, Мэйсон внимательно смотрит на меня.
— Я хотела спросить, как проходит расследование, — говорю я, стоя на пороге комнаты.
— О, Дэйзи, ничего нового не произошло, — сообщает Мэйсон, потирая усталые глаза. — Пока ясно только, что потребуется несколько месяцев, чтобы во всем разобраться. Очевидно, Бог и Кэйси не дают показаний, и многое до сих пор неясно.
