– Амброуз, ты негодяй, мог бы уж по крайней мере сделать приличную запись!
Драммонд усмехнулся:
– Тебе не нравится? Так же звучала и моя пластинка на старом проигрывателе.
– Это же было двадцать лет назад. Наверное, Амброуз записал ее с твоей старой пластинки.
Драммонд нахмурился.
– Почему ты так думаешь?
– А ты обрати внимание на качество записи, на этот странный фоновый шум. Как будто кто-то нашептывает какую-то песню вместе с Эрролом.
Драммонд засмеялся.
– Конечно, для утонченного слуха, привыкшего к записям на компакт-дисках девяностых годов...
– У Амброуза, вероятно, была одна из тех старинных штуковин, которые вы здесь называете фонографами, с головкой весом четыре фунта и стальной иглой для проигрывания пластинок. Во всяком случае, спасибо, что хоть Эррола записал, мог бы вообще прислать пустую пленку.
– Мог, конечно.
И вдруг важность того, что они только что сказали, стала медленно проникать в их затуманенное неожиданными событиями сознание. Они переглянулись, и у Карен вырвался интересовавший обоих вопрос:
– Так почему же он этого не сделал?
Драммонд кивнул и повторил:
– Да, почему же он этого не сделал?
Он протянул руку к магнитофону и увеличил громкость до предельной мощности, затем слегка убавил звук, наклонился ближе к магнитофону, закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, приложил ухо к ближайшему динамику и через несколько секунд прошептал:
– Какой же я дурак!
– Что? – взволнованно спросила Карен. Усталость у нее как рукой сняло.
– Думаю, что нам надо извиниться перед Амброузом.
– Почему? Драммонд, если ты мне не скажешь...
– Запись рассчитана на подсознание! Голос, который накладывается на голос Гарнера, записан так, что ухо его не воспринимает, а подсознание улавливает. Этот метод используется в гипнотерапии. Боже мой, вот это придумано! Этот Амброуз не случайно выбрал Гарнера. Гарнер бормочет что-то про себя, и за этим его бормотанием не слышен шепот. Ну и ну! Кто же такой Амброуз? Чтобы додуматься до этого, чтобы сделать такую специальную запись... – Драммонд покачал головой.
– Это так трудно?
– Нет, но надо знать, как это делается. Что же можно сказать об Амброузе? Что он разбирается в психологии? В гипнозе? В специальной записывающей аппаратуре? Уверен, он сделал это специально для меня. Я гипнотизер, и он полагает, что я лечу Тома Кигана посредством гипноза.
– Но ведь ты мог всего этого и не заметить...
Драммонд снова покачал головой:
– Будь у полицейского хоть один шанс, он бы обратил на это наше внимание. Помнишь, что Амброуз сказал мне? "Не удивляйтесь тому, что записано на пленке". Он также предупредил нас, что ситуация опасная и мы должны делать все так, как предлагает он. Это – своеобразная мера предосторожности на случай, если пленка попадет в чужие руки. Я уверен, как только мы вручили бы полицейскому деньги, он обязательно рассказал бы нам о подсознании.
– Ты можешь различить этот шепот?
– Нет, звук слишком слаб, запись сделана на высоких частотах. Но в Реддинге живет мой приятель, у которого есть специальная аппаратура.
– Как неприятно... Что-то записано, а мы не знаем что.
Видя ее нетерпение, Драммонд засмеялся и с облегчением вздохнул – их усилия оказались не напрасными.
– Ничего, скоро мы все узнаем, – пообещал он.
– Теперь совсем по-иному представляется и гибель того парня. Он в самом деле работал на Амброуза. Интересно, кто он такой? Действительно ли он коп?
– И об этом мы тоже скоро узнаем. Либо от Дика, либо из газет, – сказал Драммонд.
– Жаль, что мы так и не разработали идею кодированных звонков, ту, которую ты предлагал, и не подключили Дика. Ты уверен, что, когда вы с ним разговаривали, вас никто не прослушивал?
– Придумаем что-нибудь. Весь фокус, как сообщить ему телефон, с которого звоню, не давая его номера. Я разработаю код, в основе которого будут даты рождения, годовщины или что-нибудь в этом роде. Карен, а не позвонить ли тебе в редакцию – сказать, что ты на некоторое время уезжаешь?
– Пожалуй. Только сколько может продлиться это "некоторое время"?
По ее тону Драммонд понял: радость от того, что они разгадали секрет пленки, улетучивается. На смену ей приходит всевозрастающее беспокойство по поводу ситуации, в которой они оказались.
– Не знаю. Все зависит от того, что записано на пленке. Если это настоящая бомба и мы сумеем передать информацию в "Таймс", то будем вне опасности... при условии, разумеется, что они захотят это напечатать.
Карен посмотрела на него, нахмурив брови:
– А почему они могут не захотеть?
Драммонд улыбнулся и сказал уверенно, хотя его одолевали сомнения:
– Не беспокойся, они обязательно ее напечатают. Не будем строить догадок. Прежде всего давай узнаем сами, что можно им предложить.
Прошло не менее двадцати секунд, когда Карен тихо, словно про себя, сказала:
– Мне как-то в голову не приходило, что такую статью могут не напечатать. Это поставило бы нас в очень трудное положение. Значит, мы вплотную подошли к тому, чего никто не хочет касаться.
– Не спеши с выводами и главное – не беспокойся, пока мы не прослушали пленку. Давай попытаемся расслабиться и забыться.
– Интересно, а не произошло ли то же самое и с Дороти Килгаллен?
– Что именно ты имеешь в виду?
– Говорят, будто бы она рассказала "некоторым друзьям", что в беседе с Джеком Руби получила такие сведения, которые камня на камне не оставят от дела об убийстве Кеннеди. Но ведь она была очень опытным журналистом. И почему же тогда сообщила эту невероятную информацию "некоторым друзьям", вместо того чтобы передать ее в редакцию и написать статью?
– Не знаю...
– Мне кажется, Пол, она так и сделала – написала статью. Но вполне вероятно, кто-то сказал: это блюдо слишком горячо, чтобы его проглотить. Не лучше ли такой материал положить под сукно и распустить слух, что ее бумаги украдены. И это привело журналистку к смерти.
– Карен, прошу тебя, давай забудем о пленке, пока не доехали до Реддинга.
– Я только спрашиваю: а что, если?..
– Понимаешь ли... – Пол пожал плечами. – Я не знаю, "что, если...".
Пленка докрутилась до конца. Драммонд перевернул ее на другую сторону и нажал кнопку. Та же мелодия, тот же фоновый шум.
– Хотя сейчас все-таки другое время, – продолжала Карен, – статья может получиться чертовски интересной. Ты знаешь, Пол, я чувствую... нет, начинаю верить... через несколько дней весь мир узнает о том, что сказал нам Амброуз. И вся ответственность ляжет на нас. – Она искоса взглянула на Драммонда. – Довольно страшновато?
Драммонд улыбнулся, но ничего не сказал.
Конечно, страшновато. Но пока что все в области предположений, размышлений, догадок, не более того. И еще есть шанс, что Амброуз – обычный мошенник, шутник, лгун и о "триц-блиц" знает гораздо меньше, чем пытается изобразить.
Было и еще нечто более пугающее – то, что они уже обсуждали. Карен почему-то не придала этому значения. А именно: как бандиты узнали, что у полицейского была пленка?
Драммонд не мог отделаться от мысли, что убийцы подслушивали их с Карен разговоры с полицейским.
Но как?
Как, если автомобиль и телефон в машине не прослушиваются?
Больше всего его пугала неизвестность.
Пятница.
2 часа 30 мин. ночи.
Стоктон.
Истощенные физически и эмоционально, они оставили автомобиль на стоянке возле мотеля "Рест-и-Зет" на северной окраине города и разбудили ночного портье, дремавшего в кресле.
Позевывая и почесываясь, он оглядел их через решетку. Решив, что они достаточно респектабельны для его заведения, открыл стеклянные двери и впустил их.
– Нам нужны две смежные комнаты на первом этаже, – обратился к нему Драммонд.
Лысеющий мужчина лет за пятьдесят полусонным голосом пробормотал: "Как скажете", хотя на лице его было написано: для чего тратиться на две смежные комнаты, когда каждому известно – они все равно окажутся в одной постели королевских размеров.
– Кредитные карточки или чек?
– Наличные.
Мужчина повеселел. Наличные. Осторожные. По виду ничего не определишь. Он заметил калифорнийские номера автомобиля и внимательнее вгляделся в регистрационную карточку, заполненную Драммондом. Потом протянул пару ключей.
– Пятнадцатый и шестнадцатый, прямо по коридору, в конце. Здесь внизу тише.
– Спасибо. Не могли бы мы выпить кофе? – Драммонд указал на кофейник, стоявший на плите.
– Конечно, угощайтесь, возьмите к себе в номера. Можете взять и пончики, но они несвежие.
– Спасибо, только кофе.
Карен налила кофе в две одинаковые чашки с крышками.
– Спасибо, – еще раз сказал Драммонд. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Эллисон... мадам. Желаю приятно провести остаток ночи.
Они припарковали автомобиль в конце двухэтажного здания. На улице около мотеля машин было мало – не сезон. На противоположной стороне дворика они заметили бассейн, разрекламированный на неоновой вывеске мотеля, но поверхность его была прикрыта, а шезлонги аккуратно сложены.
