С этими мыслями Анна поставила матрешку на место и отправилась в больницу.
Анна вскрыла упаковку и достала переносной магнитофон, купленный утром. Она приобрела также и дюжину долгоиграющих кассет, в основном с музыкой, которая нравилась Кейт. Магнитофон был снабжен хорошими динамиками. Анна сразу же вставила две кассеты с записью «Волшебной флейты», чтобы мама могла прослушать оперу целиком и без остановки. Она распорядилась, чтобы музыка постоянно звучала в палате. Во всяком случае, ее звуки хотя бы заглушат шумы работающих приборов.
Музыка буквально взорвала тишину. Анна сидела у постели матери, держа ее ладони в своих, пытаясь уловить любое непроизвольное движение на окаменевшем лице в ответ на божественные звуки Моцарта. Раз или два ей показалось, что на губах Кейт появлялось подобие улыбки, и сердце Анны забилось сильнее. Она сидела и спокойно, мягко говорила, обращаясь к матери.
Примерно через час дверь открылась, и на пороге появился Кемпбелл Бринкман. Он устало поздоровался с Анной, а на Кейт даже не взглянул. Присесть Кемпбелл тоже не захотел.
— Что ты делаешь?
— Ее любимая опера. Я подумала, что это поможет вернуть ее к жизни.
Кемпбелл ничего не сказал, но выражение лица у него было совершенно безразличное.
— Адвокаты Кейт хотят срочно поговорить с тобой. Они предлагают тебе стать управляющей делами матери. Что означает полную недееспособность больной.
Анна медленно встала и вплотную подошла к Кемпбеллу.
— К чему такая спешка? И почему все это надо говорить в ее присутствии? — спокойно, но с гневом произнесла дочь.
— Ее здесь нет.
— Она здесь, Кемпбелл.
В ответ он начал усиленно протирать глаза:
— Тебе сейчас же следует вступить в управление делами. Скопились счета, которые необходимо оплатить, решения, которые следует принять. Даже пребывание Кейт в госпитале нуждается в окончательном оформлении.
Затем Кемпбелл вынул из бумажника визитку и передал Анне:
— Адрес адвокатов твоей матери в Денвере. Пожалуйста, позвони им как можно скорее.
— Хорошо.
— Да, и еще. Страховой агент Кейт сейчас в Вейле. У тебя есть время встретиться с ним?
— Есть. К четырем я вернусь домой.
— Я передам ему.
Сейчас Кемпбелл выглядел еще хуже, чем накануне: под глазами появились огромные черные круги. Он явно не мог найти в себе силы, чтобы взглянуть на больную в постели. Очевидно, что приход сюда был для Кемпбелла не из приятных.
— Я все время следила за ее лицом, — вновь начала Анна. — И уверена, что заметила улыбку.
— Это нервный тик. Время от времени такое иногда случается.
— Она не мертвая, — твердо сказала дочь. — Не мертвая. И ей станет лучше.
— Не станет! Не станет! — вдруг выпалил Кемпбелл. Дыхание его прерывалось, в глазах появились слезы. — Я любил ее. Любил ее так сильно.
Анна пристально посмотрела на Кемпбелла. Неужели догадки Джоргенсена имеют основания? Неужели этот человек мог сделать подобное? Ведь он действительно человек сильных страстей и совершенно не владеет собой:
— Я хотела бы перекусить; этажом ниже есть столовая. Пойдешь со мной?
Кемпбелл и Анна вошли в столовую, переполненную людьми. Анна была голодна и взяла себе порцию куриного паштета и тарелку салата, а Кемпбелл обошелся большой чашкой крепкого черного кофе. Как раз по его состоянию. Ничего удивительного — он находился на грани истерики.
Когда им удалось пристроиться за одним из столов, Кемпбелл уже начал глотать обильно льющиеся слезы.
— Где ты живешь сейчас? — спокойно спросила Анна.
— В Джипсэме.
— Один?
Он только кивнул в ответ, уставившись в свою чашку. Анна подцепила на вилку паштет, пытаясь представить себе Кемпбелла в горах. Джипсэм находился в тридцати милях на запад от Вейла, прекрасное, но совершенно дикое местечко. Кемпбелл отказался от дома в городе, который был слишком мал для его запросов римского патриция, и сам построил великолепный каменный особняк среди тополей на склоне горы Джипсэм с видом на реку Игл. Кемпбеллу принадлежало несколько акров земли вокруг. В доме был бассейн и многое такое, о чем даже и мечтать трудно. В прошлом, в счастливые времена, Анна несколько раз была на его великолепном ранчо в компании приятных, веселых людей. Тогда дом в горах превращался в рай на земле. Но пустой, он казался зловещим, как готический замок.
— Не следует оставаться там одному, Кемпбелл. Почему бы не вернуться в Вейл? Тогда тебе не надо было бы ездить миль восемьдесят в объезд, чтобы навестить маму.
— Терпеть не могу туристов.
— Но дороги слишком опасны в это время года.
— Все равно.
Анна не стала продолжать тему:
— Скажи, поиски мамы были с чем-то связаны? Что она искала все это время?
— Она мне не говорила.
— Ну, может быть, какие-то намеки. Одержимость ведь не в ее характере.
— Я уже сказал, Кейт не особенно жаловала меня своим доверием.
— Да и меня тоже. Я последняя узнаю обо всем.
— Последнее время ты с ней совсем не разговаривала. Ради чего ей, скажи, быть откровенной?
Анна покраснела от неожиданности, и только сочувствие к его горю удержало ее от грубости. Она взяла вилку и вновь принялась за паштет.
— Я ее дочь. Обычно она не имела от меня секретов.
Кемпбелл начинал выходить из себя:
— Поначалу все казалось шуткой. Она обещала мне, что расскажет все, когда придет время. А вскоре затем Кейт отвернулась от меня. Видно, она нашла что-то получше.
— Что значит «получше»? Ты имеешь в виду другого мужчину? — осторожно поинтересовалась Анна.
Кемпбелл так агрессивно качнулся в ее сторону, что Анне пришлось даже откинуться немного назад. Он заметил это и неожиданно рассмеялся:
— Это в полиции тебе сказали такое? Что? У нее был роман?
— Не совсем.
— Да, я подозревал, что у Кейт появился любовник. Но вскоре убедился, что никого у нее не было. Она просто заболела, Анна. И стала пренебрегать в жизни всем: работой, близкими людьми, мной. И моя жизнь стала для Кейт совершенно безразличной. — С этими словами он сделал последний глоток и резко встал: — Пожалуйста, не забудь поговорить с адвокатами.
— Не забуду. До скорого, Кемпбелл.
Анна долго смотрела ему вслед. Сынок богатых родителей, он с самого детства не знал никаких трудностей. Он был хорошо образован и воспитан, но никогда не знал, что такое ответственность, хотя именно ответственность помогла бы ему стать цельной натурой. Отец Кемпбелла никогда не вводил его в курс семейного бизнеса. Это выпало на долю младшего брата. В отличие от старшего, тот был безжалостным, даже жестоким человеком и меньше любил удовольствия. Кемпбеллу ничего не оставалось, как стать повесой. Иногда он появлялся на людях во время деловых встреч, но не участвовал в принятии важных решений. Связь Кемпбелла с Кейт почти спасла его. Но сейчас Анна поняла, что он стал для нее совершенно чужим человеком, с которым ее ничто не связывало.
Когда Кемпбелл ушел, Анна доела салат и вернулась в палату матери. Держа в руках визитку адвоката, она пристально вглядывалась в лицо Кейт.
— Для меня ты была очень хорошей матерью. А мне предлагают сейчас пойти и объявить тебя не способной ни к чему. Ты простишь мне это, мама, простишь?
Отель, в котором остановился Уэстуорд, был предназначен для очень богатых клиентов. Мягко освещенный холл покрывал пушистый ковер. Портье-женщина, казалось, только что сошла с обложки журнала мод. Она позвонила в номер Филиппа Уэстуорда.
— Если вы не против, подождите его здесь, мэм, — сказала служительница, вешая трубку на рычаг, — мистер Уэстуорд через несколько минут спустится.
Анна прошла в большую просторную комнату, обставленную европейской мебелью девятнадцатого века. У Филиппа Уэстуорда явно наблюдалась склонность к роскоши. Стоя у окна, она сняла темные очки и посмотрела на сверкающую под полуденным солнцем дорогу Ист-Мидоу.
Анна переселилась с матерью в Вейл еще подростком более десяти лет назад, вскоре после смерти отца. Она окончила здесь школу и уехала учиться в колледж в Бостоне. С тех пор Анна проводила в Вейле несколько недель каждый год. Матери было очень хорошо в этом маленьком городке, в атмосфере уединенности и спокойствия прекрасной горной долины, что раскинулась вокруг. Анне больше подходил шум большого города, где так легко можно скрыться от посторонних глаз. Однако Анну тянуло сюда. Вейл обладал особым сочетанием живописной красоты, богатства и роскоши. Для других курортов — в Палм-Спрингс или на озере Тахо — были характерны вульгарность и снобизм. Вейл расцветал, не теряя при этом первозданного очарования. Витрины магазинов ломились от дорогих товаров, способных удовлетворить любое, даже самое экзотическое желание клиента, а здания, копируя города Европы, окружали пустынные улицы, по которым запрещалось ездить на автомобилях, чтобы сохранить атмосферу покоя и размеренности.
