– Например, потому, что хотел с тобой поздороваться.
– А откуда вы знаете, что я на вас не донесу?
– Видишь ли, ты – мой должник.
– Почему это?
– Я спас тебе жизнь.
Земля поплыла под ногами.
– Что?!
– Кто, по-твоему, вытянул тебя из воды?
Меня будто пыльным мешком огрели.
– А кто, по-твоему, втащил тебя в домик и даже вызвал «скорую»? – продолжал Леший.
У меня отвисла челюсть.
– И кто, – его улыбка стала еще шире, – ты думаешь, выкопал трупы тех бандитов, чтобы их все же нашли?
– Зачем? – с трудом выговорил я.
– Сам толком не знаю, – задумчиво сказал Джереми. – Понимаешь, много лет назад я сам совершил преступление. И теперь мне показалось, что я могу его искупить или что-то в этом роде.
– Вы имеете в виду, что видели тогда…
– Все, – закончил за меня Ренуэй. – Я видел, как два типа сграбастали твою жену и стукнули тебя бейсбольной битой. Слышал, как они обещали ей вытащить тебя, если она скажет, где находится что-то важное. Видел, как твоя жена дала им ключ, они захохотали и запихнули ее в машину, а ты так и остался в воде.
Я сглотнул.
– А вы видели, как их застрелили?
Ренуэй продолжал улыбаться.
– Мы уже достаточно поговорили, сынок. Она ждет тебя.
– Не понял.
– Она ждет тебя, – повторил он, отворачиваясь. – У дерева.
Без всякого предупреждения Леший по-оленьи прянул в кусты и исчез в чаще. Я проследил за ним глазами.
У дерева.
Я рванулся туда. Ветки стегали меня по лицу, я не замечал. Ноги просили больше не мучить их, я не обращал внимания. Легкие протестовали, я велел им заткнуться. Повернув направо у продолговатого камня и миновав поворот, я увидел наше дерево. Подошел поближе и почувствовал, как глаза наполняются слезами.
Вырезанные на коре инициалы – Э.П. + Д. Б. – и тринадцать линий под ними почернели от времени. Я застыл на мгновение, а потом недоверчиво потрогал следы ножа. Не инициалы. И не тринадцать черточек. Мои пальцы коснулись восьми свежих линий, еще светлых и липких от древесного сока.
– Сама знаю, что это ерунда.
Сердце готово было взорваться. Я обернулся и увидел Элизабет.
Я не мог двинуться. Не мог сказать ни слова. Я просто смотрел на свою жену. На ее прекрасное лицо. И глаза. И чувствовал, будто лечу все вниз, вниз, в темный, бездонный колодец. Элизабет похудела, заметнее выступили скулы, а мне казалось, что я в жизни не видал ничего прекраснее.
В мучительных снах – в тщетных попытках сбежать от реальности – я часто сжимал Элизабет в объятиях, гладил ее лицо, не в силах побороть ощущение, что меня будто оттаскивают от нее. Испытывая невероятное счастье, я тем не менее понимал, что это всего лишь сон и вскоре я буду выброшен обратно, в жестокую реальность. Страх, что происходящее может оказаться очередным сном, охватил меня, лишив дыхания.
Элизабет, казалось, поняла, что я чувствую. Она едва заметно кивнула, будто говоря: «Это и в самом деле я», и неуверенно шагнула вперед. Тяжело дыша, я собрал все силы, покачал головой и, дотронувшись до вырезанных на дереве линий, сказал:
– А я думаю, это романтично.
Элизабет зажала рот рукой, подавив рыдание, и бросилась ко мне. Я раскинул руки навстречу. Она влетела в мои объятия, и я сжал ее так крепко, как только мог. Зажмурив глаза, я вдыхал запах сирени и корицы, запах ее волос. Элизабет, всхлипывая, спрятала голову на моей груди. Мы обнимались все крепче и крепче. Она все так же… подходила мне. Все контуры, изгибы, выпуклости и впадины наших тел идеально совпадали. Я погладил ее затылок. Волосы стали короче, но на ощупь не изменились. Я чувствовал ее дрожь, как свою и знал, что с Элизабет творится то же самое.
В первом поцелуе сплелись новизна и воспоминание, отчаяние и надежда, словно два человека, вырвавшись из глубин озера, наконец-то глотнули воздуха. Прошедшие годы, казалось, исчезли, зима уступила дорогу весне. Меня переполняли чувства, в которых я даже не старался разобраться – пусть кипят.
Элизабет подняла голову и заглянула мне в глаза. Я замер.
– Прости меня, – сказал она, и мое сердце взорвалось неровными толчками.
Я держал ее в объятиях. Держал и не знал, рискну ли когда-нибудь выпустить.
– Только не бросай меня больше, – попросил я.
– Никогда.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Мы никак не могли отпустить друг друга. Я прижимался к ее чудесной коже, гладил стройную спину, целовал лебединую шею. Просто обнимал ее, глядя в небеса. «Неужто? – думал я. – Неужто это не очередная жестокая шутка и моя жена на самом деле здесь, со мной, живая и невредимая?»
Я так хотел, чтобы это было правдой. И чтобы это никогда не кончилось.
И тут, разрывая наши объятия, прямо как в моих тоскливых снах, требовательно зазвонил телефон. Я заколебался, не оставить ли звонок без ответа, но, вспомнив все, что случилось, понял – не смогу. Нельзя отмахнуться от тех, кто любил нас и помогал нам в эти страшные дни. Мы оба это знали. Обняв Элизабет одной рукой – черта с два я теперь ее отпущу! – второй поднес к уху трубку.
Звонил Тириз. После первых же его слов земля поплыла у меня под ногами.
Мы припарковались на заброшенной стоянке возле здания школы «Рикер-Хилл» и, держась за руки, прошли через школьный двор. Даже в темноте я заметил, как мало он изменился с тех пор, как мы с Элизабет играли тут детьми. Педиатр во мне немедленно поднял голову и отметил новые меры безопасности: цепи у качелей стали толще, а на сиденьях появились перильца, под спортивным комплексом для лазанья лежали мягкие маты, на случай, если какой-нибудь ребенок сорвется. Но поле для кикбола,[25] футбольное поле и площадки с нарисованными «классиками» остались теми же, что и во времена нашего детства.
Мы миновали окошко класса мисс Собел, где учились когда-то, и не почувствовали ничего, кроме легкой ностальгии – так это было давно. Так же держась за руки, нырнули под сень школьного сада. Двадцать лет не ступали мы на эту дорожку и все же без колебаний нашли ее среди деревьев. Через десять минут мы оказались на заднем дворе дома Паркеров на Гудхарт-роуд. Я повернулся к Элизабет. Увлажнившимися глазами она смотрела на дом своего детства.
– Твоя мама ничего не знает? – спросил я.
Элизабет молча покачала головой. Потом повернулась ко мне. Я кивнул и отпустил ее руку.
– Думаешь, надо? – спросила она.
– Уверен.
Не дав ей времени на споры, я быстро пошел к дому. Дойдя до стеклянной двери, приложил ладонь козырьком к глазам и вгляделся внутрь. Хойта не видно. Я подергал заднюю дверь. Открыто. Повернул ручку и вошел. Никого. Я уже решил обыскать дом, когда заметил слабый свет. Прошел через кухню с прачечной и тихонько отворил дверь гаража.
Хойт Паркер сидел за рулем своего «бьюика» со стаканом в руке. Двигатель не работал. Когда дверь открылась, он наставил на меня пистолет, но, узнав, отложил оружие в сторону. Я спустился на две ступеньки вниз и по цементному полу прошел к машине. Дернул незапертую дверцу и скользнул на пассажирское сиденье рядом с Хойтом.
– Что тебе еще нужно, Бек? – спросил Паркер заплетающимся языком.
Я попытался поудобнее устроиться на сиденье.
– Заставьте Гриффина Скоупа освободить ребенка.
– Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, – не слишком уверенно отозвался Паркер.
– Он платит вам. Называйте как хотите – подкуп, взятка, зарплата, в конце концов. Выберите любое слово, Хойт. Теперь я знаю все.
– Ни хрена ты не знаешь.
– Той ночью на озере, когда вы убедили Элизабет не обращаться в полицию…
– Мы это уже обсудили.
– Оказывается, не до конца. Чего вы на самом деле боялись, Хойт, – что злоумышленники убьют вашу дочь или что вас арестуют вместе с ними?
Паркер лениво скользнул по моему лицу глазами.
– Если бы я не уговорил Элизабет бежать, она бы погибла.
– Не сомневаюсь, – согласился я. – Однако у вас были и свои резоны молчать, Хойт. Вы хотели убить сразу двух зайцев: и дочь спасти, и самому за решетку не попасть.
– А из-за чего я мог оказаться за решеткой?
– Вы ведь не будете отрицать, что в платежной ведомости Скоупа красовалось и ваше имя?
Тесть пожал плечами:
– Думаешь, я один брал у него деньги?
– Нет.
– Тогда чего мне было бояться?
– Того, что вы сделали раньше.
Хойт допил все, что оставалось в стакане, посмотрел на бутылку и налил себе еще.
– А что я такого сделал, черт побери?
– Вы догадывались, что именно разузнала Элизабет?
– Правду о темных делишках Брэндона Скоупа. Проституция. В том числе подростковая. Наркотики. Мальчик играл в плохого парня.
– А еще? – продолжал давить я.
– Ты о чем?
– Если бы она копнула поглубже, то наткнулась бы на худшее преступление. – Я передохнул. – Не так ли?
