— Ни разу, — вздохнула миледи. — Вот уже двадцать лет о ней ни слуху ни духу — и никто так и не сумел занять ее место. Конечно, у меня много знакомых, здесь и в городе, но такой, как она, я никогда больше не встречала. Между нами было редкое взаимопонимание, видите ли, хотя во многих отношениях мы были совершенно разные. Моя подруга порой вела себя легкомысленно и безответственно — она словно беззаботно порхала по жизни, а я выросла серьезной во взглядах и осторожной во всех поступках. Полагаю, мы с ней дополняли друг друга и составляли единое целое благодаря нашим различиям. Мы и внешне не имели ничего общего. Она — миниатюрная куколка с чудесными белокурыми волосами и светло-голубыми глазами, ну а я черноволосая, темноглазая и высокая, как мужчина. Верно, мы представляли собой странную пару!
С печальным смешком она отпустила мои руки и откинулась на спинку кресла, погруженная в отрадные воспоминания.
Несколько минут мы сидели молча, прислушиваясь к треску горящих поленьев. Потом госпожа снова подалась вперед, взяла мои руки и заглянула мне в глаза.
— Вот что я хотела сказать вам, милая Алиса. Я с первого взгляда поняла, что однажды мы с вами станем друзьями — настоящими друзьями, какими некогда были мы с той девушкой. Вы явились ко мне простой служанкой, но я сразу вас раскусила. Я сразу поняла, кто вы такая на самом деле.
О, эти пронзительные глаза — темные, как фиалковые лепестки, как очи византийской иконы, устремленные в вечность! Такие прекрасные, такие пленительные, такие непостижимо загадочные! Мне казалось, будто я тону в их мерцающей, коварной глубине, безвольно поддаваясь их магнетической силе, как до меня поддавались многие другие. В первый момент слова миледи испугали меня, но тотчас стало ясно, что в них нет ни намека на угрозу. Напротив, в них прозвучала искренняя нежность — чарующая нежность, какой я не слышала никогда прежде.
— Мои речи покажутся вам странными, — продолжала миледи, — ведь, в конце концов, я знакома с вами совсем недавно. Признаться, меня и саму удивляет необъяснимая духовная близость, существующая между нами. Я пыталась бороться со своей глубокой симпатией к вам, ясно сознавая неравенство нашего общественного положения; я старалась — отчаянно старалась! — держаться с вами так, как подобает держаться госпоже со своей служанкой, чему примером служит мое поведение в случае с приглашением мистера Роксолла. Но я не могу долее противиться сердцу… Возможно, вы не поверите, но моя жизнь полна невзгод, и у меня нет никого, с кем я могла бы поделиться своими печалями. Я вижу недоверие в ваших глазах, но я говорю чистую правду. Конечно, у меня есть мой любимый сын Персей, но иные вещи мать не может рассказывать своим детям, а другие вынуждена утаивать от них ради их же блага. Как следствие, я чувствую себя бесконечно одинокой. Признаюсь, меня страшит перспектива доживать свои дни без нежной привязанности к представительнице моего пола — привязанности, какую я в далеком прошлом питала к своей бывшей подруге и о какой каждодневно мечтаю… Итак, Алиса, согласны ли вы стать для меня такой подругой, а не только компаньонкой на жалованье? Моей верной, преданной подругой?
— Даже не знаю, что и сказать, миледи, — пролепетала я, принимая благодарно-смущенный вид, но внутренне ликуя. — Это так… неожиданно… так незаслуженно…
— О, Алиса, милая глупышка! — рассмеялась она. — Вы должны сказать «да, конечно» и перестать называть меня «миледи» — я имею в виду, когда мы с вами наедине, как сейчас. Мое имя Эмили Грейс Дюпор, и отныне вы должны всегда называть меня просто Эмили — за исключением тех случаев, когда мы с вами будем находиться в обществе посторонних лиц или моих сыновей.
— Но ведь вы с вашей подругой были ровесницами, — возразила я. — А я так молода, так неопытна. Наверно, вам нужна подруга вашего возраста?
— Чепуха! — воскликнула миледи. — Конечно, вы молоды летами, но у вас необычайно умная голова на плечах. И почему бы мне не иметь подругу младше меня, особенно если мы с ней сходимся во взглядах на жизнь? Я знаю, вы тоже чувствуете, что нашим судьбам было суждено переплестись. Ведь правда, чувствуете?
Я не могла отрицать этого, ибо так оно и было на самом деле — собственно, именно поэтому меня и прислали сюда. Едва я прошептала утвердительный ответ, миледи упала передо мной на колени, обняла меня за шею и поцеловала.
— Вот так! — воскликнула она. — Скреплено поцелуем!
Нетрудно представить, как я изумилась, когда госпожа преклонила колени, словно в молитвенном экстазе, и заговорила столь страстным тоном. Мне невольно вспомнилось, как она стояла на коленях перед гробницей Феба Даунта, охваченная горем. Но сейчас глаза миледи сияли, полные мольбы и надежды, и я, к дальнейшему своему изумлению, ответила на объятие и погрузилась в странное состояние добровольной покорности, из которого вышла лишь с великим трудом.
Я не понимала, что вызвало в ней такую удивительную перемену — метаморфозу столь внезапную и разительную, что даже мой подозрительный взгляд не увидел в ней ни намека на притворство. Признаюсь, у меня просто голова шла кругом: я знала, что мне нельзя доверять леди Тансор, но все же была польщена и тронута пылким предложением дружбы от единственного в мире человека, которого ни при каких обстоятельствах не могла назвать своим другом.
С удовлетворенным вздохом миледи села обратно в кресло и сказала:
— Помните, в первую нашу встречу вы стояли передо мной и я спросила, как по-вашему, станем ли мы друзьями?
Я ответила, что прекрасно помню, но что я не смела даже надеяться, что такое случится когда-нибудь. «Хотя, конечно, — добавила я, — мне очень этого хотелось».
— Это судьба. Я в этом уверена — уверена, как ни в чем другом, — и я искренне этому рада.
— Я тоже, — говорю я и беру госпожу за руку. — Я тоже искренне рада.
Несколько мгновений мы сидим, погруженные каждая в свои мысли.
— Разумеется, вам придется непросто, Алиса, — немного погодя произносит госпожа. — На первых порах вы будете чувствовать неловкость и скованность из-за столь резкой перемены в наших отношениях. Но я хочу, чтобы вы находили такое же удовольствие в моем обществе, какое я буду находить в вашем, а потому вам нужно преодолеть свою природную деликатность, делающую вам честь, и постараться держаться со мной как с ровней — я имею в виду, когда мы наедине, вдали от посторонних глаз, но ни в коем случае не в присутствии слуг. На людях нам следует проявлять осмотрительность. Вы будете выступать в роли моей компаньонки, и нам придется вести себя соответственно.
— Ну конечно, — с готовностью подхватываю я, — ведь надобно соблюдать приличия. Наедине — подруги, на людях — госпожа и компаньонка.
— Вот именно! — восклицает она. — Вы всегда все понимаете, милая Алиса!
«О да, миледи, — думаю я. — Я прекрасно все понимаю».
Мы проговорили целых полчаса или дольше. Вернее, я предоставила своей новой подруге болтать без умолку, что она делала с превеликой охотой, а сама только кивала с самым любезным видом. Наконец начали сгущаться сумерки, и настало время зажигать лампы.
— Знаете, Алиса, — сказала миледи, подымаясь с кресла и протягивая руки к камину, — пожалуй, мне все-таки хотелось бы снова немного пожить в Лондоне. Все будет совсем иначе теперь, когда вы станете повсюду сопровождать меня. Уверена, город не вызовет у меня прежнего отвращения, если вы постоянно будете рядом. Мы станем ходить в театр, на концерты. О да, на концерты! В последний раз я была на концерте… ах, очень, очень давно. Вам хочется этого, дорогая?
Сейчас по оконным стеклам хлестали дождевые струи, гонимые воющим ветром.
— А потом, — продолжала миледи восторженно-мечтательным тоном, не дожидаясь моего ответа, но подходя к окну и глядя на омываемый дождем парк, — мы сможем сходить в Зоологический сад или в Тауэр. Ну и конечно, я представлю вас разным знатным особам и введу вас в высший свет — я уже говорила вам о таком своем намерении.
Она выглядела величественно в своем темно-сером платье со шлейфом, ладно сидящем на высокой, статной фигуре и великолепно оттеняющем ее матово-бледную кожу. Мог ли кто-нибудь не восхищаться ею и не желать дружбы с ней?
Глядя на стоящую у окна миледи, обворожительно прекрасную в свете камина, я поняла, что никогда не признаюсь мадам в том, в чем едва признавалась себе: я начинала подпадать под чары этой женщины, чьи злодеяния собиралась разоблачить. Насколько же противоречиво и непостижимо сердце человеческое, если оно может питать одновременно влечение и отвращение к одному и тому же предмету и противно своей воле тянуться к тому, что стремится уничтожить!
Таким вот образом, всего через три месяца после моего прибытия в огромную усадьбу Эвенвуд, я оставила должность горничной двадцать шестой баронессы Тансор и сделалась избранным другом Эмили Грейс Дюпор, урожденной Картерет, которая, по заверению моего ангела-хранителя мадам Делорм, была моим заклятым врагом.
