Мария дежурила у мониторов в свою смену и аккуратно заносила в журнал все, что происходило вокруг виллы: кто и когда туда приезжал, когда уезжал, номерные знаки машин. И всегда надеялась, что визитером окажется Витренко. Она отказалась предоставить украинцам коды доступа, запрашиваемые ими, но поделилась с ними имеющейся у нее информацией. Себе она объясняла это как своего рода обмен оперативными данными между разными правоохранительными органами.
Бусленко объяснил, что эта ситуация напоминала двух охотников в лесу. Он, Сарапенко и Мария должны были добраться до жертвы раньше Федерального ведомства по уголовным делам БКА, причем незаметно. А для этого ему были нужны коды, чтобы узнать, где устроит засаду другой охотник. Мария понимала, что настойчивость Бусленко со временем только усилится.
Во время дежурства на третий день Мария увидела на мониторе, как к воротам виллы подъехал огромный черный «лексус». Его немедленно пропустили, но камера располагалась слишком далеко, чтобы видеть лица приехавших. Однако когда из машины вылез последний человек, Мария почувствовала, как ее охватила дрожь.
— Ольга!
Та тут же прибежала.
— Что случилось?
— Он… — У Марии перехватило в горле, как будто произнесенное вслух имя могло убить ее. — Это он!
— Откуда ты знаешь? С такого расстояния видно только фигуру!
— Это точно он! И я его видела тоже на расстоянии, как сейчас, только тогда он бежал через поле. Где Бусленко?
— Забирает кое-что у связника. Он… тебе лучше не знать.
— Свяжись с ним по мобильному. Скажи, что цель обнаружена и сейчас находится в доме Молокова. — Мария не спускала глаз с монитора. Наконец-то! Наконец-то она его увидела. Она почувствовала необыкновенный прилив сил от одной только мысли, что наблюдает за ним, а он об этом даже не догадывается. Темная фигура на мониторе, однозначно опознанная Марией, повернулась к одному из телохранителей и, что-то сказав, исчезла в доме.
Мария следила за монитором с выражением нескрываемой ненависти.
— Вот и все! — сказала она почти шепотом. — Теперь ты от меня не уйдешь!
В углу гостиничного номера мерцал экран телевизора с выключенным звуком. Шеренга девушек, одетых в красно-белые микроюбки и треуголки, олицетворявшие прусскую военную форму восемнадцатого века, синхронно вскидывали в канкане ноги под звуки неслышной музыки. На заднем плане восседал и с показной веселостью наблюдал за происходящим Карнавальный совет одиннадцати. Карнавал продолжал набирать обороты, и мероприятия «розового» понедельника вскоре должны были достичь кульминации. Фабель лежал на кровати, бездумно глядя на экран, и размышлял о том, что Карнавальный людоед, наверное, тоже готовится к своему выступлению в «бабий» четверг. Фабель только что поговорил с Сюзанной по телефону, причем неудачно. Он не смог толком ответить, когда собирается вернуться в Гамбург, после чего оба надолго замолчали. В конце концов Сюзанна заявила, что они все обсудят по его возвращении, когда бы оно ни случилось, и повесила трубку.
Он перевел взгляд на экран телевизора, где широко улыбавшиеся девушки организованно покинули сцену, уступив ее мужчине в бочке, судя по всему, рассказывавшему что-то смешное, но оценить юмор Фабель не мог из-за выключенного звука.
Он зажег лампу на прикроватной тумбочке и взял папку с материалами по Вере Райнарц — девушке, избитой и изнасилованной в «бабий» четверг в 1999 году. Там была ее фотография в компании других студентов-медиков. Вера оказалась маленькой, с волосами какого-то сизого цвета, но симпатичной. Она стояла с краю и явно смущалась, что ее фотографировали. Другой снимок был сделан в солнечный день в парке или саду. Светлое летнее платье подчеркивало узкие плечи и полные бедра. Та же самая грушевидная фигура, что у других жертв Карнавального людоеда. И, судя по всему, ей снова не нравилось быть в кадре.
Фабель прочитал показания Веры и отчеты врачей и просмотрел фотографии, сделанные в больнице: синяки, ссадины и порезы на лице и шее казались особенно выразительными от яркого освещения при съемке. Он ни за что бы не узнал в этом распухшем от побоев и обезображенном синяками лице девушку на фотографиях, просмотренных непосредственно до этого. На других снимках были зафиксированы раны на теле, в том числе и от укусов. При изнасилованиях следы от укусов встречались довольно часто, но Фабель решил, что Шольц явно поторопился, не придав значения версии о возможной связи этого преступления с убийствами. Тансу Бакрач было нелегко проявить себя в тени такого, с виду доброжелательного, но исключительно авторитарного, руководителя, как Шольц.
Фабель снова задумался о необычном городе, лежавшем за окном гостиничного номера, о его странных обычаях, карнавале, танцующих девушках и клоунах. Об убийце, выслеживающем женщин в ту самую единственную ночь в году, когда те должны чувствовать себя свободными от мужской тирании, о Марии, подвергшей себя смертельной опасности, пытаясь в одиночку найти путь в полной темноте. И это напомнило ему о встрече. Той, что надо обязательно устроить завтра, причем так, чтобы Шольц ничего о ней не узнал.
Тансу удалось раскопать много дополнительной информации о Вере Райнарц. Она была умной — намного умнее своих сверстников — и нацеленной на то, чтобы добиться в жизни многого. По складу ума она была предрасположена к исследовательской работе или специализации в какой-то узкой области. Она встречалась с парнями, но медицинское обследование подтвердило предположение о том, что она была девственницей. Читая материалы, Фабель все время задавался вопросом, что с ней случилось потом и как ей удалось исчезнуть.
Позавтракал Фабель плотно: мюсли с фруктами и йогуртом, пара бутербродов с ливерной колбасой, яйцо всмятку, сок и кофе. Он вышел из гостиницы пораньше, но направился не в управление полиции. С момента приезда он впервые оказался предоставлен сам себе и мог распоряжаться временем по своему усмотрению: Шольц все утро должен был провести на заседании полицейского комитета по подготовке к карнавалу. Сначала Фабель решил, что обсуждать там будут непростые вопросы охраны правопорядка во время проведения карнавала.
— Если бы, — уныло признался Шольц. — Речь пойдет о шествии нашей колонны в «розовый» понедельник. Все хотят моей крови, потому что мы сильно отстаем с подготовкой и костюмами.
Фабель отправился пешком в центр города и поднялся по ступенькам, ведущим прямо от отеля вверх: внизу лежала Банхофсфорплац, ограниченная с одной стороны Кёльнским собором, а с другой — центральным вокзалом. Прямо перед Фабелем располагался торговый центр «Колониален», соединенный с вокзалом. Яркое зимнее солнце слепило глаза на морозном воздухе, а улицы были запружена многочисленными пешеходами, закутанными в шарфы. Здесь находилось самое сердце Кёльна, и именно вокруг него уже две тысячи лет располагались концентрическими кругами главные артерии города. И сюда отправилась Мария в свой крестовый поход ради отмщения. Она надеялась разыскать Витренко. И скорее всего это ей удастся, но он убьет ее.
Фабель прождал не больше десяти минут, когда к нему подошел высокий мужчина с седеющими волосами. Фабель обратил внимание, что Ульрих Вагнер был одет гораздо проще, чем во время их последней встречи в кабинете ван Хайдена.
— Вижу, что вы получили мое сообщение, — сказал Фабель. — Спасибо, что пришли.
— После того, что вы рассказали мне по телефону, я не мог не прийти. — Вагнер поднял взгляд на огромный собор. Один из шпилей был одет в строительные леса, и их перекрытия на фоне грандиозного сооружения казались тонкими спичками. — Теперь тут все время что-нибудь ремонтируют. Собор строили триста лет, а ремонт тянется вечно. — Он улыбнулся. — Совсем как в романе Грэма Грина… встреча в соборе и все такое.
— Я решил не встречаться в управлении полиции. Я работаю сейчас вместе с Бенни Шольцем над делом Карнавального убийцы. Я не хотел бы… смешивать одно с другим. У меня не было времени заехать в штаб-квартиру БКА, а вы сказали, что будете в Кёльне…
— Никаких проблем. Кстати, я хотел спросить: ваше решение… ну, то, о чем вы говорили по телефону… оно окончательное?
— Да… — Фабель подумал о своем звонке Вагнеру из кабинета в Гамбурге, как только узнал от доктора Минкса об исчезновении Марии.
— Должен сказать, что разделяю ваше мнение о необходимости увезти отсюда фрау Клее как можно скорее. И не потому, что она опять может поставить под угрозу всю нашу операцию, а ради ее собственной безопасности. Но должен быть с вами откровенен, герр Фабель…
— Зовите меня Йен… — Непринужденность в общении, характерная для Кёльна, начинала приносить свои плоды и сказалась даже на Фабеле.
