В надежде отыскать хоть какую-то зацепку я пролистала его записную книжку в потертом кожаном переплете. В ней значились визит к дантисту, посещение парикмахерской, расписание поездок на ближайшие дни, но ничего такого, что появилось бы в последний момент и могло бы указать на внезапно открывшееся обстоятельство, заставившее его изменить свои планы. Единственная запись, не имевшая отношения к привычной повседневной рутине, касалась дня рождения его дочери, Мишель. Я представила его бывшую жену Конни и дочерей, и мне стало не по себе. Рано или поздно мне предстоит встретиться с ними и разделить их боль и печаль, независимо от того, как они относились к той, ради кого Бентон оставил их.
Листая записную книжку, я наткнулась на заметки, касавшиеся Кэрри Гризен, чудовища, ставшего причиной его смерти. Вероятно, Бентон потратил немало времени в попытке проанализировать поведение Кэрри, чтобы предугадать ее дальнейшие действия. Занимаясь этим, он, несомненно, думал о том, что Кэрри не выпускает его из виду. У меня уже не осталось ни малейших сомнений в существовании некоего дьявольски изощренного плана, разработанного ею в «Кирби» и осуществляемого сейчас. В этом плане были и пожар в округе Лихай, и видеопленка.
Мое внимание привлекли подчеркнутые фразы: отношения преступник — жертва/фиксация, слияние личности/эротомания, жертва воспринимается как существо более высокого статуса. На другой стороне страницы он написал: жизнь после. Выбор жертв? «Кирби». Подход к Клер Роули? Никакого. Несоответствие. Другой преступник? Сообщник? Голт. Бонни и Клайд. Изначальный МО[21]. Обратить внимание. Кэрри не одна. Белый мужчина от 28 до 45. Белый вертолет?
Холодок пробежал по спине, когда я поняла, о чем думал Бентон в морге, наблюдая за нашей с Гердом работой. То, о чем он начал догадываться, предстало вдруг передо мной со всей очевидностью. Кэрри была не одна. Она обзавелась напарником, партнером. И сделала это, вероятно, в «Кирби». Я уже не сомневалась, что зловещий союз сложился до ее побега. Не исключено, что именно там она встретила еще одного пациента-психопата, который освободился раньше. Возможно, Кэрри общалась ним, делая это так же свободно и дерзко, как общалась с прессой и со мной.
Примечательно было и то, что дипломат, который Бентон брал с собой в морг, оказался в номере отеля. Это означало, что после посещения места пожара он еще возвращался в свою комнату. Куда и почему Бентон отправился потом, оставалось загадкой. Я снова вернулась к записям, посвященным убийству Келли Шепард. Подчеркнутыми оказались слова: резня, исступление, потерял контроль, неожиданная реакция жертвы. Нарушение ритуала. Так не должно было случиться. Ярость. Скоро убьет снова.
Я закрыла дипломат, положила его на кровать, вышла из спальни и захлопнула дверь, зная, что в следующий раз приду сюда, чтобы убрать из шкафов и ящиков вещи Бентона.
Люси спала в своей комнате. На столе рядом с кроватью лежал пистолет. Бесцельно слоняясь по дому, я вышла в прихожую и на минуту отключила сигнализацию, чтобы взять лежащие на крыльце газеты. Потом вернулась в кухню и приготовила кофе. В половине восьмого, когда пришло время отправляться на работу, Люси все еще спала. Солнечные лучи уже просачивались через щели жалюзи, осторожно трогая ее лицо.
— Люси?
Я положила руку ей на плечо.
Она вздрогнула и резко села.
— Я ухожу.
— Мне тоже пора вставать.
Люси отвернула покрывало и спустила ноги на пол. Я заметила, что спала она в шортах и футболке.
— Выпьешь со мной кофе?
— Конечно.
— Тебе не мешало бы и поесть.
Она молча, как кошка, поплелась за мной в кухню.
— Как насчет хлопьев?
Люси снова ничего не ответила.
Я достала с полки и открыла банку с хлопьями, которые Бентон обычно ел на завтрак со свежими бананами или ягодами. Одного этого воспоминания оказалось достаточно, чтобы горло сжалось, а в груди вспыхнул огонь. Я замерла с ложкой в руке, словно парализованная.
— Не надо, тетя Кей. Я все равно не хочу есть, — сказала Люси.
Рука у меня задрожала, крышка выскользнула из онемевших пальцев и покатилась по полу.
— Тебе не следует здесь оставаться.
Она налила себе кофе.
— Я здесь живу.
Я открыла холодильник и протянула племяннице пакет с молоком.
— Где его машина?
— Наверное, на стоянке в аэропорту Хилтон-Хед. Он прилетел в Нью-Йорк прямиком оттуда.
— Что ты собираешься с ней делать?
— Не знаю. — Настроение падало, и я ничего не могла с этим поделать. — Машина не самое главное. У меня в доме все его вещи. Не могу думать обо всем сразу.
— Избавься от них сегодня же. — Прислонясь к стойке, с чашкой в руке, Люси наблюдала за мной с тем же равнодушным выражением. — Я серьезно, — добавила она сухим, лишенным эмоций голосом.
— Нет. Не буду ничего трогать, пока его не привезут домой.
— Могу помочь, если хочешь.
Люси отпила кофе. Я начинала злиться на нее.
— На сей раз все будет по-моему. — Боль во мне разрасталась, захватывая каждую клеточку тела. — Я не стану хлопать дверью. Не стану убегать, как делала всегда, начиная с того дня, когда умер отец. Потом ушел Тони. Потом погиб Марк. Я отсекала себя от каждого из них. Старалась забыть их, как забывают старый дом, переезжая в новый. И знаешь что? Это не сработало.
Люси опустила глаза.
— Ты разговаривала с Джанет?
— Она знает. И злится, потому что у меня нет никакого желания ее видеть. Я вообще никого не хочу видеть.
— Можно бежать и в то же время оставаться на месте. Если ты ничему у меня не научилась, запомни хотя бы это. Не жди, пока жизнь пройдет мимо.
— Я многому научилась у тебя. — Солнце уже поднялось, и в кухне стало светлее. — Очень многому. — Люси долго смотрела в пустой дверной проем, ведущий в гостиную, потом добавила: — Мне все время кажется, что он вот-вот войдет.
— Знаю. И мне тоже.
— Я позвоню Тьюн. Как только что-то выясню, пришлю тебе сообщение на пейджер.
* * *
Солнце припекало уже вовсю, обещая еще один безоблачный, жаркий день, и спешащие на работу люди щурились, поглядывая на поднимающийся на востоке пылающий диск. Я влилась в густой поток машин на Девятой улице, миновала заключенную в железную ограду Капитолийскую площадь с ее старинными белыми зданиями и памятниками Джексону и Вашингтону. Что-то, может быть, вид этих монументов, навело меня на мысль о Кеннете Спарксе, о его политическом влиянии. Я вспомнила, как боялась его и восхищалась им, когда он звонил, предъявляя требования и высказывая жалобы. Сейчас мне было ужасно жаль его.
Случившееся в последние дни не очистило его имя от подозрений по той простой причине, что даже те из нас, кто знал, что мы, возможно, имеем дело с серийным убийцей, были не вправе разглашать эту информацию. Конечно, Спаркс ничего не знал. Мне отчаянно хотелось поговорить с ним, снять камень с его души, как будто, сделав это, я и сама вздохнула бы с облегчением. Депрессия давила, сжимая грудь холодными, безжалостными щупальцами, и, когда я свернула с Джексон-стрит, вид катафалка, из которого выгружали закутанное в черное тело, потряс меня, как никогда раньше.
Я старалась не думать о том, что останки Бентона скоро будут лежать в таком же черном мешке или в темном, холодном стальном ящике за закрытой дверцей холодильника. Ужасно знать то, что знает патологоанатом. Смерть не абстракция, и я представляла все, что его ждет, все звуки и запахи того места, где нет любящего прикосновения, а есть только клиническая объективность и подлежащее расследованию преступление.
Я выходила из машины, когда подъехал Марино.
— Ты не против, если я приткнусь сюда? — спросил он, хотя и знал, что внутренняя стоянка не для полицейских.
Марино всегда нарушал правила.
— Валяй, — кивнула я.
Он захлопнул дверцу и стряхнул пепел. Похоже, капитан вернулся в свое обычное состояние, когда мог наплевать на весь мир, и меня это почему-то ободрило.
— Зайдешь в кабинет? — спросил он, поднимаясь вместе со мной к двери, которая вела в морг.
— Нет, сразу наверх.
— Тогда я скажу, что, возможно, ждет тебя на столе. Мы получили официальное заключение по идентификации Клер Роули. Ответ положительный. Помог волосок из расчески.
Я не удивилась, но подтверждение, пусть и ожидаемое, снова наполнило меня грустью.
— Спасибо. По крайней мере теперь мы знаем наверняка.
Лаборатория трассеологических улик находилась на третьем этаже. В первую очередь меня интересовал здесь электронный сканирующий микроскоп (ЭСМ), в котором образец, например, металлические опилки из дела Шепард, попадал под пучок электронов. Составляющие образец элементы испускали электроны, и на видеоэкране появлялись соответствующие образы. Короче говоря, электронный сканирующий микроскоп распознавал все сто три химических элемента, будь то углерод, медь или цинк, а благодаря глубине фокуса микроскопа, высокому разрешению и сильному увеличению трассеологические улики, такие, как мельчайшие частицы пороха или волоски листа марихуаны, представали перед вами с поразительной ясностью.
