Ричер покачал головой.
– Черт побери, ваши слова ничего не доказывают. Что еще вы можете сказать? Ведь вы были его другом.
Уокер вновь кивнул.
– Я вас понимаю. Но на этом все и заканчивается. Больше ничего нет. Нет улик, нет свидетелей, ничего. Мы были очень близки со Слупом. Я тысячи раз проводил с ним время. Я слышал о падениях с лошади, когда они случались. Их было не так уж и много, и все они выглядели настоящими. Конечно, мы запросим ее медицинские карты, но я бы не стал всерьез рассчитывать, что они внесут какие-то сомнения в умы присяжных.
– Вы же сами сказали, что насилие может носить скрытый характер.
– Но не настолько скрытый. Я окружной прокурор, Ричер. Я очень многое повидал. Такое возможно с супружеской парой, живущей в трейлере. Но Слуп и Кармен жили в семье, они каждый день встречались с друзьями. И до того момента, как вы рассказали эту историю Элис Аарон, никто в Техасе не слышал никаких разговоров о возможном насилии. Ни я, ни Ал, ни другие люди. Вы понимаете, о чем я говорю? Вы единственный человек, который это слышал. Но если вы начнете давать показания, ее процесс будет завершен еще до того, как он начнется, поскольку из остальных ваших показаний будет следовать, что Кармен патологическая лгунья. К примеру, говорила ли она, что донесла на Слупа в налоговую инспекцию?
– Да, говорила. Кармен сказала, что звонила туда. В какой-то особый отдел.
Уокер тряхнул головой.
– Слупа поймали, когда изучали банковские документы. Это получилось совершенно случайно, когда проводили аудит другой фирмы. Она ровным счетом ничего об этом не знала. А я знаю совершенно точно, поскольку Слуп сразу же обратился к Алу Юджину, а тот пришел ко мне за советом. Я видел обвинительный акт. Черным по белому. Кармен лгунья, Ричер, все предельно просто. Или, наоборот, гораздо сложнее. Может быть, за этим стоят какие-то другие причины.
Ричер долго молчал.
– Возможно, она лгунья, – наконец заговорил он. – Но избивают и лгуний, и самых разных людей. И побои могут быть скрытыми. Вы не можете знать, что Слуп не бил Кармен.
Уокер кивнул.
– Согласен. Я не знаю. Но я готов поставить на кон свою жизнь – он не бил Кармен.
– Однако меня она убедила.
– Вероятно, она и себя убедила. Она живет в мире фантазий. Я ее знаю, Ричер. Она лгунья. И она виновна в убийстве первой степени.
– Тогда о чем мы сейчас говорим?
Уокер помолчал.
– Могу я вам верить? – спросил он.
– А это имеет значение? – отозвался Ричер.
Уокер долго ничего не говорил и с минуту смотрел в стену. Прошла еще минута. И еще. Тишину нарушал лишь шум кондиционера.
– Да, имеет, и немалое, – заговорил Уокер. – Для Кармен и для меня. Сейчас вы все понимаете неправильно. Я вовсе не разгневанный друг, пытающийся защитить репутацию близкого мне человека. На самом деле я хочу найти эффективную линию защиты для Кармен, неужели вы этого не понимаете? Я даже готов ее изобрести. Скажем, сделать вид, что побои имели место, и исключить предумышленные намерения. Я стою перед серьезным искушением. Ведь в таком случае мне не нужно будет предъявлять ей обвинение и я сумею стать судьей.
Вновь наступила тишина. Шумел кондиционер, слышались далекие звонки телефонов. Где-то за стеной стучал факс.
– Я хочу ее увидеть, – сказал Ричер.
Уокер отрицательно покачал головой.
– Это запрещено. Вы не ее адвокат.
– Вы можете слегка нарушить правила.
Уокер вздохнул и провел ладонью по лицу.
– Пожалуйста, не искушайте меня. Как раз сейчас я размышляю о том, чтобы забыть обо всех правилах.
Ричер молчал. Уокер смотрел в пространство, в его глазах застыло напряжение.
– Я пытаюсь понять ее истинный мотив, – наконец заговорил Уокер. – Если медицинские карты дадут такой шанс, я постараюсь признать версию с побоями. Это может ее спасти.
Ричер молчал.
– Ладно, в действительности я попытаюсь спасти себя, – продолжал Уокер. – Точнее, свои шансы на то, чтобы стать судьей. Ну а теперь пойдем дальше. Я попытаюсь спасти нас. Ее и себя. И Элли. Она замечательный ребенок. Слуп ее любил.
– И чего вы хотите от меня?
– Если мы вместе пойдем по этой дороге…
– Если, – бросил Ричер.
– Я бы хотел, чтобы вы солгали, когда будете давать показания. Вам следует повторить все, что Кармен рассказывала о побоях, но изменить все остальное, чтобы она не лишилась доверия присяжных.
Ричер молчал.
– Вот почему я должен вам верить, – продолжал Уокер. – Вот почему мне пришлось выложить все карты на стол. Вы должны знать, во что вы ввязываетесь.
– Я никогда прежде не делал таких вещей.
– Как и я, – вздохнул Уокер. – Даже разговор об этом меня убивает.
Ричер долго ничего не говорил.
– А с чего вы взяли, что я готов на это пойти? – неожиданно спросил он.
– Мне кажется, она вам нравится. Вам ее жаль. Наверное, вы хотите ей помочь. В таком случае вы поможете и мне.
– Как вы построите свою работу? – спросил Ричер.
Уокер пожал плечами.
– С самого начала я не буду участвовать в процессе – его поведет одна из моих помощниц. Я постараюсь выяснить, что она сможет доказать наверняка, а потом дам вам инструкции, которые позволят избежать ловушек на перекрестном допросе. Именно по этой причине я не могу позволить вам встречаться с Кармен. В тюрьме ведется учет всех посещений. Это будет выглядеть как предварительный сговор.
– Я не знаю, – сказал Ричер.
– И я не знаю. Возможно, дело не дойдет до суда. Если медицинские карты позволят и мы получим показания от Кармен и от вас, то все обвинения могут быть сняты.
– Однако показания под присягой до начала судебного разбирательства не менее серьезны.
– Подумайте об Элли.
– И о ваших предстоящих выборах.
Уокер не стал возражать.
– Я ничего от вас не скрываю. Несомненно, я хочу быть избранным. Но у меня самые честные мотивы. Я хочу изменить ситуацию, Ричер. Я всегда к этому стремился – сделать карьеру и улучшить положение изнутри. Другого пути нет. Во всяком случае, для такого человека, как я. У меня есть некоторое влияние. Однако я не политик. Меня смущает большая политика. И у меня нет необходимых навыков.
Ричер молчал.
– Дайте мне все обдумать, – продолжал Уокер. – День или два. А потом мы начнем действовать.
– Вы уверены?
Уокер снова вздохнул.
– Нет, конечно. Я не уверен. Я до дрожи ненавижу создавшееся положение. Но какого дьявола, Слуп мертв. И этого уже не изменишь. Его не вернешь. Конечно, его память будет осквернена. Но Кармен мы можем спасти. Он ее любил, Ричер. Любил, хотя никто его не понимал. Вы не представляете, как сильно все его не одобряли. Семья и весь его круг. Мне кажется, он был бы готов обменять свою репутацию на ее жизнь. Более того, свою жизнь на ее жизнь. Наверное, Слуп отдал бы мою жизнь или жизнь Ала. Он ее любил.
Снова наступило молчание.
– Ее нужно выпустить под залог, – сказал Ричер.
– Пожалуйста, не говорите об этом. Ваше желание невыполнимо.
– Элли нуждается в матери.
– Речь идет о более важных вещах, чем выход на свободу сейчас, – возразил Уокер. – Элли может провести несколько дней с бабушкой. Нужно думать о том, как она будет жить потом. Дайте мне время, чтобы решить ряд вопросов.
Ричер пожал плечами и встал.
– Все это строго между нами, ведь так? – сказал Уокер. – Вероятно, мне бы следовало предупредить вас об этом с самого начала.
Ричер кивнул.
– Свяжитесь со мной, – сказал он.
И с этими словами он вышел из кабинета окружного прокурора.
– Один простой вопрос, – сказала Элис. – Насколько правдоподобен тот факт, что домашнее насилие было настолько скрытым, что о нем ничего не знали даже близкие друзья?
– Не знаю, – ответил Ричер. – У меня нет опыта в подобных вещах.
– У меня тоже.
Они сидели напротив друг друга за столом в конторе Элис. Наступил полдень, и жара стала такой сильной, что в городе фактически наступила сиеста. На улицу выходили лишь те, у кого возникали срочные дела, не терпящие отлагательства. В конторе почти никого не было. Только Элис, Ричер и еще один адвокат в двадцати футах от них. Внутри конторы было никак не меньше сорока градусов. Влажность заметно повысилась. Висевший над дверью дряхлый кондиционер не приносил ни малейшего облегчения.
Элис вновь переоделась в шорты. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, закинув руки за голову, чтобы не касаться спиной липкого винила. Все ее тело было покрыто потом. Казалось, будто загорелая кожа смазана маслом. Рубашка Ричера промокла. Он уже начал сомневаться, что срок ее жизни растянется на три дня.
– Это «уловка двадцать два»,[17] – сказала Элис. – Домашнее насилие, о котором тебе известно, не может быть скрытым. Если оно действительно скрытое, то его попросту не существует. Например, я могу предположить, что мой отец бил мою мать. Возможно, так и было. А как насчет ваших родителей?
