— Знаю, знаю, — перебил меня банкир. — И кроме того, как я спишу расходы на ваши пышные похороны?
— Со своей стороны обещаю при свидетеле: если все, что относится лично к вам, — правда, на этом свете я более вас не потревожу. Мою трудовую книгу можете оставить себе.
— Ну как?! — заинтересовался Андрей, спускаясь по лестнице. — Узнали мы что-нибудь?!
— Узнали, — ответил я.
— А конкретно?! — не унимался Журенко.
— Конкретно мы узнали, что нам с тобой надо съездить в ГИБДД, зарегистрировать машину и оформить на твое имя у нотариуса генеральную доверенность.
— Немало за полчаса! — хмыкнул Андрей.
«Я никуда не приблизился, — размышлял я вечером, лежа под картиной с похотливыми всадниками. — Я оброс информацией, как днище фрегата ракушкой. Я потерял ход. На кренгование времени не отпущено. Надо завтра браться за Маевского, как ни противно. Он — единственный лоцман в этом запутанном фиорде».
ГЛАВА 24 ДОЧЕРНЕЕ ПРЕДПРИЯТИЕПоучительная история короля Лира, изложенная английским трагиком в назидание потомству, ничему хорошему это самое потомство не научила. Из века в век потомство совершает все те же ошибки, и «сладок нам лишь узнаванья миг». Забвение — вот в чем все дело, клянусь водами Стикса и Леты. Спросите хоть у лодочника. В одну реку люди входят не дважды, но снова и снова, забывая, что входили уже, ибо это — река забвения. Король Лир, глупый и доверчивый король струнных инструментов, не имел наследника. Ну, не имел — и не имел. Не в этом была беда его, а в другом: имел он взамен трех дочерей. Но и не то беда, что имел, а то, что старшая и средняя были честолюбивы и деятельны. Играя на лирических струнах папаши, они постепенно вынудили его расписаться в собственном бессилии и отдать на их дочернее попечение вотчинные земли. А любящего отца пустили по миру, где он благополучно и спятил. Казалось бы, прочти и затверди. Читать не любишь — в театр прогуляйся, не поспи три-четыре акта. Так нет же, паши-то, все такие ушлые, поднаторевшие, беспринципные — чтоб далеко за примерами не ходить — президенты и олигархи, потакая возлюбленным чадам, всей гурьбой бегут в ту же реку, дамские мастера. Дочерние предприятия организуют. А ведь был для них нарочно снят в годы оттепели фильм «Посторонним вход воспрещен!», где русским языком сказано: «Через речку прыгать надо!» А они, бедолаги, не зная броду, раз за разом лезут в воду.
Не избежал этой участи, как следует из дальнейшего, и магнат наш, Аркадий Петрович Маевский.
Среди основанных им предприятий, реквизиты которых были так своевременно переданы мне частным, земля ему прахом, сыщиком Галембой, обратил на себя мое внимание Дом высокой моды с воистину самоговорящим названием «Аркадия». «И с чего бы это Маевскому, господину склада консервативного, такой интерес к моде проявлять? — пораскинул я умишком. — Деньги? Вряд ли. При нынешнем состоянии потреби- тельского рынка и конкуренции с раскрученными законодателями. Любовница? Возможно. Но вернее все- го — дочурка забавляется. Маевская Вероника Аркадьевна, Европа для своих. Еще одно убыточное дочернее предприятие. Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не кололось».
«Аркадия» нашла себя в районе «Беговой». Туда-то я и отправился с утра пораньше горя мыкать.
— Вера Аркадьевна! — долетел до меня сквозь приоткрытые створки, отделявшие примерочную от офиса хозяйки, высокий срывающийся голос. — Это ненормальный какой-то! Вы только послушайте, что он себе требует! Он требует две, извините, ширинки на брюках: спереди и сзади! Заявляет, что — аномалия! Я так не могу, Вера Аркадьевна! У меня таких лекал нету!
Утопая в кожаных подушках салонного дивана, я безмятежно рассматривал журнал «Вог». Брюки брюками, но и пальтишко хотелось присмотреть. Мороз на улице все-таки.
— Который?! — Вопрос Европы прозвучал где-то шагах в трех от меня.
— А воротник отдельно шьете?! — спросил я, поднимая голову. — Жабо меховое какое-нибудь?! У меня горло стынет!
Европа, изящная и официальная, стала передо мной как лист перед травой.
— Паяц! — сказала она. — Напугал девочку! Топай следом, Кентервильское привидение!
Стеклянные створки в ее офисе были задвинуты, жалюзи на них опущены, и шторы на окнах задернуты.
— А я думал, ты статьи пишешь, — обнимая Европу, прошептал я ей на ухо.
— И статьи! — Прильнув ко мне хрупким телом, Вера Аркадьевна расстегнула верхнюю пуговицу моей рубашки.
— А я думал, ты политический обозреватель. — Прижимая ладони к ее бедрам, я стал их гладить.
— И политический! — подтвердила она, расстегивая остальные имевшиеся на мне пуговицы.
— А я думал, ты мужа любишь, — сказал я, подсаживая ее на стол к себе лицом.
— И мужа! — Ее рука скользнула вниз.
— Где она?! — загремел в приемной чей-то взбешенный голос.
Стеклянные створки с грохотом разлетелись в стороны, и на пороге возник генеральный директор «Третьего полюса» Рогожин.
— Так я и знал! — побагровел бизнесмен. — Вера! Как тебе не совестно?! Прямо у меня на глазах!
— А ты выйди, — посоветовала Европа, спрыгивая со стола и оправляя юбку.
— Я выйду! — пригрозил Рогожин. — Я выйду, Вера! Ты только думаешь, что знаешь меня! Я выйду, и когда я выйду!..
— А когда ты выйдешь? — проявила нетерпение дочь магната.
Меня Рогожин подчеркнуто не замечал, так что я успел навести кое-какой порядок в своей одежде и с интересом принялся наблюдать за развитием семейной ссоры.
— Учти! — Рогожин в отчаянии подбежал к столу и в клочья разорвал эскиз индивидуального, судя по длинному расписному шлейфу, заказа. — Я рву наши отношения! Все кончено! Если бы не твой отец!..
— А когда ты выйдешь? — ладила свое Вера.
Рогожин попал в положение родителя, который опрометчиво пообещал избалованному ребенку что-то сладкое и теперь был атакован бесконечным вопросом «когда?». В бессильной злобе он взметнул под потолок обрывки эскиза и выбежал прочь. Разноцветное конфетти, опускаясь, по-новогоднему украсило юную Европу. Но ни этот наряд, ни другой ее сейчас не устраивал. Сейчас ее интересовал только процесс раздевания.
Потом мы пили чай с пирожными. Рабочая обстановка офиса возбуждала наш аппетит, и пирожных мы поглотили уйму.
— Ты обжора! — облизывая пальцы, заметила Вера Аркадьевна. — Ты съел нечеловеческое количество!
— Ничто нечеловеческое мне не чуждо, — признался я, в изнеможении откидываясь на спинку еще одного утопического» дивана.
В Доме моды «Аркадия» вся мебель обладала таким свойством, что посетители в ней утопали. Предусмотрительно. Так у размякшего клиента скорее могло возникнуть желание задержаться и заказать что-либо еще, пусть даже ему и ненужное.
Вопросов мне Вера не задавала, за что я ей был несказанно признателен. Ответы ей были не нужны. Я остался жив, и жизнь продолжалась. Это все, что она хотела знать. Я же, однако, хотел знать гораздо больше; за тем, собственно, и пожаловал. Но я не торопился. Я должен был вперед заслужить ее доверие.
— Составишь мне компанию? — спросила Вера.
— Никогда! — выразил я бурный протест. — Мы тут же разоримся! С моим вкусом через неделю вся модная Москва будет снова ошиваться у Зайцева и Юдашкина!
— Да нет же! — рассмеялась она. — Я к бабушке собираюсь на дачу съездить! У нее сегодня день варенья!
Я сразу припомнил старую седую красавицу Руфь Аркадьевну с фотоснимка: мать Ивана Ильича Штейнберга и буржуя Маевского. Познакомиться с ней я стремился, и очень даже. Многое она могла при желании вспомнить и поведать мне, Руфь Аркадьевна. На многое приоткрыть глаза.
— Ликаона боишься? — Я поцеловал Веру в шею. — Признайся.
— Это еще что за фрукт?! — отстранилась она.
— А помнишь сказку про Волка и Красную Шапочку? — Я закурил. — Ну так вот. Согласно древнегреческой легенде дед царя Аркадии с материнской стороны, злобный Ликаон, убил своего внука и накормил бога Зевса его мясом. Бог, обладавший, в отличие от меня, тонким вкусом, распробовал угощение и впал в божественный гнев. Он испепелил жилище Ликаона, а его самого превратил в волка. С тех пор, говорят, Ликаон бродит в подмосковных лесах и подстерегает свою правнучку, дочь царя Аркадии.
— Враки! — прижалась ко мне Вера Аркадьевна. — Ты поедешь или нет?!
— Будь я проклят, если отпущу тебя одну! — дал я страшную клятву.
По чести, меня больше беспокоило второе отделение этой мифической истории. Зевс воскресил Аркада. Став охотником, воскрешенный Аркадий едва не убил свою мать, приняв ее за дикую медведицу. Ну а, следуя предположению Митьки Вайса, в списке Штейнберга отсутствовала «королева». «При данном раскладе, — сказал Вайс, — вполне очевидно, что королем является сам играющий, а королевой — кто-то очень близкий. Настолько близкий, что составитель списка не дал себе труда его указывать». В анналах же «злого властелина» Маевского, похищенных мной из компьютера, также отсутствовала равная по значению фигура. И, оттолкнувшись от цинизма обоих игроков, я допустил самое чудовищное: уж не Руфь ли это, часом, Аркадьевна?! Спаси Бог грешную душу Маевского, если это так.
