Обо всем этом Кэтрин и рассказала Райму, а также о вебсайте, на который они с подругой помещали информацию об исполнителях, песнях и различных музыкальных стилях. Они помогали музыкантам оформлять авторские права на свои произведения, а затем передавали им гонорар, который любители выплачивали за скачивание их песен с Интернета. Несколько исполнителей заключили контракты с компаниями звукозаписи, приобретшими их мелодии для саундтреков фильмов независимых студий.
Однако Кэтрин Дэнс не сказала Райму, что в ее отношении к музыке есть еще одна, не столь явная сторона.
Кэтрин очень часто ощущала психологическую перегрузку. Чтобы хорошо выполнять работу, ей необходимо «подключаться» к допрашиваемому свидетелю или преступнику. Сидя на расстоянии трех шагов от убийцы-психопата, ведя с ним интеллектуальный поединок на протяжении часов, дней, а иногда и недель, Кэтрин, несомненно, получала специфическое удовольствие от самого процесса, но потом чувствовала себя разбитой и душевно опустошенной. Она обладала настолько развитой эмпатией и настолько глубоко проникала во внутренний мир своих клиентов, что жила их эмоциями на протяжении еще очень долгого времени после окончания сеансов. В памяти Кэтрин постоянно всплывали их голоса, пробиваясь сквозь ее собственные мысли.
«Si,[10] si, ладно, si, я убил ее. Я перерезал ей горло… Да, и ее сыну тоже, тому мальчишке. Он был там. Он меня видел. Мне пришлось убить его. Любой бы на моем месте так поступил. Но она свое заслужила. Зачем она на меня так смотрела? Это не моя вина. А можно мне сигаретку, про которую вы говорили?»
Музыка была для Кэтрин настоящей панацеей. И когда она слушала Сонни Терри и Брауни Макги, или «Ю-Ту», или Боба Дилана, или Дэвида Берна, она забывала злобные людоедские интонации голоса Карлоса Альенде, жаловавшегося на то, что обручальное кольцо жертвы поцарапало ему ладонь, пока он перерезал ей горло.
– А вы когда-либо выступали с концертами? – спросил Райм.
Да, ответила она, раньше, иногда. Годы выступлений в Бостоне, в Беркли, в Сан-Франциско оставили в Кэтрин чувство внутренней опустошенности. В исполнении для нее самым важным был личностный момент отношения с музыкой, а вовсе не со слушателем. Кэтрин гораздо больше интересовало то, что хотят своими песнями сказать другие люди о себе, своей жизни, своей любви. Она поняла, что так же, как в работе, она и в музыке предпочитает роль профессионального слушателя.
– Я несколько раз пыталась, – призналась она Райму. – И в конце концов поняла, что музыку лучше сохранять просто в качестве близкого друга.
– Поэтому вы и пошли в полицию и стали консультантом. Да уж, разворот на сто восемьдесят градусов. Но как это случилось?
Кэтрин задумалась. Как правило, она была не особенно склонна распространяться о себе (главное – слушать, говорить нужно как можно меньше). Тем не менее к Райму она сразу почувствовала некоторое расположение. Да, конечно, они соперники, но цель-то у них одна. Кроме того, его внутренняя сила и стойкость были ей очень близки. А также его страсть к поиску, к охоте. И она призналась:
– Джонни Рей Хэнсон… Просто Джонни.
– Подсудимый?
Она кивнула и рассказала ему все с начала до конца. Шесть лет назад Кэтрин предложили поучаствовать в подборе присяжных в деле «Штат Калифорния против Хэнсона».
Тридцатипятилетний страховой агент Хэнсон проживал в графстве Контра-Коста к северу от Окленда. Кто-то попытался проникнуть в дом его бывшей жены. Самой владелицы дома в ту ночь не было. Какие-то помощники шерифа, регулярно патрулировавшие местность, вроде бы заметили Хэнсона и начали за ним погоню, но поймать не смогли.
– В общем, не такое уж серьезное преступление… но в нем была и другая сторона. Ведомство шерифа было очень обеспокоено, так как на Хэнсона имелся довольно серьезный компромат: он несколько раз угрожал своей бывшей жене и дважды даже нападал на нее. Поэтому они взяли его и провели с ним соответствующую беседу. Он все отрицал, и его отпустили. А потом решили, что у них против него имеется достаточно улик, арестовали и завели на него дело.
Из-за наличия предшествующих правонарушений Хэнсон мог оказаться в тюрьме сроком на пять лет, что дало бы бывшей жене и дочери-школьнице передышку от его агрессивного поведения.
– Я провела с ними некоторое время в прокуратуре. И мне стало их очень жаль. Они жили в постоянном страхе. Хэнсон посылал им по почте пустые листы бумаги, оставлял на мобильных сообщения жуткого содержания. Он мог подолгу стоять за квартал от их дома – что допускалось условиями судебного запрета – и пристально смотреть на него, словно что-то замышляя. Он заказывал доставку к ним всякой еды. В этом, естественно, не было ничего противозаконного, но идея была вполне ясна: я всегда буду следить за вами.
Чтобы сделать покупки в магазине, матери с дочерью приходилось тайком выскальзывать из дома и отправляться в супермаркеты, расположенные на расстоянии десяти – пятнадцати миль от своего района.
Кэтрин подобрала, как она полагала, вполне достойных присяжных, составив жюри из одиноких женщин и достаточно образованных мужчин (с не слишком либеральными убеждениями), способных проявить понимание к ситуации, в которой оказалась несчастная женщина. Как обычно, она участвовала в суде в качестве консультанта обвинения, а также пыталась критически проанализировать свой выбор присяжных.
– Я внимательно наблюдала за Хэнсоном в суде и была практически убеждена, что он виновен.
– Но что-то пошло не так?
Кэтрин кивнула:
– Не удалось найти многих свидетелей, а показания тех, которых нашли, были крайне противоречивы. Улики либо исчезли, либо были испорчены, и у Хэнсона обнаружилось алиби, которое обвинение не смогло опровергнуть. На все ключевые пункты обвинения у защиты было припасено надежное возражение. Иногда создавалось такое ощущение, что они организовали прослушивание прокурорского офиса. Ну и Хэнсона, конечно, оправдали.
– Да, дела… – протянул Райм и пристально взглянул на свою собеседницу. – Чувствую, на этом история не закончилась.
– Боюсь, что нет. Через два дня после суда Хэнсон выследил жену и дочь в гараже супермаркета и зарезал обеих. С ними был и друг его дочери, он его тоже убил. Хэнсон бежал, но год спустя был обнаружен и арестован.
Кэтрин сделала глоток кофе.
– После того как стало известно об убийствах, прокурор попытался выяснить, что же не сработало на суде. Он попросил меня просмотреть стенограмму первого допроса. – Кэтрин мрачно рассмеялась. – Она сразила меня наповал. Хэнсон давал блестящие ответы, а представитель ведомства шерифа был либо абсолютно неопытен, либо жутко ленив. Хэнсон играл с ним, как с мальчишкой, обводя вокруг пальца. И в конце концов получил достаточно сведений о деле, чтобы полностью его разрушить. Он понял, каких свидетелей следует запугать, от каких улик избавиться и какое алиби заготовить.
– Сдается мне, ему удалось получить и еще кое-какую информацию, – заметил Райм, покачав головой.
– О да. Представитель ведомства шерифа спросил у него, бывал ли он когда-нибудь в Милл-Вэлли. А потом задал ему вопрос, не заходил ли он в супермаркеты в округе Марин… Слова сотрудника полиции предоставили ему достаточно информации относительно того, где его бывшая жена и дочь, как правило, делают покупки. И он стал дневать и ночевать у Милл-Вэлли до тех пор, пока они там не появились. Там он их и убил. В Милл-Вэлли полиция их не охраняла, так как это чужой округ.
В ту ночь я поехала домой по дороге № 1 – Большому Тихоокеанскому шоссе, проходящему вдоль побережья, – вместо того, чтобы отправиться по сто первой, большой автостраде, которой обычно пользовалась. И я думала: здесь мне платят сто пятьдесят долларов в час все, кому нужен консультант по подбору присяжных. Все нормально, в самом факте нет ничего безнравственного, так организована судебная система… Но я не могла избавиться от мысли, что, если бы я сама проводила тот первый допрос, Хэнсон, вероятно, попал бы в тюрьму и три человека остались бы живы.
Два дня спустя я пошла в академию… Ну а остальное, как говорят, история. Ну а вас что подвигло?
– Как я решил стать полицейским? – Райм пожал плечами. – Ничего до такой степени драматического. Все очень скучно и обыденно… Просто как-то само собой получилось.
– В самом деле?
Райм окинул ее взглядом и рассмеялся:
– Вы мне не верите.
– Извините, я что, уже стала и вас анализировать? Я стараюсь следить за собой. Дочь говорит мне, что я иногда смотрю на нее как на лабораторную мышь.
Райм сделал глоток виски и произнес с хитроватой улыбкой:
– И что?
Кэтрин приподняла бровь:
– И что?
– Я крепкий орешек для любого эксперта по кинезике. Вы же не можете меня раскусить, ведь так?
