***
Сейер смотрел в окно на автопарк. Ворота, закрывавшие вход в их заведение; ворота, через них, впрочем, несложно было проникнуть с улицы и либо испоганить, либо утащить что-нибудь; машины; пучки сухой травы вдоль забора. Фру Бреннинген когда-то посадила там петунию, но сорняки прочно вытеснили ее, отвоевав себе место под солнцем. На прополку ни у кого времени не было. В рапорте он прочитал, что задержанная Эва Магнус вообще не спала и что она отказалась от еды и питья. Ничего хорошего в этом не было. И еще ее ужасно мучило то, что они могли смотреть за ней в окошко в двери камеры и что свет горит всю ночь.
Он должен был пойти к ней, чтобы сообщить все, но ему страшно не хотелось этого делать, поэтому, когда в дверь постучали, он испытал огромное облегчение. Крохотная отсрочка. Карлсен просунул голову в кабинет.
— Ну и ночка у тебя выдалась, как мне рассказали!
Он плюхнулся на стул у стола и отодвинул кипу бумаг.
— У нас тут заявление о том, что человек пропал.
— Вот как? — с любопытством сказал Сейер. Новое дело — вот то, что ему нужно, дело, которое могло бы напомнить ему о том, что это просто работа, за которую он получает деньги, и о которой он может забыть после четырех часов, во всяком случае, если очень постарается.
— Я возьму все, что угодно, если только это не ребенок.
Карлсен вздохнул. Он тоже глянул на служебные машины за окном, словно хотел убедиться в том, что они на месте. Карлсен и Сейер напоминали двух старых ковбоев, которые уютно устроились за столиком в салуне, но все время проверяют, нет ли поблизости конокрадов.
— Кстати, ты уже сообщил Эве Магнус?
Он покачал головой.
— Делаю все, чтобы хоть как-то отсрочить эту миссию.
— Но ведь все равно придется?
— Да, но я боюсь.
— Хочешь, я вместо тебя схожу?
— Спасибо, но это моя работа. Либо я это сделаю, либо придется уходить на пенсию. — Он взглянул на коллегу. — И кто же это сегодня ночью не пришел домой?
Карлсен вытащил из внутреннего кармана бумажку и расправил ее.
Прочитал сначала про себя, пару раз подкрутил усы и откашлялся.
— Девочка, шести лет. Рагнхильд Албум. Она сегодня ночью ночевала у подружки, живущей поблизости, и должна была прийти домой утром. Идти минут десять-двенадцать. У нее была розовая кукольная коляска и кукла — знаешь, которая умеет кричать. Куклу звали Элисе.
— Элисе?
— Ну, такая, с соской во рту. Если ее вынуть, кукла принимается орать. Они сейчас очень модные, все девчонки хотят такую. У тебя внук, поэтому ты и не видел. А я видел. Они орут как настоящие младенцы. Ощущение такое, что смотришь фильм Хичкока… В коляске у нее еще была ночная рубашка и маленькая сумочка с зубной щеткой и расческой. Все исчезло.
— Разыскивается с…?
— С восьми часов.
— Восьми?
Сейер быстро взглянул на часы. Было одиннадцать.
— Она захотела домой сразу же, как проснулась сегодня утром, и мама подружки не стала звонить ей домой и сообщать, потому что сама еще не вставала. Но она слышала, что девочки встали, слышала, как около восьми часов хлопнула дверь. Девочка пошла одна, идти было недалеко, больше она ничего не знает. А в десять часов позвонила мать Рагнхильд и попросила ее отправить дочку домой. Потому что они собирались в магазин. Но девочка как сквозь землю провалилась.
— А где они живут?
— В Люндебю, на Фагерлюндосен. Новый жилой массив. Недавно переехали.
Сейер побарабанил по письменному столу, на котором была разложена карта мира. Его ладонь закрывала весь южноамериканский континент.
— Придется ехать туда вместе.
— Мы уже послали патрульную машину.
— Но сначала я поговорю с Магнус. Позвони и скажи родителям, что мы приедем, но не уточняй, когда.
— Матери позвоню. Отец в отъезде, его найти пока не удалось. — Карлсен встал и отодвинул стул.
— Кстати, удалось найти колготки для жены?
Карлсен ошарашенно взглянул на сослуживца.
— «Pantyliners», — пояснил Сейер.
— Нет, Конрад. Колготки мне найти не удалось. «Pantyliners» — это такие штуки, которые женщины используют в критические дни. Прокладки.
Он ушел, а Сейер принялся кусать ноготь, чувствуя, как в нем поднимается нервозность, она шла откуда-то из области живота.
Ему всегда становилось не по себе, когда шестилетние девочки не приходили домой вовремя. Хотя он и знал, что тут возможно много вариантов, от разведенных родителей, которые хотели продемонстрировать свои права на ребенка, до бездомных щенков, которых детям непременно хотелось притащить домой. Дети чуть постарше могли увести малышей с собой гулять, не предупредив взрослых. Иногда в таких случаях детей находили спящими, сосущими во сне большой палец, в каких-нибудь кустах, такое не часто происходило с шестилетними, но с двух-трехлетними случалось. Может, ребенок заблудился и уже несколько часов бродит вокруг, не может найти дорогу. Некоторые сразу же принимались кричать, и тогда их находили быстро. Другие же бродили, онемев от страха, и не привлекали к себе внимания. В восемь утра, во всяком случае, на дорогах нет интенсивного движения, подумал он и успокоился.
Он застегнул верхнюю пуговицу рубашки и встал. Взял и куртку, как будто одежда могла защитить его от того, что произойдет. И пошел по коридору. В утреннем свете коридор казался зеленоватым и напомнил ему о старом бассейне, в который он часто ходил мальчишкой.
Камеры предварительного заключения находились на шестом этаже. Он сел в лифт; он всегда чувствовал себя немного по-идиотски, когда маленькая коробочка везла его вниз или вверх. И потом, это было очень быстро. Все в жизни должно занимать какое-то время. Ему показалось, что он приехал слишком быстро — он уже стоял у двери в камеру. Секунду он пытался побороть в себе желание заглянуть сначала внутрь, но не смог. В окошко он увидел, что Эва сидит на нарах, замотавшись в плед. Она смотрела в окно, через которое был виден небольшой кусочек серого неба. Услышав, как кто-то отпирает дверь, она вздрогнула.
— Я не выдержу этого ожидания! — сказала она.
Он кивнул, показывая, что понимает ее.
— Я жду папу. Они должны были его привезти. Звонил адвокат, его должны привезти на такси. Я не понимаю, почему его так долго нет, — туда ехать всего полчаса.
Сейер продолжал стоять. Сесть было некуда. Если сесть на нары рядом с ней, это выйдет как-то слишком интимно.
— Вам надо учиться ждать, в будущем вам придется много ждать.
— Я к этому не привыкла. Я привыкла все время что-то делать, привыкла к тому, что в сутках слишком мало времени; Эмма вечно меня теребила, ей постоянно что-то было надо. А здесь так тихо, — сказала она с отчаянием в голосе.
— Хотите хороший совет? Попытайтесь спать ночью. Попытайтесь впихнуть в себя еду. Потому что без этого будет плохо.
— А зачем вы пришли? — Она подозрительно посмотрела на него.
— Хочу сообщить вам то, что вам следует знать.
Он сделал несколько шагов по камере и начал:
— Для вашего дела и для суда это, возможно, не имеет большого значения. Но в другом смысле это может быть довольно неприятно.
— Ничего не понимаю…
— Мы тут за это время получили кое-какие бумаги из отдела судмедэкспертизы.
— И что же?
— И на Майю Дурбан, и на Эгиля Эйнарссона. Дело в том, что эксперты провели ряд исследований. И они пришли к выводу, который вам вряд ли понравится.
— Ну скажите же мне, наконец!
— Майя Дурбан была задушена — убийца положил ей на лицо подушку.
— Ну да, я же говорила. Я сидела там и смотрела.
— Но сначала они совокуплялись. И этот факт дает нам кое-какие физические возможности для идентификации преступника. И дело в том, — тут он вздохнул, — что этот убийца и Эйнарссон — разные люди.
Эва сидела, не в силах отвести от него взгляда. На лице ее не отразилось ничего. Потом она улыбнулась.
— Это значит, Эва, — продолжал он, — что вы убили не того.
Она решительно покачала головой и развела руками, она все еще улыбалась, но улыбка словно застыла на ее лице.
— Простите меня, но в том, что касается машины, я совершенно уверена. У нас была такая — у Юстейна и у меня.
— Ради бога, забудьте вы про эту машину! Возможно, вы правы относительно машины. Но в таком случае в ней сидел не Эйнарссон.
И тут она засомневалась.
— Но он же никогда ее никому не одалживал, — медленно проговорила она.
— Он мог сделать исключение. Или же кто-то взял ее без спроса.
— Не может быть!
— Что вы видели, собственно говоря? Вы подсматривали через узенькую щелочку в двери. В комнате был полумрак. И разве вы не сидели, закрыв лицо руками, большую часть всего этого времени?
— Я хочу, чтобы вы ушли, — всхлипнула она.
— Мне очень жаль, — сказал он без всякого выражения.
