Лукреция покинула «Левину», не сказав Аресу, куда направляется. Судя по всему, она не хотела, чтобы он это знал, так как ему потребовалось добрых три четверти часа злобных оскорблений и угроз, пока упрямый как осел наемник на другом конце телефонного провода наконец-то сдался и сообщил, в какое тайное путешествие отправилась госпожа. После этого наемник обратился к нему с мольбой не выдавать его; в надежде сохранить свою работу и жизнь несколько дольше он шепнул Аресу еще несколько дополнительных деталей. Тем не менее этот человек непременно потеряет работу, как только Арес вернется в «Левину» и вновь станет командовать: когда это будет, он пока не знал. Сначала «мастер меча-» – совершил небольшую поездку по Риму. Он чуть-чуть не успел на самолет, в котором должна была лететь Лукреция, а следующий вылетал только через четыре часа. Но самое маленькое государство мира было едва ли достаточно велико, чтобы случайно не столкнуться с тем, кого ищешь. Уж он-то ее найдет очень быстро, сколько бы голов ради этого не покатилось с плеч. Всю жизнь он посвятил тому, что искал для своей сестры и для ордена приоров Святой Грааль и мужественно за это сражался. Теперь, когда Лукреция, возможно, уже близка к цели, которая была для их ордена наиважнейшей почти тысячу лет, он не допустит, чтобы она одна, без него, зацапала чашу, дарующую бесконечную власть и вечную жизнь. Он непременно ее найдет. И он предчувствовал уже где, так как единственное указание на местонахождение Гроба, которое они до сих пор обнаружили, было кольцо императора.
«Константинов дар»[37]… Добрый Константин передал в свое время папе город Рим и господство над всей Западной Римской империей, за что в благодарность был похоронен папой в катакомбах под Ватиканом.
«Император этот, судя по всему, был действительно мощным дарителем», – усмехался Арес про себя, тащась пешком по старому городу, где бары и кафе тесно соседствовали друг с другом, соревнуясь за благосклонность туристов. Отдать Рим – за погребение! Константин был бы отличным торговым партнером. Папа наверняка мог бы за такую цену щедро похоронить и весь остаток императорской семьи.
Во всяком случае, затерявшийся в катакомбах гроб императора должен иметь отношение к Граалю, иначе Лукреция наверняка не удостоила бы столицу Италии личным посещением. Однако в противоположность сестре Аресу, как бы невероятно это ни звучало, в первую очередь было не до проклятого Грааля, не до власти и не до бессмертия, хотя недавно он болезненно испытал на собственной шкуре, что бессмертие могло бы оказаться в высшей степени благоприятным свойством. Особенно когда находишься на глубине несколько метров такого мирного и кажущегося таким безобидным озера, берега которого, как выясняется позже, дьявольски круты, к тому же если ты еще зажат между рулевым колесом и сиденьем водителя. И лишь тогда, продырявленный стальными и стеклянными осколками, ты сознаешь, что самая большая анатомическая слабость человека заключается в отсутствии у него жаберного дыхания.
Он был на волосок от смерти. После того как ему в конце концов чудом удалось освободиться из стального капкана и выбраться на берег, он свирепым ударом повалил на землю Тироса, поскольку даже без глупых поговорок, которыми рыцарь его приветствовал, он воспринял как невыносимую наглость то, что, едва оказавшись вновь на суше, вынужден беседовать с безобразной рыбьей физиономией. Следующее горестное открытие не заставило себя долго ждать: стальные осколки и куски пластика с острыми краями настолько глубоко в него проникли, что затронули даже кости, так что он часами должен был затем подвергать себя крайне болезненной процедуре, удаляя щипцами и пинцетами из своего тела все лишнее. Отвратительные рубцы все еще искажали его прежде безупречное лицо. И это при том, что процесс заживления проходил у него, как обычно, невероятно быстро. В ином случае при таком количестве опасных для жизни ранений его шансы отойти в мир иной были бы едва ли меньше, чем утонуть.
Давид поплатится. Следы Грааля ведут в катакомбы, и его племянник, который пытается найти и разрушить Гроб Господень, тоже может отправиться туда. Но прежде Арес его убьет, в первую очередь – из мести за свою смертельно раненную гордость, во вторую – чтобы помешать его безумному намерению и, кроме того, чтобы доказать Лукреции, что он, Арес, совершенно точно не даст сесть себе на голову восемнадцатилетнему молокососу. Он не кто-нибудь, а «мастер меча». Он был и остается непобедимым. У нее нет никого, на кого она могла бы положиться больше, чем на своего брата.
Бог, судьба (или кто там еще направлял его в эти минуты?) явно оценили его благородные мотивы. Хотя, проходя мимо, он не узнал ее с первого взгляда, но, обернувшись и взглянув еще раз, все же обнаружил Лукрецию – в старом городе неподалеку от Ватикана. Она сидела за маленьким круглым столом на просторной террасе, на ней был костюм кремового цвета, волосы покрывал светлый шелковый платок, и не менее трети лица пряталось за большими темными солнцезащитными очками, что и побудило Ареса не подходить к ней сразу, а некоторое время издали понаблюдать. Со времени отрочества она не ходила ни в чем другом, кроме как в очень длинных бархатных платьях различных цветов и покроев, из тех, что были ей к лицу. Возможно, она даже спала в рубашках того же фасона. Но, взглянув на нее в этот раз, Арес должен был признать, что немного более светский и модный стиль ей тоже очень подходит. В таком виде она отдаленно напоминала ему Грейс Келли.[38]
Арес старался поэтому двигаться с небрежностью Кери Гранта[39], если уж судьба выкинула такой трюк и наградила его таким ростом, что он, скорее, выглядел как монстр Франкенштейна. Без приветствия, но с улыбкой, более сердечной, чем Лукреция заслуживала, он в конце концов придвинул стул к ее столику, уселся на него и бросил взгляд на эспрессо, который его сестра непрерывно помешивала ложечкой, делая вид, будто не замечает брата.
– Чашечку эспрессо я бы сейчас тоже охотно выпил, – вздохнул Арес, внимательно следя за каждым ее движением, ожидая предательского вздрагивания или чего-нибудь подобного, что могло бы подтвердить его убеждение, что все ее высокомерие только фасад, за которым скрывается другая Лукреция – чувствительная и, несмотря ни на что, любящая старшая сестра. Но она играла роль ледяной властительницы, которая уверена, что в обозримом времени весь мир будет лежать у ее ног, играла подозрительно хорошо, достойно премии Оскара.
– Ты помнишь мои слова? – спросила Лукреция, после того как несколько длинных секунд совершенно не обращала на него внимания и даже позвала проходящего мимо кельнера, словно не слышала косвенно выраженной просьбы брата. Ее черты оставались бесстрастными, когда она сказала: – Это был твой последний шанс!
– Ах, сестренка, не действуй мне на нервы, – отмахнулся от нее разозлившийся Арес.
Не она, а он имел вескую причину дать волю своей оправданной ярости. Ведь это она запросто, не потрудившись предупредить, отправилась без него в Рим. Что касается Давида, то уж с ним Арес разберется, как только представится возможность сразиться в честном бою. В конце концов, то, что случилось, не было просчетом Ареса, а лишь исключительным везением Давида, из-за которого ему, Аресу, судьба подстраивала один провал за другим. И потом, кто, собственно, произвел на свет этого докучливого засранца? Она или он?
Лукреция ничего не сказала. Но зато она на него взглянула и смотрела долго, не отрывая глаз. Презрительная дрожь исказила уголки ее рта. Она не улыбалась.
Внезапно он понял, что сказанное ею следует воспринимать всерьез.
– Ты не можешь так поступить! – вспылил он. – Я твой родной брат. Ты во мне нуждаешься!
– Никогда в тебе не нуждалась, – спокойно ответила Лукреция. Ее голос был по-настоящему холоден, это не было фасадом Снежной королевы, признаки которой он тщетно разыскивал все более отчаявшимся взглядом. – Я тебя жалела.
Последние слова были для него слишком болезненны. Они поразили его, словно удар кулаком в лицо. Но судьба, которая несколько минут назад еще, казалось, благоприятствует ему, продолжала ставить одну подножку за другой, так как в эту секунду со своего места поднялся и покинул кафе другой посетитель, человек, которого он охотнее всего никогда бы в жизни не видел, – то был Шариф.
Араб сидел на два столика дальше Лукреции, с левой стороны, и, вероятно, слышал каждый произнесенный ими слог.
Но даже это было не самым худшим. Собственно, он должен был догадаться, что Лукреция потащит с собой свою болтающую и це —
…
Он позволял ей делать с собой все за малую толику признания, за крупицу симпатии и за благодарную улыбку.
Ничего подобного больше не будет, и это уже становилось не так важно. Он понял, что нуждается в ней теперь так же мало, как и она в нем, отвернулся от сестры и затерялся в толпе прохожих и туристов.
