Поэтому пацаны безразлично смотрят мертвыми глазами на первые лучи восходящего солнца и ждут, когда же наконец окончится церемония.
Абдулла величественно и проникновенно читает приговор:
— Именем Великой Ичкерии трое солдат и лейтенант федеральных сил приговорены к расстрелу за изнасилование, убийство мирных жителей и систематическое мародерство. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. — Он будет приведен в исполнение спустя пять минут по завершении выступления Абдуллы.
Один из «духов» ходит возле осужденных с видеокамерой, ловит выгодный ракурс, чтобы запечатлеть на пленке обращение Абдуллы для передачи федералам.
Тэд сонно зевает и неодобрительно покачивает головой. Нам пришлось очень рано проснуться, чтобы участвовать в церемонии. У британца двойственное отношение к происходящему: ему жаль молодых людей, которых сейчас расстреляют, и в то же время он полон благородного негодования, вызванного их неправедными деяниями.
Вчера Абдулла весь вечер идеологически обрабатывал нас (он умеет это делать просто великолепно), демонстрируя снимки расчлененных трупов малолетних девочек и протоколы допросов пленных, подписанные ими собственноручно. Пленные во всем признались и просят наказать их по всей строгости международного военного права.
— Да, я все понимаю, — согласился британец с доводами командира отряда. — Но уж больно варварский метод вы избрали для приведения приговора в исполнение. Их надо отдать в руки правоохранительных органов и казнить цивилизованным способом, как это делается у нормальных людей. Посадить на электрический стул или поместить в газовую камеру. А публичный расстрел — это, знаете ли…
— Правоохранительные органы на стороне захватчиков-оккупантов, — легко парирует Абдулла. — Газовых камер и электрических стульев в Ичкерии нет, хи-хи-хи… А то, что расстрел будет публичный… Ну, мужественным горцам не привыкать к виду смерти. Они постоянно смотрят ей в лицо…
Опасаясь скандала, я не стал рассказывать Тэду то, что мне удалось подслушать из разговоров бойцов отряда. Пленных взяли в рейде — элементарно утащили с блок-поста на трассе Ростов — Баку. Их часть прибыла в Чечню совсем недавно — бойцы малоопытные и необстрелянные — вот и попали как кур в ощип. До нашего появления в лагере они даже и не подозревали, что сотворили столько гнусных злодеяний. Это обстоятельство вызывало изрядное веселье среди бойцов отряда, которые меж собой обзывают своего командира Геббельсом.
— У командира целый чемодан такого компромата, на всю группировку хватит, — перемигнулись между собой двое приближенных Абдуллы, присутствовавшие при нашей беседе, и тут же спрятали улыбки, напоровшись на укоризненный взгляд Бекаева.
Весь этот фарс с расстрелом устроен ради нас с Тэдом, чтобы британские журналисты зафиксировали факты зверств оккупантов на земле Ичкерии, закрепили в умах западной общественности мысль о неотвратимости наказания, которое ожидает каждого федерала, уличенного в подобного рода преступлениях.
Хитромудрый Абдулла пояснил, что он хочет воспользоваться этим случаем для спасения жизней сотен чеченских детей и женщин.
— Я запишу расстрел на видеокассету и выступлю перед видеокамерой с обращением к командованию группировки, — пояснил он нам с Тэдом. — Я обману их: скажу, что расстрелял этих людей просто так, не за преступления, а потому что таким образом хочу остановить бомбардировку соседнего лагеря партизанского отряда, в котором находятся женщины и дети! Это очень удобный случай. Я же не могу специально отстреливать пленных ради устрашения федералов — мы очень гуманный и законопослушный народ!
Тэд пожимает плечами — да, случай, конечно, удобный, но больно это похоже на действия экстремистов, захвативших заложников…
— Этот маленький обман спасет жизни тысячам женщин и детей! — с пафосом восклицает Абдулла. — Я готов дать себя расстрелять перед видеокамерой, лишь бы удалось кого-то спасти!
Тэд окончательно сдался — напористый Абдулла кого хочешь убедит и разжалобит: что-что, а оратор он хороший. Правильно подметили бойцы — Геббельс! Геббельс — это не фамилия, это состояние души…
Абдулла заканчивает обращение к федеральному командованию и произносит несколько фраз для солдатских матерей. Смысл таков: ваши сыновья не должны умирать за толстый карман хитрожопого дяди — повлияйте на военных, чтобы прекратили бомбардировки горных баз «непримиримой» оппозиции.
Я стою и стараюсь ритмично дышать по системе. Боюсь, что если перестану концентрировать внимание на дыхании, то не выдержу и сорвусь. Больше всего на свете мне сейчас хочется подскочить к двум бойцам расстрельной команды, что находятся в шести метрах от нас с Тэдом, мгновенно убить их и забрать автоматы. И с двух рук залупить по толпе «духов», построившихся неровными рядами для лицезрения церемониала.
Я уверен, что достаточно легко смогу проделать такой трюк — от этой уверенности желание немедленно заняться боевой работой становится просто невыносимым.
Меня удерживает на месте лишь трезвый расчет. В каждом автоматном магазине по тридцать патронов. «Духов», столпившихся напротив пятачка, — полторы сотни. С учетом фактора рассеивания патронов не хватит даже для половины.
В другой ситуации я был бы рад умереть, прихватив с собой так много хороших бойцов противника. Но в настоящий момент у меня есть дело, которое нужно завершить во что бы то ни стало. А потому я смотрю прямо перед собой и концентрирую внимание на ритмичном дыхании. Простите, пацаны…
Абдулла завершил свое выступление. Кивнув расстрельной команде, он поднимает вверх руку и замирает в театральной паузе. Расстрельщики изготавливаются для стрельбы стоя и целятся. Рука Абдуллы мелко подрагивает в верхней точке. Мужик с видеокамерой засуетился — не может решить, на кого направить объектив: то ли на Абдуллу, то ли на приговоренных, то ли выбрать промежуточный план…
В наступившей тишине слышится странный звук. Я озираюсь вокруг — это кто-то всхлипывает. Странно, что в рядах «духов» возможно такое проявление… Нет, это не «духи».
Плачет лейтенант. Он покрепче солдат, чуть постарше: три недели пребывания в вонючей яме и побои боевиков не смогли окончательно убить в нем желание жить. В последние секунды пребывания на этом свете в сознании юного лейтенанта внезапно проснулось понимание нелепости происходящего, растолкало в стороны пелену равнодушного безразличия и выбралось наружу.
Тэд отворачивается и делает вид, что протирает очки — ему искренне жаль лейтенанта, несмотря на его «преступления». Вчера утром мы беседовали с пленными в присутствии Абдуллы — журналист знает, что лейтенант только в марте закончил училище. Не успел еще повоевать, салажонок.
Тэд украдкой смахивает слезу с ресницы. Один из солдат, стоящий рядом с лейтенантом, кладет ему руку на плечо и шевелит разбитыми губами — что-то говорит командиру. Лейтенант, вздрагивая плечами, поднимает голову и старается смотреть прямо, в черные зрачки автоматных стволов.
В эту секунду я даю себе клятву, что буду мстить, пока не умру…
Рука Абдуллы резко опускается вниз. Две длинные очереди сливаются в одну. В последний момент пленные тесно прижимаются плечами, и тела их падают друг на друга, образуя общую кучу окровавленных тряпок с торчащими в разные стороны ногами и руками.
Церемония окончена. «Духи» без команды расходятся. Четверо из них, надевая на ходу брезентовые рукавицы, подходят к трупам, хватают их за ноги и тащат за ограду лагеря. Контрольные выстрелы в лагере Абдуллы не делают — расстрелянных сбрасывают в пропасть.
…В лагере Абдуллы Бекаева мы с Тэдом пробыли три дня. Это, наверно, роковой срок — практически везде мы останавливались именно на три дня, и ничего хорошего для местного населения из этого не выходило.
По сравнению с бойцами «Мордаса» «духи» Абдуллы выглядели неуправляемой бандой диких варваров. В столь же значительной степени отличалось слабое подобие порядка в здешнем лагере от железной дисциплины, господствующей в полку Вахида Музаева, упокой Аллах его душу…
Когда мы заехали в Мехино и попросили первых попавшихся местных жителей препроводить нас в отряд Абдуллы Бекаева, никто из них даже не счел нужным поинтересоваться целью нашего приезда.
Жители — четверо стариков, сидевших на лавке у двора, — переглянулись и пожали плечами. Затем один из них недоуменно развел руками и сказал:
— Зачем провожать? Сами доберетесь. — Он небрежно махнул рукой на север. — Вон дорога, езжайте по ней. Она ведет прямиком на серебряный рудник — там отряд Бекаева. Езжайте, Абдулла гостей любит…
Спустя полтора часа нашу машину уже досматривали двое худых грязных «духов», заросших недельной щетиной, которые даже не удосужились взять свои автоматы, лежавшие на бруствере выдолбленного в скальном грунте окопчика. Это был сторожевой пост отряда Бекаева, в единственном числе представлявший систему охраны лагеря Абдуллы.
