в газетах после того происшествия, когда она чуть не погибла. На похоронах миз Морроу не было ни одного члена семьи. Об этом упомянул и священник в проповеди. Он так хорошо говорил о миз Морроу. Доктор Фаррел была сильно разочарована, когда я не смогла подтвердить, что миз Морроу действительно знала ее деда и бабку. У доктора Фаррел тоже нет семьи. Ах ты господи, у людей столько проблем, и так больно видеть их одинокими…»
Чтобы отрешиться от печальных размышлений, Софи взяла вязальные спицы. Она вязала свитер младшему внуку, и у нее выдалось полчаса свободного времени, перед тем как пойти на работу, которая ей не нравилась. Уборка квартиры в доме Шваба, расположенной на три этажа ниже квартиры, в которой жила Оливия Морроу, начиналась в час дня по субботам.
Владельцами квартиры были писатели-супруги, работавшие дома. Они предпочитали, чтобы их квартиру убирали в субботу днем, потому что около двенадцати уезжали в свой загородный дом в Вашингтоне, [13] штат Коннектикут.
Софи продолжала эту работу по одной причине — ей платили двойную цену за выход в субботу. Заработки позволяли ей покупать своим пятнадцати внукам какие-то вещи, которые были не по карману родителям.
«И все же здесь работать становится все труднее», — думала Софи, когда, точно в час дня, открывала ключом дверь квартиры. Эти двое совсем не похожи на миз Морроу, уже не в первый раз говорила она себе. Через несколько минут она принялась вытряхивать переполненные корзины с мусором, собирать груды влажных полотенец с пола ванной комнаты и вынимать из холодильника полупустые коробки с китайской едой. «Иначе их и не назовешь — неряхи», — вздохнула она.
В шесть часов, когда она уходила, в квартире не осталось ни пятнышка. Она разгрузила посудомоечную машину, сложила белье в шкаф, опустила оконные шторы ровно наполовину во всех пяти комнатах. «Они все время твердят, как приятно приехать домой в понедельник и найти квартиру в таком виде, — думала Софи. — Почему же сами не стараются содержать ее в таком виде?»
Она снова с грустью вспомнила Оливию Морроу. Ее квартира такая красивая. Туда будут приходить люди, и многие захотят купить ее. Миз Морроу говорила, что обо всем позаботится доктор Хэдли.
Когда Софи нажала кнопку вызова лифта, ей в голову пришла одна мысль. «Если миз Морроу прикусила губу и кровь попала на подушку, то испачканная наволочка должна быть в корзине с грязным бельем. А как насчет постели? Когда унесли тело бедной миз Морроу, готова биться об заклад, никто не позаботился заправить постель. Не хочу, чтобы незнакомые люди, придя в ее квартиру, увидели незаправленную постель и испачканную наволочку в бельевой корзине».
Пришел лифт. Она нажала кнопку четырнадцатого этажа. Поскольку у Софи был ключ от квартиры, она решила сделать для Оливии Морроу последнее, что было в ее силах, — поменять простыни, взять испачканную наволочку домой, постирать ее, заправить постель и застелить покрывалом. Тогда любой пришедший в квартиру сможет оценить, как все здесь выглядело при жизни хозяйки.
Успокоившись при мысли, что может оказать последнюю услугу женщине, которая была так добра к ней, Софи вышла на четырнадцатом этаже, достала ключ и открыла дверь квартиры Оливии Морроу.
54
Испытывая смешанные чувства, но веря в искреннее участие Сьюзен Гэннон, Моника привела ее к кроватке Салли. Глаза малышки были открыты, и она держала в руках почти полную бутылочку воды. Кислородную маску заменили трубками в носу. При виде Моники девочка поднялась и протянула к ней руки.
— Монни, Монни.
Но когда Моника взяла Салли на руки, та принялась колотить ее маленькими кулачками.
— Ой, перестань, Салли, — успокаивающе сказала Моника. — Я знаю, ты на меня очень сердишься, но пойми, без этих иголок пока не обойтись. Они помогут тебе скорей поправиться.
Медсестра из отделения интенсивной терапии показала доктору карту.
— Как я говорила вам по телефону, доктор, Салли спала довольно хорошо. Она, конечно, терпеть не может капельницы и сопротивлялась, пока не уснула. Утром она выпила свою бутылочку и съела немного фруктов.
Сьюзен стояла в нескольких футах поодаль.
— Она еще не справилась с пневмонией? — тихо спросила она.
— В легких осталось немного жидкости, — ответила Моника. — Но слава богу, критическое состояние миновало. Когда в четверг утром ее привезла няня, я боялась, мы потеряем малышку. Но мы не могли этого допустить, правда, Салли?
Девочка затихла и положила головку на плечо Моники.
— Она копия своего отца, — тихо произнесла Сьюзен. — Сколько времени она пробудет в больнице?
— Еще как минимум неделю, — ответила Моника.
— А что потом?
— Если на нее не заявит права какой-нибудь родственник, ее поместят в детский приют, по крайней мере на время.
— Понятно. Спасибо, доктор.
Сьюзен Гэннон резко повернулась и быстро пошла по коридору. Монике стало ясно, что женщина взволнована и ей не терпится уйти отсюда.
Осмотрев начавшую хныкать Салли, Моника положила ее обратно в кроватку и подсоединила капельницу. Затем она осмотрела двух других маленьких пациентов. Одним из них был шестилетний мальчик с острым фарингитом. К нему пришли родители, старшие братья и бабушка. На подоконник были навалены книги и игры.
— Думаю, подержу тебя здесь еще пару дней, Бобби, так что успеешь почитать свои книжки, — сказала она ему, подписывая бумаги на выписку.
Видя встревоженный взгляд мальчика, она улыбнулась:
— Это просто шутка. Можешь ехать домой.
Четырехлетняя Рейчел, поступившая с бронхитом, тоже поправилась, и ее можно было выписывать.
— Вам обоим надо бы отдохнуть, — сказала Моника утомленным родителям.
Она знала, что они не отходили от постели дочки все четыре дня, которые та провела в больнице. Но жизни Бобби и Рейчел ничего по-настоящему не угрожало, их госпитализация была лишь мерой предосторожности. А вот Салли едва не умерла. Других детей родители и родственники не оставляют ни на минуту. Салли навещала только няня, знавшая ее всего неделю, и бывшая жена ее отца, который теперь подозревается в убийстве матери Салли.
В вестибюле больницы Моника купила «Пост» и «Ньюс», а в такси по пути домой прочитала статьи
