Он не думал о том, как будет ломать двери лифта, как будет спускаться по тросам и искать люк. Цель была только одна – подняться с Мариной и Валериком на крышу.
Кстин достал из-за пояса стамеску, вывалил из рукава молоток, бросил занавеску… И взялся за топорик.
Старинный туристический топорик – маленький, с пластмассовой рукоятью.
Он подошел к нужному лифту и снова постучал. Ответный стук был совсем близко – в каких-нибудь паре метров книзу от площадки. Кстин удовлетворенно кивнул, размахнулся и всадил узкое лезвие в блестящие двери.
Он колотил, отстраненно наблюдая, как мягкий податливый металл расходится широкими клиновидными ранами. Сначала он хотел просто раздвинуть створки дверей и засунуть между ними молоток, но потом решил, что так будет не слишком удобно.
Молоток можно выбить – случайным неосторожным движением, и тогда створки снова захлопнутся, отрезая им путь назад. Поэтому он методично вырубал в дверях широкое окно – метр на метр.
Когда окошко было готово – он не следил за временем, но был готов поклясться, что потратил не более пяти минут, – он отбросил в сторону обломки дюралевого листа и уже хотел нырнуть внутрь, но заметил острые края проема, зиявшие, словно жадная до крови пасть.
«ОНА может пораниться», – подумал Кстин. ОНА… Он даже мысленно произнес это слово именно так, с большой буквы; потому что не было на свете ничего прекраснее, чем ОНА. И то, что он проделал все это ради НЕЕ, только укрепляло его в этом сознании. ОНА…
Он перевернул топорик и обухом забил острые торчащие края, потратив на это драгоценные полминуты.
В шахте лифта было темно, и Кстин поначалу не мог ничего разглядеть. Он даже пожалел, что не курит – а то бы у него оказалась под рукой зажигалка. Но… Он встал на четвереньки, залез по пояс в вырубленный проем и крепко зажмурился – так, что заболели веки. Он досчитал до десяти и открыл глаза. Теперь скудного света, пробивавшегося сквозь окошко этажной площадки, было достаточно. Он видел тонкие, покрытые жирной смазкой тросы. Они не были натянуты; висели свободно и складывались в отвратительную кучу на крыше кабины.
Кстин сунул топорик в левый рукав и ухватился обеими руками за тросы. Подтянул мускулистое тело и завис, качаясь, над кабиной лифта. Он осторожно начал спускаться, чувствуя, как маленькие стальные волоски, тонкие и невидимые, впиваются в ладони.
Трос был хорошо смазан, и, если бы не эти волоски, Кстин, проскользив, упал бы на крышу, но металл, впиваясь в плоть, тормозил движение. Мелкие капельки крови, выступившие из рук, были неразличимы среди машинной смазки.
Он опускался медленно, боясь нарушить шаткое равновесие кабины. Когда его ноги нащупали под собой опору, Кстин еще несколько секунд не разжимал руки, постепенно перенося на крышу тяжесть тела.
Внезапно кабина дрогнула, и Кстин вновь ухватился за трос; на короткую долю секунды ему показалось, что лифт, ощутив свободу, провалится сейчас вниз, в бездонную шахту. Из кабины донеслись сдавленные крики, и Кстин почувствовал сосущую тоскливую пустоту внизу живота.
Но кабина сдвинулась всего на несколько сантиметров и снова застыла. Тогда Кстин, уже не раздумывая, ступил на ее крышу, и стал скидывать петли тяжелых тросов, освобождая люк. Он подхватывал металлические петли, будто гигантские спагетти, и отбрасывал их в сторону. Наконец он увидел пластиковую крышу, нащупал ручку люка и открыл его.
– Назад!!
Дубенский подумал, что он ослышался. Этого никак не могло быть.
Кондратьев схватил за голову обнаженного по пояс парня с застывшими кровавыми потеками на спине и отбросил его в сторону.
– Назад, твари!!
Девчонки, которых толкал перед собой парнишка, завизжали, но продолжали бежать к бело-голубому вертолету с буквами ГИБДД на борту.
Он увидел, как это делает Кондратьев, и в этом не было ничего человеческого. Нет, он не мог даже разглядеть, как двигается его рука, настолько быстро, что Михаил, как ни старался, не мог уловить движения. Только дрожь в сгустившемся воздухе.
Капитан мгновенно выпрыгнул вперед, девчонки разлетелись, как листья от порыва ветра, и упали на вертолетную площадку. Дубенский понимал только, что они живы: они крутили головами и пытались встать.
– Ну ты и сука! – прошипел обнаженный парень, не отнимая руку от правого уха.
А Дубенский пытался сообразить, за что ухватил его капитан… Ведь голова такая круглая, и волосы у парня были слишком короткими: по последней моде, с выбеленными прядями, нагелены и зачесаны вперед.
«За ухо!» – понял он и отвел глаза. Ему совсем не хотелось смотреть, осталось ли у парня правое ухо… Капитан подержал его немного в кулаке и, разжав пальцы, бросил на крышу.
– К машине!! – страшным голосом, перекрывающим шум винтов, скомандовал капитан, и бойцы, не раздумывая, бросились к вертолету.
Дубенский подскочил к Кондратьеву и, замирая от собственной звенящей злости, вцепился в отвороты черной куртки капитана.
– Ты! – орал он. – ТЫ!! ГАД!! Что ты делаешь?! – Он тряс Кондратьева изо всех сил, но тот даже не двигался с места; стоял прочно, как скала. Как Терминатор из одноименного фильма, с той лишь разницей, что Дубенский мало походил на мальчика Джона Коннора: он был почти на голову выше капитана.
Кондратьев не обращал на него внимания, он только хлопал пробегающих мимо бойцов по спинам, и эти удары отдавались в ногах Дубенского. Ему казалось, что капитан бьет их гораздо сильнее, чем следовало.
Или это было совсем другое? Или это крыша дрожала под его ногами, возвещая о том, что Башня скоро – с минуты на минуту – рухнет?
Бойцы проносились мимо них, совершенно одинаковые с виду, но Кондратьев, даже не поворачивая головы, безошибочно различал их – по походке и развороту плеч.
– Сергей… – цедил он сквозь зубы, отвешивая очередной хлопок. – Слава… Алексей… Стас…
Пятеро бойцов, скрючившись, набились в салон вертолета. Дубенский увидел, как шестой, с размаху ударив грудью товарищей, закрыл за собой дверцу. Вертолет – маленькая двухвинтовая машина из конструкторского бюро Камова – натужно взревел двигателями и оторвался от крыши. Тогда седьмой боец, разбежавшись, уцепился обеими руками за колесо шасси и повис на нем.
– Микола… – усмехнулся Кондратьев, и Дубенскому показалось, что он уловил затаенную гордость в интонации капитана.
Вертолет молотил лопастями воздух, словно раздумывал, хватит ли у него сил поднять семерых здоровых мужиков. Видимо, он решил, что другого выхода нет, задрожал – так, что контуры его стали расплываться, – и перевалил обрез крыши.
– Как же это?! Почему?! – Дубенский думал, что он сейчас своими руками разорвет Кондратьева на куски, но капитан, даже не поморщившись, легко оторвал его пальцы от воротника.
– Имею приказ: эвакуировать штурмовую группу, – он помедлил и почесал переносицу. – Любой ценой.
Дубенский отступил от него на два шага. Шум двигателей и винтов вертолета постепенно стихал, и теперь он не слышал ничего, кроме свиста ветра.
– Мы дорого стоим, – словно оправдываясь, сказал Кондратьев. Дубенский отметил, что капитан не смотрит ему в глаза. – Мы – как элитные бультерьеры… Нас выращивают в специальных питомниках.
Он на секунду замер, а потом пошагал к лежавшим девчонкам.
– Мы дорого стоим, – повторил он. – Но дешево обходимся…
Дубенский, как ни старался, не мог понять смысл его слов.
Кондратьев нагнулся, подхватил голову девчонки и фалангой большого пальца помассировал ей верхнюю губу. Та словно ожила; вскочила на ноги и отбежала от капитана на несколько метров.
Кондратьев даже не взглянул на нее, просто подошел к другой девчонке и проделал то же самое.
Дубенский сплюнул под ноги и отошел к краю крыши. Он почувствовал, как на плечо ему легла рука капитана.
– Ты осуждаешь меня? – спросил Кондратьев, и Дубенскому показалось, что его голос немного дрожит.
– Ты – мудак! – со злобой сказал Михаил. – Я думал, что ты – герой, а ты – мудак!
Он стряхнул руку Кондратьева и отошел еще дальше.
– Чаще всего это одно и то же, – задумчиво пробормотал капитан и замер, уставившись вниз.
Кстин встал на колени и, широко раздвинув ноги, просунулся в люк.
– Марина! Извините, что не постучался… Это снова я. Не удержался: мне опять очень захотелось вас увидеть.
Кстин не понимал, что с ним происходит, но почему-то, кроме дурацких шуток, которые были вовсе не смешны, ничего в голову не лезло.
Он не задумывался над тем, что рядом с Мариной был ее сын; сын, в глазах которого надо было выглядеть авторитетно. Впрочем… Какой, к черту, авторитет: он был с головы до ног покрыт пылью, облит потом и покрашен сажей. Кстин представил себе, как он сейчас выглядит, и с трудом подавил короткий смешок.
– Хватайтесь! – Он почувствовал, как чьи-то маленькие ладошки обхватили его руки.
Кстин крепко сжал эти маленькие ладошки и потянул на себя легкое, почти невесомое тело, одновременно разгибая спину и приподнимаясь на коленях… Вытащив человека, сжимавшего его руки, он увидел, что это – Валерик.
