отлетели мелкие камешки. Откуда-то изнутри, словно из самых глубин моего естества, поднялся неконтролируемый, исполненный ужаса, крик. Я смотрел в облака и кричал, когда мне вдруг показалось, что я вижу в небе лицо. Его черты вдруг вынырнули из белизны, став очень чёткими. На голове была корона, будто состоящая из лезвий. Меня настолько удивила эта картина, что я прекратил кричать. Моргнув, я обнаружил лишь облака.
Из тюремного двора снова раздался залп. Я вжался в сугроб за спиной, будто бы пули могли каким-то образом обогнуть стену и попасть в меня. Лассон поднял Меката, что-то прокричал ему и толкнул в сугроб. После этого норвальдец прижался к стене, от которой постоянно во все стороны разлетались осколки. Лассон стоял так несколько мгновений, дожидаясь перерыва в стрельбе, а затем поднял голову и закричал изо всех сил:
— Прекратите стрелять!
На его зов ответили новые ружейные выстрелы.
— Прекратите стрелять! Мы — свои! Прекратите стрелять!
Норвальдец повторил это раз десять, прежде чем интенсивность стрельбы наших нечаянных противников стала реже. Наконец, после очередного «прекратите стрелять!», в тюрьме воцарилась тишина. Она зависла на несколько секунд, но потом мы услышали голос издалека:
— Вы кто такие?!
— Рабочие с «Зари»! — ответил Лассон. — У нас есть удостоверения! Мы тоже участвуем в подавлении бунта!
— Да ну?! — недоверчиво раздалось с той стороны.
Лассон повернулся к Вайше и что-то сказал. Тот что-то возмущённо ответил.
— Потому что свои я так и не нашёл! — донёсся до меня голос норвальдца.
Вайша на мгновение задумался, а потом согласно кивнул, хотя, кажется, был недоволен их перепалкой. Он отдал своё оружие Лассону и хотел сделать шаг вперёд, но норвальдец схватил его за куртку и остановил, после чего снова крикнул в небо:
— Мы отправим к вам одного человека. Он не вооружён. Он предъявит вам документы. Не стреляйте! Идёт?
На некоторое время снова зависла тишина. Лассон смотрел в небо так, будто ожидал, что голос должен ответить ему оттуда. Я тоже посмотрел вверх. Только пасмурные серые облака равнодушно проплывали над нашими головами. Но вот из двора раздалось:
— Идёт!
— Только не стреляйте в него! Он безоружен! — повторил Лассон.
Он отпустил Вайшу, и тот сделал несколько неуверенных шагов, высовываясь из своего укрытия и держа руки над головой. Он остановился на несколько мгновений, словно готовясь прыгнуть обратно, если снова раздадутся выстрелы. Но ничего не происходило, и Вайша так же неуверенно зашёл во двор, скрывшись от моих глаз. Лассон, чуть высунувшись, наблюдал за тем, что там происходит. Это ожидание, казалось, было ещё тягостней, чем стрельба минуту назад. У меня внутри всё прыгало, словно уловило какой-то инфернальный ритм в перестрелке. Мне безумно хотелось вскочить и бежать отсюда прочь или хотя бы выглянуть из-за угла, чтобы увидеть, что происходит внутри, но я не решался. Да и Лассон подал нам с Нангом знак рукой, чтобы мы не двигались.
Время снова замерло. Все оставались в одних и тех же позах, и снова только падающий с небес снег напоминал мне о том, что оно всё-таки движется. Даже Мекат продолжал лежать в сугробе без движения и только вращал глазами из стороны в сторону.
— Хорошо! — наконец долетело из двора. — Вы можете выйти! Только без оружия!
Лассон снял со своего плеча винтовку и прислонил к стене, махая нам рукой, чтобы мы сделали так же. Мекат резко и тихо что-то сказал ему, но норвальдец шикнул в ответ. Нанг обошёл меня и поставил оружие у забора. Мекат, кажется, нехотя, но сделал то же самое. Лассон медленно вышел из-за стены, держа руки над головой, за ним последовали Нанг и Мекат.
— Нам нужно позаботиться о нашем человеке! — крикнул Лассон.
— Хорошо! — снова донеслось из двора.
Норвальдец, не опуская рук, повернулся ко мне и сказал:
— Ашвар! Беги за аптечкой, срочно!
Я с трудом поднялся из сугроба, в который врос за это время. Прежде чем кинуться к вездеходу, я обернулся и увидел двор. Почти в самом его центре находилась группа людей, которые продолжали целиться в нас. Хоть и не все. Рядом с ними стоял Вайша. Остальные из наших медленно двигались к ним. И тут я увидел, что между нами и ними на снегу лежит человек. Он не шевелился. Это был Ижу. У меня сжалось сердце, я отвернулся и побежал к вездеходу.
Когда я добрался до машины, то обнаружил, что в одной руке всё ещё сжимаю винтовку. Вдруг до меня долетел шум из тюрьмы. Это была не стрельба. Это был звук двигателя, который работает на пределе. Следом за этим раздался крик:
— Берегись!
Я сделал несколько быстрых шагов назад, чтобы выглянуть из-за холма, и увидел, как к выезду из тюрьмы движется жёлтый вездеход. Я сразу понял, что это Менаги. И в этот момент я ощутил ярость. Страх и волнение улетучились в один миг, оставив место лишь для ненависти. Я бросился к нашему вездеходу, открыл дверь, закинул внутрь винтовку, а следом забрался сам. Двигатель всё ещё работал, поэтому я сразу поддал газу и начал резко выворачивать за холм. Менаги уже миновал ворота и нёсся к повороту. Я повёл машину навстречу так, чтобы мы могли разъехаться. В груди разливался жар, и казалось, что всё внутри закипает. Из ворот следом бежал человек. Остальные просто стояли в замешательстве.
Когда жёлтый вездеход оказался в паре десятков метров от меня, я стиснул зубы и резко повернул к нему. Он врезался в мою машину, отчего меня чуть не ударило о приборную панель. Я дал по тормозам и услышал, как двигатель жёлтого вездехода надрывно взвыл, словно Менаги пытался сдвинуть меня с дороги. Через секунду он сбросил обороты и сразу же заглох.
Я открыл дверь, схватил винтовку и выпрыгнул наружу. Я обогнул свой вездеход сзади, вынырнув из-за кузова и вновь краем глаза заметив человека, который бежал сюда. Я вскинул ружьё. Передо мной стоял Менаги. Он собирался бежать, но когда я выскочил прямо на него, резко остановился.
— Это всё из-за тебя! — сквозь зубы прошипел я.
В этот момент всё вокруг исчезло. Я видел только его напуганное лицо. Я целился ему прямо в грудь и стоял совсем близко.
— Это всё из-за тебя! — повторил я.
Мои мышцы были напряжены до предела, и по ним разливался тот жар, что был в моей груди. Казалось, у него просто нет конца. И вдруг я поймал себя на том, что почему-то не могу нажать на спуск. Будто перед всей этой яростью, что стояла на пороге,
