– И мы поговорим наконец о литературных новинках? – осведомилась я.
– Если нет иного выхода, – пробурчал он.
…Юноша в униформе с золотыми пуговицами, как и в прошлое мое посещение, выбирал щипчиками окурки из крупного песка монументальной пепельницы у входа в «Истерн энд Ориентл». В мою голову закралось подозрение, что он попросту всегда стоит со своим инструментом на этом месте, не сходя с него до конца смены.
Белое видение не надо было готовить к появлению на свет – мне оставалось сделать нечто иное, буквально пустяки.
Работает ли еще кто-то в здании полиции?
Телефон, туго вращающийся диск, мои пальцы с длинными ногтями, царапающие перламутр с большими черными цифрами.
– Инспектора Тамби Джошуа, пожалуйста. Да. Амалия де Соза, с которой теперь можно спокойно разговаривать. Так и скажите.
Я представила себе похожие на фортепианные клавиши белые рычажки этого неподъемного сооружения, переключающиеся с усилием.
К телефону он на этот раз подошел сразу.
– Тамби, спасибо тебе за имя Энтони Дж. Херберта-младшего. А теперь возьми список рикш, которые он сдает в аренду, и имена пуллеров, которые эти повозки арендуют. И ты получишь свою банду. Особое внимание обрати на того, у которого только-только затянувшаяся револьверная рана где-то на боку. Если, конечно, эти пуллеры еще здесь, а не плывут на лодочках куда-нибудь в Сиам. Да, и мы тут с одним человеком, имя которого ты знаешь – он только что вернулся из Сингапура, – немножко посовещались и пришли к заключению, что сам Херберт-младший мог бы и дальше оставаться в счастливом неведении обо всем происходящем. Если ты не возражаешь. Он все равно бы много тебе не рассказал. Да, Тамби, а ты уже снял эту шумную охрану со своего дома? Пора поспать в тишине, верно?
Очень трудно увидеть улыбку по телефону. Но, кажется, сейчас мне это удалось.
Я представила себе, как в ближайшие дни Тамби на своем дрянном черном «форде», как рыцарь на белом коне, носится по городу, арестовывает пуллеров и громит лавки с нелегальным опиумом. И теперь улыбнулась уже сама.
…Вечер, нет – уже глухая ночь, каким-то мистическим образом кабаре оказалось в этот раз набитым до отказа. Что вы хотите от города, в котором если не все все знают, то хотя бы чувствуют.
В голове – аккорды меди. Только черные джазисты из Нового Орлеана умеют грустную музыку делать так, что она получается до странности радостной, а от веселой хочется плакать. Филиппинцы в моем кабаре не смогут этого никогда. Слишком оптимистичные ребята.
Последние нетрезвые голоса снизу. Магда, прекрасная как королева в своих блестках по всему телу, сидит, с чуть повисшими мешочками под глазами, в кресле напротив. Она абсолютно спокойна.
– Стайн был левшой? – сурово спрашиваю ее я. – А если нет, то какого же черта он застрелился левой рукой, да еще через подушку?
– Потому что там, где у него была правая рука, как и правый висок, находилась стена, – капризно отзывается Магда. – Что же мне было – попросить его подвинуться?
Пауза. Магда гладит лежащий на коленях саксофон, как кошку. Медово-золотые бока его победно блестят.
– Я же из Чикаго, моя дорогая, – прерывает наконец паузу она. – Ну, или проработала там чертову кучу лет. Очень полезный опыт, знаешь ли. М-да. И как ты догадалась?
– Во-первых, Танджун Бунга, – загадочно отвечаю я.
– Что – Танджун Бунга?
– Когда ты в первый раз мне сказала, что общаешься со Стайном в клубе пловцов, я как-то не обратила на это внимания. Но в следующий раз тебе взбрело в голову назвать еще и имя клуба – «Танджун Бунга». Вот тут у меня в голове и всплыло, что этот клуб – не для всех, англичане держат его только для мужчин, а для женщин и детей как раз сейчас они завершают стройку бассейна с морской водой. Так что было ясно, о каких гимнастических упражнениях со Стайном идет речь.
– О, дьявол, – мрачно говорит Магда. – Могла бы знать, с кем имею дело.
– А дальше все было еще проще. В «Ен Кенге» я подслушала, что Стайн постоянно встречался здесь со своими информаторами. Причем заставлял служащих открывать заднюю дверь на галерею и исчезать, так что информаторы эти оставались анонимными. Кажется, всевидящие китайские коридорные либо действительно старались не лезть в его секреты, либо им надоело это делать. И в любом случае болтают они только друг с другом, после чего их секреты знает весь город – китайская его часть. Но не полиция. Ну, а мне-то давно известно, что ты знаешь до мелочей оба отеля. И что от «Ен Кенга», куда ты время от времени переезжаешь, до твоего нынешнего «Чун Кинга», или «Чунцина», ярдов сто спереди, по улице – и столько же позади обоих отелей. Где, как я обнаружила, уже тропинка протоптана среди этих бананов и слоновьей травы. От одного отеля до другого.
– Хм, скажешь тоже, тропинка, – смущается Магда. – Ну, в конце-то концов, девушке же нужен иногда мужчина. Хоть раз в неделю. А этот был не так уж и плох – в определенном смысле, конечно.
– А в остальных смыслах, – подхватываю я, – он держал на крючке несчастного Тони. Каким образом это началось, не расскажешь?
– Ах, все-таки есть что-то, чего ты не знаешь? Да ни на каком крючке он его не держал вообще. Как казалось Тони, по крайней мере. Это только мне ничего не казалось. А так – та самая история, с некоторыми деньгами из Шанхая, из европейского сеттльмента. Не дают человеку спокойно свести самого себя в могилу…
– Теперь – дадут. Если мы его не вылечим, конечно. Так, ну а что же все-таки произошло? Я ведь начала внимательно изучать списки тех, кто заказал билеты то ли на лайнер, то ли на поезд, – и никакого Стайна не обнаружила.
– О, моя дорогая – какой еще Стайн?
Он показал мне тогда в гостинице два фальшивых паспорта на имя мистера и миссис Огастус Рейли. Вот тут-то я поняла, что дело дрянь, и сейчас мужчину следует хорошо расслабить, желательно так, чтобы он еще и заснул на минуточку…
– Рейли! Ну конечно, я видела это имя, когда изучала списки!..
– А вот я как-то его всерьез не видела. Потому что перед отъездом он бы попросту пристрелил Тони, без всяких там палочек для еды. И тебя бы прикончил, моя дорогая. И твоего очаровательного юношу – если бы до него добрался. Ну, и, ясное дело – …
Магда смущенно разводит руками.
– И меня за компанию. Новую жизнь надо начинать с чистой страницы, без всяких там миссис Рейли, ты же понимаешь. Что он думал – что обманет меня этими паспортами? Он просто пытался выиграть таким путем день-два, чтобы я ему не вредила: вдруг получится, вдруг я поверю? И тут ты от меня начинаешь требовать, чтобы я тебе устроила со Стайном встречу! Нашла кого допрашивать. Получила бы на этой встрече пулю, вот и все.
С улицы, где в темноте отдыхает влажная зелень газонов и другая растительность, начинает доноситься хор лягушек, иногда заглушаемый басом лягушки-ревуна.
– Ладно, хватит говорить о грустном. Выпускай уж своего молодого человека – куда там ты его запрятала, священником в католическую церковь, с выбриванием тонзуры, или переодела китайским поваром? Передай от меня привет. Скажи, есть такая тетя Магда, пристрелила твоего злодея, желает счастья.
Две дамы показывают друг другу зубы (мои, естественно, оказываются больше).
– Завтра, – сообщаю я. – Церемония выпуска из заточения назначена на завтра. Чтобы пуллеры, которых как раз сейчас начинают забирать в полицию, не помешали – а то кто их знает. Он сдается на руки джентльменам из полиции на пристани и в тот же час возвращается в Калькутту.
Пауза.
– Вот и все, – говорит Магда, и углы ее губ опускаются. – Я осталась… с саксофоном. Что, согласись, все-таки неплохо. Надо бы теперь написать для него хорошую пьесу. Примерно такую: сначала долгий, высокий звук на «ля»… Потом…
И она замолкает, иногда отбивая ритм пальцами по подлокотнику.
– Кто бы написал пьесу про меня, – говорю я. – Про ту, которая осталась даже без саксофона. Нет, лучше… фаду. Настоящую лиссабонскую фаду. Она так бы и называлась – «Фаду Амалия». Я бы слушала ее на заезженной шипящей пластинке и тихонько подпевала, жалея сама себя. Может, кто-то еще напишет?
В ночи чуть звякнул далекий звонок велосипеда, в канаве неподалеку проревела лягушка голосом уходящего океанского лайнера.
– Ничего, вот скоро пойдут дожди, – утешила меня Магда.
– …Вы не представляете, Амалия, в каком райском уголке живете. Найти на берегу место, где нет людей на милю вокруг, пляж с личными пальмами? В Калькутте и вообще в Индии об этом можно забыть. А тут, если кто-то начнет к нам сейчас подползать, зловеще размахивая палочками для еды…
– То мы увидим их издалека, вы покажете свой револьвер, и они убегут. В море, Элистер. Оно теплое и нежное. Такое, как я. И у меня тоже нет никакого глупого купального костюма.
