– Здесь теперь не так плохо, – продолжал я. – Мне понятно очарование этого места. Но вы заработали ученую степень. Так поезжайте в Америку и используйте ее как-нибудь.
– Я об этом задумывалась, – отозвалась Сьюзан и переменила тему. – Надо будет взять катер и прокатиться на острова.
Мы стояли в воде, держались за руки и смотрели на море и на черное небо.
В гостиницу мы вернулись, когда время подходило к двум ночи, и впускать нас пришлось охраннику. За конторкой никто не сидел, и нам не удалось проверить, не поступило ли каких-нибудь сообщений, – пришлось сразу подниматься на третий этаж.
Сначала мы зашли ко мне – факса не оказалось. Тогда отправились к ней. Сьюзан открыла дверь, и мы сразу увидели на полу лист бумаги. Она подняла его, прошла в комнату и зажгла свет. Прочитала и подала мне. Текст был такой:
Твое сообщение получено и передано в соответствующее место. Я очень обижен и зол, но это ты так решила – не я. Думаю, ты совершаешь громадную ошибку. Если бы ты не уехала в Нячанг, мы бы это с тобой обсудили. Но теперь поздно. – И подпись: – Билл.
Я отдал ей листок.
– Вам не следовало показывать это мне.
– Он такой романтик, – проговорила Сьюзан. – Но заметьте, не собирается тащиться в Нячанг.
– Вы очень суровы к мужчинам. Боюсь подумать, что вы наговорили обо мне в "Ку-баре".
Сьюзан взглянула на меня.
– Все, что я говорю о вас, я говорю вам.
Я почувствовал неловкость и огляделся. Ее комната была точь-в-точь как моя. На тумбочке у кровати лежал снежный шарик, в открытом алькове висели ее вещи.
– Вам дали мыло или шампунь? – спросил я.
– Нет. Но я все привезла с собой. Забыла вас предупредить.
– Ничего, завтра куплю.
– Возьмите половину моего куска мыла.
Когда я заговорил о мыле, то совсем не это имел в виду. И мы оба это поняли.
– Отлично... Вот что...
Она обняла меня и прижалась лицом к груди.
– Прежде чем я уеду, наверное, стоит об этом подумать. Хорошо?
– Да.
Мы поцеловались, и я было подумал, что она уже все решила. Но в этот момент Сьюзан отстранилась и сказала:
– Ну ладно... Спокойной ночи. Завтрак в десять?
– Отлично. – Я не люблю долгих прощаний и поэтому сразу повернулся и ушел.
У себя в комнате я снял рубашку, стянул с себя мокрые брюки и закинул на одну из свободных кроватей.
Выставил на балкон стул, сел, положил ноги на перила, смотрел на ночное небо и зевал. Ветерок доносил с пляжа музыку и голоса, волны шуршали по песку. Я ждал, не раздастся ли стук в дверь, но никто не постучал.
Мысль перескочила в май 1968-го, когда я приехал сюда и меня заботило одно – остаться в живых. Как многим людям среднего возраста, которым пришлось побывать на войне, мне иногда начинало казаться, что война заключает в себе некую абсолютную и честную простоту, некое почти трансцендентное качество, которое мобилизует разум и тело, как ничто другое. Но это ощущение мне больше не дано испытать.
Однако, несмотря на выбросы адреналина, жизненный опыт, ослепительные вспышки прозрения и света, война, как наркотик, взимает свою мзду с разума, души и тела. Наступает минута, когда нет сил возвращаться домой и приходится платить по счету за то, что научился плевать в глаза смерти.
Я смотрел на звезды и думал о Синтии, о Сьюзан, о Поле Бреннере и его третьем акте во Вьетнаме.
А потом лег в кровать, опустил москитную сетку, но заснуть не мог, и в голове у меня отстукивали такт слова: «Солнце село, день прошел, / Все на свете хорошо, / Мирно спят поля, леса, / Воды, реки, темный лог, / Знаем мы, что с нами Бог».
Я вышел на веранду в десять часов. Сьюзан уже сидела за столиком, на котором стоял кофейник, и читала "Экономист".
На веранде завтракали еще несколько человек – все без исключения белые, – и я решил, что в этот момент на меня не обращен взор министерства общественной безопасности. Ведь на этот день я не планировал никакой антиправительственной каверзы.
Мудрые головы в Вашингтоне предусмотрели неделю, в течение которой бывший ветеран Пол Бреннер должен был доказать свою невиновность в качестве обыкновенного туриста. Обычный прием: кратковременные наезды за тридевять земель, как правило, вызывают подозрение у иммиграционных властей и таможенников. Так же как выданные за несколько дней перед дальними путешествиями визы. В этом полковник Манг прав. Но теперь уже ничего не поделаешь.
Я подсел к Сьюзан.
– Доброе утро.
Она отложила журнал.
– Доброе утро. Как спали?
– Один.
Она улыбнулась и налила мне кофе.
На ней, как и на мне, были свободные брюки цвета хаки и темно-синий пуловер без рукавов.
Утро выдалось погожим: температура около семидесяти пяти, на небе ни облачка. Подошел официант.
– У них только два завтрака, – перевела мне Сьюзан, – вьетнамский и западный: либо суп фо, либо яичница. Что такое болтунья, они не знают, так что заказывать бессмысленно.
– Яйца.
Она перевела на вьетнамский.
– У вас есть горячая вода? – спросил я ее.
– Забыла вам сказать. Над туалетом висит бойлер. Неужели не заметили?
– Я решил, что это деталь туалета.
– Нет. Там есть выключатель, и он нагревает около десяти галлонов воды. Только надо немного подождать. Но в десять часов бойлеры обесточиваются.
– Не важно. Все равно у меня нет мыла.
– Сходим на рынок и купим все, что нужно.
– Как вы считаете, когда Билл связывался с консульством, он сообщил, что вы тоже отправились в Нячанг? – спросил я ее.
Сьюзан закурила.
– Я об этом думала. С одной стороны, должен был, если намерен серьезно сотрудничать с консульством. Но с другой – все знают, что мы с ним... что мы с ним встречаемся, и он мог постесняться сказать, что я удрала с вами.
Я кивнул.
– Как вы полагаете, у вас будут неприятности, если в вашей конторе узнают, что мы поехали вместе?
– Думаю, там не обрадуются, – ответил я. – Но что они могут сделать? Сослать меня во Вьетнам?
Сьюзан улыбнулась:
– Наверное, вы так балагурили, когда были здесь на войне?
– Каждый день.
– Что ж... извините, если из-за меня у вас возникнут проблемы.
– Никаких проблем. – Если только Карл не сдаст меня Синтии. Но такую подлянку он мне не подкинет – разве что для пользы дела.
Принесли яичницу.
– Я думала о том, что рассказала вам про Сэма, – проговорила Сьюзан. – И не хочу, чтобы вы считали, что причиной моего приезда сюда стал мужчина.
– Именно так я и решил.
– И ошиблись. Он не был причиной – решение приняла я сама. А он всего лишь послужил катализатором.
– Ясно.
– Мне понадобилось что-то доказать себе, а не Сэму. И теперь, мне кажется, я именно тот человек, каким хочу быть, и готова искать себе спутника.
– Превосходно.
– Скажите, что вы обо мне думаете? Только откровенно.
– Ладно. Я думаю, вчера вечером, когда напились, вы все сказали правильно. И еще думаю, что вы приехали во Вьетнам с намерением пробыть здесь ровно до тех пор, пока Сэм вновь не заинтересуется вами. И если бы он за вами примчался, вы бы вернулись домой задолго до того, как успели что-то себе доказать. Но вам было очень важно, чтобы он явился сюда и понял, что вы прекрасно обходитесь без него. Подытожим: все ваши действия совершались ради мужчины, но теперь вы себя перебороли.
Сьюзан молчала, и я подумал, что ее вывело из себя, обескуражило и поразило мое ослепляющее прозрение. Но вот она заговорила:
– Похоже на правду. Вы сообразительный малый.
– Зарабатываю этим на жизнь. То есть не советами покинутым возлюбленными дамам – просто мне приходится ежедневно анализировать всякую ахинею. И я не переношу, когда мне вешают на уши лапшу и пытаются самооправдаться. Каждый знает, что он делает и почему он это делает. Так что либо держите все при себе, либо говорите как есть.
Сьюзан кивнула:
– Я знала, что вы скажете то, что думаете.
– Но меня интересует другое. Что вы намереваетесь делать дальше? Если собираетесь остаться здесь, на это должны быть веские причины. То же самое, если надумаете возвращаться домой. Я о вас беспокоюсь, госпожа Уэбер, как о тех ребятах, которых знал и которые потеряли желание ехать на родину.
– А как насчет тех, кто всю жизнь прослужил в армии?
– Имеете в виду меня?
– Естественно, вас.
– Вот видите. Значит, я тем более знаю, о чем говорю.
– Почему вы возвратились во Вьетнам?
– Мне сказали, что это очень важно. Что я нужен. А мне было скучно.
– И что же в этом важного?
