— Вот, стараюсь не курить.
— И у вас это получится?
— Это будет не просто, — ответил Мэддокс.
— А кто он по профессии? Была ли у него вообще специальность?
— Он все хорошо делает.
— А эскейпология? — поинтересовался Паскью.
— Значит, вы видели, как он работает? — Теперь Мэддокс был в этом уверен.
Паскью улыбнулся с оттенком горькой иронии:
— В определенном смысле, да.
— Это он находил самым увлекательным. И сравнивал с исповедью: вот вы грешник, скованный цепями, опутанный злыми деяниями, а потом — хоп! — и вы предстаете вдруг без оков, совершенно свободным. — Мэддокс вел неравный бой с сигаретой. В конце концов он раскурил ее и сквозь завесу дыма махнул рукой с виноватым видом. — Он всегда видел фокус глазами зрителей, то есть мог мысленно поместить себя среди тех, кого надувал. Это было необычно и несколько странно, потому что знание в магии, как правило, противостоит неведению. Весь секрет заключается в каком-нибудь ключике, спрятанном у вас во рту или под мошонкой, какой-нибудь кнопке, потаенном складном ножике... Выпьете что-нибудь? — Движения его были гибкими, грациозными, лишь морщинки на лице и слегка дряблая кожа под подбородком выдавали его возраст. Он сходил на кухню и вернулся с бутылкой красного вина и двумя стаканами.
— Теперь я могу позволить себе лишь пиво и вино, — объяснил он, словно Паскью необходимо было знать о состоянии его здоровья, — и, теоретически, не единой сигареты. — Наливая вино, он посетовал: — Да, слишком мало времени мне было отпущено. — Потом спросил: — И все-таки — почему вы его ищете?
— Думаю, вам вряд ли захочется это узнать.
— Ну что же, вы правы. Я действительно не хочу.
— А что еще умеет делать Люк?
— Очень искусно накладывать грим. Иногда он готовил номера для моей программы. Не на профессиональной основе, но я включал его в представление. Он показывал распространенный трюк, прячась в сундуке, а потом выбираясь оттуда, но вначале появлялся клоун, проверяющий цепи. Это была хитрая уловка. В ладони у него незаметно оказывался ключ, которым он открывал замки. — Мэддокс посмотрел вино на свет, глотнул из стакана. — Он делал все: манипулировал с картами, жонглировал, метал ножи. — Мэддокс резко вскинул голову, пораженный внезапной догадкой.
— Не думайте об этом, — сказал Паскью.
Мэддокс извлек из пачки еще одну сигарету и закурил.
— Я догадывался о чем-то подобном.
— Не волнуйтесь. Вы никогда меня не видели. Я никогда сюда не приходил.
Но казалось, Мэддокс не столько озабочен, столько заинтересован.
— А что, собственно, вы надеялись узнать у меня?
— Просто хотел получить подтверждение своим догадкам, — объяснил Паскью. — И получил.
Мэддокс кивнул и налил себе еще немного вина. Паскью так и не пригубил стакан.
Мэддокс спросил:
— А что вы будете делать, если отыщете Люка?
— Не знаю. — Паскью поднялся с места, оставив цветы и цилиндр.
— Едва вы вошли, я почувствовал, что случилось неладное.
* * *
Люк Маллен прошел вдоль полоски мыса, тянувшейся до Меерз-Пойнт, и присоединился к Тому Кэри, удившему рыбу. Был ранний вечер. Внезапно ветер разорвал плотные облака, лишавшие вечер остатков дневного тепла, и между ними появились синие просветы. Барабан на спиннинге Кэри медленно закрутился, пощелкивая, потом остановился. Они стояли бок о бок и молчали. Кэри насадил свежий кусок рыбы и снова забросил его в воду.
— А что мне оставалось делать? Марианна сказала, что собирается... — Люк запнулся. — Исповедаться. И решил, что она должна умереть. Это было очевидно: они все должны умереть. Тогда Карла и я будем в безопасности.
Леска стала разматываться, заставляя позвякивать колесико. Кэри поставил его на защелку, потом подтянул леску к удилищу так, чтобы она провисла. Он орудовал удочкой минут пять, пока не вытащил рыбу на берег. Рыба была бледного оттенка, с головой в форме молотка и толстыми, мясистыми бугорками выше глаз, напоминающими какую-то ужасную опухоль.
— Все, — повторил Люк, — потому что они знали про Лори.
Кэри вставил удилище в V-образное углубление и склонился над рыбой. Люк присел на корточки рядом с ним, словно ребенок, старающийся привлечь к себе внимание. Кэри ножницами выковырял крючок. Жабры у рыбы были малинового цвета, тонкие, как бумага, с яркими пятнами крови. Из губы торчали два белых уса, мясистых, словно клубни, делающие ее похожей на китайского мандарина.
Кэри выпрямился, с гордостью держа рыбу в согнутой руке. Ему не пришло в голову ничего, кроме обычного вопроса из арсенала исповедников:
— И ты нашел в этом удовольствие, Люк?
Рыба подергивалась и била хвостом, словно чуяла близость моря, ловила воздух широко открытым ртом, а глаза ее становились все более тусклыми и желтыми, как осенний лист.
Люк выхватил рыбу у Кэри из рук и швырнул обратно, на мелководье. Он улыбнулся при мысли, насколько это просто, — минуту назад рыба умирала, а сейчас снова в своей обычной среде. И все это одним движением руки — таков Великий Зено, эскейполоджист!
— Насчет удовольствия — не знаю, — ответил он. — Это было магическое представление.
* * *
У Паскью уже вошло в привычку — звонить Софи и в очередной раз выслушивать ее послание. И когда вдруг она ответила сама, он едва не повесил трубку, не сразу сообразив, что там прозвучало короткое «хэлло».
— Не вешай трубку.
— Хорошо, не буду. Да я и не собиралась.
— Я хочу тебя видеть.
— Где ты находишься?
— В Лондоне.
— А... — Этого она не ожидала услышать. — А ты намерен возвращаться туда?
— Не знаю, — сказал Паскью. Это было ложью — и оба уловили ее, словно распознали по звуку фальшивую монету. — Я проснулся и обнаружил, что тебя нет. Почему ты ушла?
— Ну, может быть, ты удивишься, но здесь я чувствую себя безопаснее. По крайней мере, никто не пытается меня убить.
— Это был Люк, — сказал Паскью.
Софи вздохнула, но ничего не сказала: слишком печальной была повесть.
— Ты в этом уверен?
— Я вернулся, потому что Роб Томас сказал мне, где Чарли Сингер. И еще потому что Сюзан Харт пыталась связаться со мной через офис. Я виделся с Чарли — он забрался в помойную яму и надеется, что вонь заглушит его собственный запах. Он задолжал деньги очень суровым людям. Зено — это не он.
— А Люк?.. — Софи хотелось каких-то доказательств.
— Сюзан приходила ко мне. Как только я рассказал ей о случившемся, она сразу все поняла. Они с Люком когда-то были любовниками — ты помнишь? И...
— Да, я помню, но что из того? Это ведь не было...
— А затем они поженились.
Ему пришлось долго ждать ответа.
— Я уверена, ты изрядно выпил, а осталось у тебя что-нибудь з холодильнике?
— Разве что ботулизм.
Прошлое состоит из полузабытых эпизодов. Из призрачных воспоминаний о радостях и страданиях, местах и людях. Паскью считал, что распахивает дверь перед настоящим, а вместо этого лицом к лицу столкнулся с прошлым. Карен успела прочитать все в его взгляде прежде, чем он опомнился, и, улыбаясь, спросила:
— Как ее зовут, Сэм?
— Если уж на то пошло, то как тебя теперь зовут? — поинтересовался Паскью.
Он облокотился о дверной косяк, засунув руки в карманы, с достаточно непринужденным видом, хотя, по правде говоря, это был просто способ оправиться от потрясения. Через какое-то время дрожь в ногах унялась, и он отошел в сторону, пропуская ее в квартиру. Она прошлась по комнате, разглядывая осколки их совместной жизни, которые он сохранил. У Паскью возникло ощущение, что он видит момент из собственного будущего, и не мог себе представить, что будет, когда этот момент настанет на самом деле.
Карен осмотрела все и подошла к окну.
— Когда Джордж Роксборо сказал, что ты по-прежнему живешь здесь, я не поверила.
— А где ты рассчитывала меня найти? Когда-то этот город представлял собой скопище деревень, теперь он состоит из осажденных замков. Не так важно, какой мостик ты за собой поднял.
Оба помолчали. Паскью наблюдал, как она приглядывается к жизни отбросов общества, протекающей у него под окнами. Она по-прежнему оставалась стройной, однако фигура утратила былую привлекательность. Черты лица оставались красивыми, но слегка заострились.
— Где ты была? — спросил он.
Карен рассмеялась:
— Это звучит так, будто я ушла на несколько часов, забыв оставить тебе записку.
— Ну, ты действительно забыла оставить записку, если вернуться к тому, что произошло.
— Я дала тебе знать, что я жива, что со мной ничего не случилось.
— Дала знать... В эту фразу вложено не очень-то много чувства, тебе не кажется?
— В нашем браке тоже было не очень много чувства, Сэм.
— Но ты могла сказать мне об этом.
— Ну, — Карен прислонилась спиной к окну, — сам факт, что ты нуждался в подобных объяснениях, делал их невозможными.
