Трубка молчала.
— Пол! — прокричал Майкл.
— Две секунды. Жду, когда навигатор определится.
— У нас нет двух секунд…
— Правый поворот на Озбеклер, потом сразу же еще один правый на Катип-Синин.
Майкл крутанул баранку, едва вписываясь в поворот.
— Где вы? — прокричал в телефон Буш.
— В одном квартале, — сказала КК, перехватывая телефон у Майкла.
— Вы на чем?
— На синем «Бьюике». Мчим под красные и под все знаки. Нас трудно не заметить.
— С Катипа через два квартала крутой левый поворот на Пийерлоти, потом сразу же направо на Пертев. Эта улочка — уже не бывает. В любом случае не сбавляйте скорость.
КК оглянулась — первая полицейская машина приближалась.
— Правый поворот.
Майкл уже поворачивал с заносом, с трудом удерживая машину на дороге; на асфальте остались частицы резины.
— Пол, ты не скажешь, что ты сейчас делаешь? — прокричал он.
— Выигрываю для вас время. У меня нет решения, но я помогу вам подальше оторваться от тех, кто сел вам на задницу.
Машина вывернулась на Пийерлоти, а потом сразу же на Пертев. Улочка была едва ли шире машины, стены совсем рядом, ветер свистел в разбитом окне. Машины полиции так и двигались цепочкой, как три скачущие одна за другой лошадки.
На перекрестке Майкл ускорился. Краем глаза он увидел черную машину, идущую перпендикулярно, чуть не врезавшуюся им в бок. Потом раздался резкий скрежет тормозов. КК повернула голову и увидела, как темный лимузин выехал на перекресток и перегородил его. Полицейские машины остановились как вкопанные, их резина дымилась от резкой остановки.
Майкл нажал на акселератор, устремляясь дальше по главной дороге.
КК, оглянувшись, увидела Буша и полицейских — они повыскакивали из машин, гневно размахивали руками.
Они проехали еще восемь кварталов, когда увидели группу молодых парней. Их развязные манеры и вид говорили, что это вовсе не невинные овечки. Майкл нажал на тормоза.
— Что ты делаешь? — воскликнула КК.
— Идем! — Майкл выскочил из машины, не удостаивая ее ответа. — Эй, — крикнул он. Пятеро парней повернулись — такие всегда напрашиваются на драку. Старший из них развязной походкой направился к Майклу, который приглашающим жестом показал на машину: — Можете развлечься.
Парни переглянулись недоуменно, соображая, не ловушка ли это. Но долго не думали — запрыгнули все впятером в машину и уехали.
Майкл и Кэтрин помчались по улице чуть не спринтерским бегом.
— На кой черт ты это сделал? — спросила КК. Кожаный чехол молотил ее по спине.
Ночь взорвалась воем сирен — показались три полицейские машины, преследующие «Бьюик», их мигающие огни вырвали из темноты мрачноватую улицу. Звук сирен, казалось, раздавался теперь со всех сторон. Впереди, сзади — новые машины присоединялись к погоне.
Мозги КК были перегружены. Страх проникал в душу, и это пугало, потому что она знала: если страх возьмет верх — с ней будет кончено. Мысли станут метаться между возможными вариантами, наихудшими сценариями.
Майкл ни на мгновение не продемонстрировал слабость. Он продолжал бежать, поглядывая на КК так, словно они вышли на совместную пробежку.
Неожиданно Сент-Пьер резко остановился перед невзрачным белым зданием посреди квартала. Эта часть города была старой, но поскольку здесь никогда ничего не реставрировалось, никто не считал ее исторической. В первых этажах тут размещалась лавка мясника: турецкие слова на бумаге за большим окном сообщали о времени работы и товаре.
Майкл открыл побитую, съехавшую набок дверь, первым поднялся по трем лестничным пролетам узкой лестницы и вышел на верхний этаж, где они оказались в длинном коридоре, оба конца которого были открыты всем ветрам. Затем побежал по коридору до последней двери слева, дернул ручку — и та открылась. Дождался, когда подойдет КК, и закрыл дверь.
Они стояли в темной комнате, их сердца колотились, адреналин продолжал растекаться по жилам. Звуки сирен, наконец, смолкли. Глаза постепенно привыкли к темноте. Сквозь щели в жалюзи просачивался свет города. Комната была совершенно белой: стены, полы, мебель и простыни, словно этот мир лишился всех цветов. Лишенная каких-либо признаков индивидуальности — ни фотографий, ни картинок, одни голые стены. Не больше номера в гостинице. За небольшим коридором располагалась кухонька и еще меньшая ванная. С балкона открывался вид на Большой базар и Старый Стамбул.
КК подошла к окну, раздвинула полоски жалюзи и посмотрела на улицу.
— Все в порядке, — сказал Майкл.
Женщина продолжала тяжело дышать, но не столько от усталости, сколько от страха.
— Нет, они нас найдут.
— Мы в безопасности.
— Откуда ты это знаешь? — Кэтрин начало трясти, голос ее прерывался.
— Это безопасный дом…
КК, потрясенная, повернулась к нему.
— …точнее сказать, безопасная комната — я ее подготовил.
— Как ты мог заранее знать?
— Мне часто приходилось спасаться бегством. Было предчувствие, что и на этот раз не произойдет ничего нового. У меня масса сюрпризов.
— Ты уверен? — КК посмотрела через щели в жалюзи на пустую улицу.
Сент-Пьер кивнул.
— Ты точно уверен? — Страх не проходил.
Майкл положил руку ей на плечо, повернул лицом к себе.
— Можешь не сомневаться.
— А что, если кто-нибудь… что, если полиция проверит?
Он отрицательно покачал головой.
— Можешь положиться на меня.
И в этот миг, когда в комнате еще звучало эхо слов «не сомневаться» и «можешь положиться», женщина почувствовала, как какое-то чувство наполняет ее грудь. Она небезразлична Майклу, он заботился о ней, опекал — со времени смерти матери Кэтрин не знала ничего подобного.
У нее никогда не было бойфренда, который покупал бы ей цветы или открывал перед ней дверь; не было мужа, который оставлял бы подарок под елкой на Рождество. Никто не защищал ее, не успокаивал, говоря, что жизнь будет продолжаться. И КК заполнило сожаление о впустую прожитых годах, о жизни, пожертвованной ради сестры, которая теперь могла погибнуть, несмотря на все, что сделано для нее.
У Кэтрин не было ни детей, ни кого-либо, готового разделить с ней жизнь, никто не любил ее ради нее самой. Она считала, что это невозможно, немыслимо, и причиной тому ее необычная карьера. Ни одному человеку, ни одному ухажеру не могла она рассказать, чем зарабатывает на жизнь, — такой рассказ несовместим с надеждой на сколько-нибудь прочные, долговременные отношения. Ей суждено жить, лишенной всех этих радостей, платить самую высокую цену из любви к сестре, приносить себя в жертву. Но теперь Кэтрин испытала какое-то новое чувство — оно переполнило ее, согрело душу; ничего подобного она не знала прежде, поэтому потеряла контроль над собой, и слезы потекли из глаз.
Майкл обнял КК, осторожно прижал ее лицо к своему плечу, погладил по спине. А слезы не утихали. Теперь, когда она дала себе волю, вместе со слезами ее покидали вся злость, печаль и стыд, разочарования и тревоги.
Кэтрин не плакала со дня смерти матери. Всегда была сильной и демонстрировала это сестре, считала, что слезы — признак слабости, что слишком много женщин плачут по любому поводу и без повода. Она поклялась, что никогда не будет похожа на них. Научилась скрывать свои чувства — пусть ее сердце разрывается, но никто никогда не догадается об этом. Все то, что она чувствовала, когда ей и сестре нечего было есть, когда боялась быть пойманной, когда не спала ночами, боясь, что сестру отберут у нее, — все эти чувства глубоко запирались в душе. Кэтрин боялась тюрьмы, боялась потерять контроль над собой. Боялась остаться одна. Но ни разу не позволила чувствам прорваться на поверхность. Она шла по жизни и решала проблемы, которые возникали на пути, решала с открытым забралом, с улыбкой на лице, отвечая всем, что она довольна и счастлива тем, что живет.
Но теперь, когда Майкл обнимал ее, она больше не могла сдерживаться; нервы сдали — мир рушился на глазах.
Несмотря на все, на угрозы и опасности, на стыд и тревоги, на риск и негодование, на злые слова, которые она обрушила на него, Майкл оставался с ней. Он не убежал, не проклял ее. Кэтрин подняла взгляд и утонула в его глазах. Он наклонился и поцеловал ее — нежно, страстно. И этот поцелуй был словно ключ, открывший ее сердце, открывший душу для эмоций, которые она так давно похоронила там. КК ответила ему — долгим и страстным поцелуем, и он не остался равнодушным. Они сжимали друг друга в объятиях, Майкл ласкал ее лицо, проводил пальцами по волосам, гладил спину.
Их обуяла страсть. Кэтрин вцепилась в Майкла, распахнула на нем рубашку. Они упали на пол, снедаемые желанием; вожделение вытеснило все то, что еще минуту назад одолевало их.
Это было какое-то первобытное чувство, вожделение, идущее из души, чистое и невинное, наполненное любовью и состраданием, обещаниями и самозабвением. Оба подходили к завершению, выжимая его друг из друга, словно в танце. И в этом завершении растворились страхи, беды и препятствия — мгновение целиком поглотило их в себе. Они прогнали все мысли — о сестрах и друзьях, убийцах и полиции; все их тревоги исчезли в том чувстве, которое возникло между ними. Оба шли к кульминации — тела переплелись, породнившиеся сердца несли их туда, где никто не бывал прежде. Когда они в первый и единственный раз занимались любовью несколькими днями ранее, все было иначе. Уважительно, наполнено чувством нежности. Но теперь было лучше. Они возносили друг друга к новым высотам, словно обуявшая страсть выжгла все их беды, соединила в одно целое.
