Шеферд начал ругаться в подушку, он ругался самыми грязными словами, какие знал, однако сознавал, что его гнев бесполезен. Ему некого винить, и мстить тоже некому. Он повернулся на спину и уставился в потолок. Сделанного не воротишь. Надо играть с той картой, которая тебе досталась, даже если на руках одни шестерки.
Шеферд принял душ и спустился в кухню. Мойра в белом халате Сью готовила кофе.
— Ты не возражаешь? — спросила она, кивнув на свой наряд. — Просто я...
Мойра не закончила фразу, но Шеферд понял, что она хотела сказать. От халата пахло Сью, ее духами, ее потом, ее жизнью — надев его, Мойра словно немного продляла существование дочери.
— Я знаю, — промолвил Шеферд. — Это как будто она ненадолго вышла и вот-вот вернется.
— Она мне снилась сегодня ночью. Я почти не спала, но потом заснула и увидела во сне, как она вернулась, потому что произошла ужасная ошибка и в машине погиб другой. — Она грустно усмехнулась. — Глупо, правда?
Шеферд так не считал. Ему тоже приснилась Сью: она объясняла ему, что выполняла для Сэма Харгроува какое-то особое задание, настолько секретное, что не может о нем рассказывать, но теперь все кончено и больше она у него не работает. Даже во сне Шеферд понял, что это звучит неправдоподобно, и начал просыпаться. Он хотел удержать сон, но Сью все равно ускользнула от него, и он проснулся окончательно, продолжая ее звать и стараясь вернуть обратно.
— Я схожу в магазин, куплю продукты для обеда, — сказала Мойра.
— А я свожу Лайама в парк.
— Ты не станешь бриться?
— Не могу. Это часть моей роли.
Шеферд поднялся на второй этаж и сел на кровати рядом с сыном. Лайам спал, обняв подушку, на щеках у него засохли слезы. Шеферд погладил его лоб.
— Пора вставать, малыш.
Лайам сонно повернулся на бок.
— Ты дома? — спросил он.
— Конечно, дома, — ответил Шеферд.
Лайам широко раскрыл глаза, и Шеферд понял, что в первый момент он забыл о произошедшем, но теперь все вновь нахлынуло. Шеферд лег на кровать и обнял сына.
— Все в порядке, — прошептал он ему в ухо. — Все будет хорошо.
— Мама умерла.
— Да. Но она смотрит на тебя.
— В раю?
— Да, в раю.
— Я тоже хочу быть вместе с ней.
— Пока тебе рано отправляться в рай. Ты должен остаться со мной и бабушкой.
— Это нечестно.
— Знаю, что нечестно.
— Она правда в раю, папа?
Шеферд крепче сжал сына.
— Конечно, — ответил он. — Она теперь с Иисусом, и Иисус заботится о ней.
Шеферд в это не верил. Сью была мертва. Ее тело лежало где-то в морге, и его готовили к похоронам или кремации. Она не сидела на облаке с арфой и не смотрела на Лайама с небес. Сью умерла, и Шеферд тоже когда-нибудь умрет. Но его вера — это одно, а то, что Шеферд хотел внушить Лайаму, — совсем другое. Когда сыну было три года, он поспорил с женой, решив просветить ребенка, что никакого Санта-Клауса не существует. Он говорил, что Санта-Клаус просто рекламная выдумка и если не скажут об этом мальчику, то будут обманывать его вместе с остальными. Сью не соглашалась и настаивала, что дети имеют право на фантазии. Шеферд уточнил, нужно ли включать сюда и Бога, и она ответила ему ледяным взглядом. Жена выиграла спор, и лишь в школе, когда приятели прочистили ему мозги, Лайам перестал верить в румяного старичка в красном балахоне. Шеферд ставил Бога на одну доску с Санта-Клаусом, но не хотел доводить ребенка до отчаяния, объяснив ему, что на самом деле никакого рая нет и он больше никогда не увидит свою мать.
— Я люблю тебя, мамочка! — воскликнул Лайам. — Не забывай меня! — Потом он спросил: — Она меня слышит, папа?
— Конечно, слышит. Слышит и любит.
Лайам прижался к нему.
— Тебя я тоже люблю, папа.
* * *
Джералд Карпентер прибавил звук на стереосистеме. Он слушал новости по четвертому каналу, но даже в наушниках до него доносился громкий рэп, громыхавший в нижней камере, а также хлопанье дверей, стук бильярдных шаров, возбужденные голоса и взрывы смеха — звуки, наполнявшие тюрьму в свободные часы, когда заключенным полагалось общаться друг с другом. Впрочем, и когда заключенных разводили по камерам, в блоке не наступало полной тишины. Даже посреди ночи где-то играло радио, слышались приглушенные разговоры, храп, скрип ботинок проходившего по площадке надзирателя, звяканье ключей. Лежа с закрытыми глазами, Карпентер продолжал чувствовать и понимать, где находится. Невозможность контролировать обстановку — одна из самых серьезных проблем в тюрьме. Он надеялся, что деньги и связи сделают его пребывание здесь недолгим. Трудно представить что-либо хуже, чем длительное заключение за решеткой, где все действия контролируются людьми, считающими тебя чем-то вроде запертого в клетку зверька, которого надо периодически выгуливать и кормить.
Карпентер глубоко вдохнул и постарался расслабиться. Он начал думать о жене и сыне, о прогулочном катере, на котором они катались у Малаги, загорая на солнце и вызывая завистливые взгляды столпившихся на пристани туристов; Бонни, сидевшую на лошади и чертовски привлекательную в бриджах и сапожках; самого себя, заходившего в местный паб, угощавшего всех выпивкой и болтавшего о футболе с парнями, не имевшими понятия о том, чем он зарабатывает на жизнь. Если все пойдет по плану, очень скоро он окажется на воле и будет наслаждаться этим наяву. Он уже потратил почти два миллиона на то, чтобы разрушить заведенное против него дело, но даже если ему придется заплатить целых двадцать миллионов, это будет небольшая цена за его свободу.
* * *
После завтрака — яичницы и тостов с сыром, как хотел Лайам, — Шеферд повел сына на прогулку в местный парк. Лайам постоянно говорил о матери. Чаще всего он начинал: «Помнишь, как...» — и потом выкладывал историю от начала до конца. Как она случайно захлопнула входную дверь и ей пришлось забираться в дом через окно. Как она возила его в больницу, решив, что он сломал себе ключицу, упав с велосипеда. Как в каникулы они ели устрицы на берегу реки. Он вспоминал об этом с радостью, и Шеферд молча слушал, гладя его по волосам.
Они погоняли мяч, затем по очереди встали на ворота и устроили серию пенальти, которую выиграл Лайам. Когда они зашли в рощу, Лайам захотел забраться на высокий дуб с широкими ветвями. Шеферд с тревогой смотрел на него снизу, но мальчик ловко и бесстрашно вскарабкался наверх. Он сел на толстый сук и помахал отцу рукой.
— Давай, папа!
Шеферд влез на дерево. Лайам указал куда-то вдаль.
— Наш дом там, верно?
— Да.
— Ты его видишь?
— Нет.
— Мама никогда не разрешала мне лазать на деревья.
— Она боялась, что ты упадешь.
— Но я не упаду, — заверил Лайам. — Мы будем жить в том же доме?
— Пока не знаю.
— Я не хочу переезжать в другое место, — твердо заявил сын.
— Но ты не против немного побыть у бабушки?
— А я должен?
— Если хочешь мне помочь. Мне надо закончить кое-какие дела.
Лайам серьезно кивнул.
— А потом мы снова будем жить дома, правда?
— Да.
— Ты разрешишь мне спать на большой кровати?
— Конечно, разрешу.
Когда они возвращались домой, Шеферд увидел, как в конце подъездной аллеи остановился синий «воксхолл-вектра». С заднего сиденья вылез Джимми Шарп и встал у машины, спрятав руки в карманы.
— Кто этот человек, папа? — спросил Лайам.
— Друг, — ответил Шеферд, положив руку на его плечо.
— Он похож на полицейского.
Шеферд улыбнулся. Шарп десять лет работал под прикрытием, а теперь его запросто раскусил семилетний мальчик.
— Почему ты так решил? — поинтересовался он.
— У него холодные глаза. Как у тебя.
Слова сына полоснули Шеферда по сердцу. Значит, вот как он выглядит в его глазах? Полицейским с холодными глазами?
— Он хороший человек, — сказал Шеферд. — Его зовут Джимми Шарп.
— Шар? Совсем круглый?
— Нет, на конце буква "п".
— Ты уедешь с ним?
— Не знаю. Наверное, да.
— Ладно.
— Но сначала мы пообедаем. Бабушка приготовила рыбные палочки. Твои любимые, верно?
Сын молча пожал плечами.
Когда они подошли к машине, Шарп кивнул Шеферду.
— Харгроув хочет с тобой поговорить, — сообщил он.
Шеферд хлопнул сына по спине.
— Беги в дом и скажи бабушке, что я сейчас приду.
Пока Лайам мчался по дорожке, Шарп набрал номер на мобильном телефоне и протянул его Шеферду. Харгроув ответил после второго сигнала.
— Ты уже решил, что будешь делать? — спросил он Шеферда. У суперинтенданта был усталый голос.
Шеферд взглянул на Шарпа, затем обернулся к дому. Сын застыл у парадной двери и смотрел в его сторону, все еще держа в руках футбольный мяч. За его спиной стояла Мойра.
— Я возвращаюсь в тюрьму, — промолвил Шеферд.
— Спасибо, Паук, — промолвил суперинтендант. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
