— Нет, конечно не хочу.
— В таком случае почему же вы полагаете, что объективность «Миллениума» пострадает оттого, что за нами тоже встанут финансисты?
Репортер поднял руки:
— Ладно, я снимаю этот вопрос.
— Нет, не надо. Я хочу, чтобы вы точно отразили мои слова. И можете добавить, что если «Дагенс нюхетер» пообещает уделять дополнительное внимание предприятиям Вангера, то мы будем тщательнее присматриваться к холдингу «Бонниер».
Однако этическая дилемма все-таки существовала.
Микаэль работает на Хенрика Вангера, который, в свою очередь, имеет возможность потопить «Миллениум» одним росчерком пера. А что произойдет, если Микаэль с Хенриком Вангером из-за чего-нибудь поссорятся?
И прежде всего — какова цена ее собственной объективности и в какой момент она из независимого главного редактора превратилась в редактора купленного? Ни сами эти вопросы, ни вероятные ответы на них Эрике не нравились.
Лисбет Саландер вышла из Интернета и закрыла ноутбук. У нее не было работы, зато проснулось чувство голода. Первое обстоятельство ее особенно не смущало, с тех пор как она вновь получила доступ к своему банковскому счету, а адвокат Бьюрман перешел в разряд небольших неприятностей, оставшихся в прошлом. С чувством голода она разобралась, пойдя на кухню и включив кофеварку. Перед этим она много часов ничего не ела и теперь сделала себе три больших бутерброда с сыром, икрой и яйцами вкрутую. Свои бутерброды она жевала на диване в гостиной, а тем временем обрабатывала добытую информацию.
Дирк Фруде из Хедестада нанял ее для изучения личных обстоятельств Микаэля Блумквиста, которого отправили в тюрьму за клевету на Ханса Эрика Веннерстрёма. Через несколько месяцев в правлении «Миллениума» возникает Хенрик Вангер, тоже из Хедестада, и утверждает, что существует некий заговор, направленный на уничтожение журнала. И это происходит в тот же день, когда за Микаэлем Блумквистом захлопывается дверь тюрьмы. Самым любопытным из всего была двухлетней давности статейка под названием «С пустыми руками», посвященная Хансу Эрику Веннерстрёму и найденная ею в интернетовской версии журнала «Финансмагазинет монополь». Там отмечалось, что Веннерстрём начинал свой aufmarsch[42]в финансовой сфере в 60-х годах именно на предприятиях Вангера.
Не требовалось особых талантов, чтобы сделать вывод, что эти события как-то между собой связаны. Тут явно была зарыта какая-то собака, а Лисбет Саландер любила раскапывать зарытых собак. К тому же у нее сейчас не было ничего поинтереснее.
Часть 3
Объединения
16 мая — 14 июля
13 процентов женщин Швеции подвергались грубым формам сексуального насилия за рамками сексуальных отношений
Пятница, 16 мая — суббота, 31 мая
Микаэля Блумквиста освободили из тюрьмы в пятницу 16 мая, через два месяца после заключения. Оказавшись в этом учреждении, он в тот же день подал прошение о сокращении срока наказания, правда не особо на него надеясь. Причины, по которым его прошение было удовлетворено, так и остались ему неизвестны, но, вероятно, сыграло роль, во-первых, то, что он ни разу не воспользовался правом покидать тюрьму на выходные, а во-вторых, то, что в камерах, рассчитанных на тридцать одно место, находились сорок два заключенных. Так или иначе, но директор тюрьмы — сорокалетний польский эмигрант Петер Саровский, с которым Микаэль отлично ладил, — написал письмо с рекомендацией сократить его срок.
Время в Рулльокер проходило спокойно и приятно. Эта тюрьма, как выражался Саровский, была предназначена для возмутителей спокойствия и севших за руль в нетрезвом виде, а не для настоящих преступников. Распорядком дня она напоминала турбазу. Среди прочих заключенных половину составляли иммигранты во втором поколении; Микаэля они воспринимали как чужеродный элемент, каковым он, собственно, и являлся. Он был единственной среди них важной птицей, о которой даже сообщали по телевидению, однако серьезным преступником его никто из заключенных не считал.
Не считал так и директор тюрьмы. В первый же день Микаэля пригласили на беседу и предложили ему помощь психотерапевта, образовательные курсы для взрослых или другие варианты обучения, а также содействие в профориентации. Микаэль ответил, что не нуждается в социальной адаптации, что он закончил учебу несколько десятилетий назад и уже имеет работу. Зато он попросил разрешения держать в камере ноутбук, чтобы продолжать работу над книгой, которую обязался написать. Его желание не вызвало никаких возражений, и Саровский даже предоставил ему запирающийся шкаф, чтобы он мог оставлять компьютер в камере без присмотра и не бояться, что его украдут или испортят. Едва ли кто-нибудь из заключенных стал бы такое делать — они относились к Микаэлю скорее покровительственно.
Таким образом, Микаэль провел два довольно приятных месяца, примерно по шесть часов в день работая над семейной хроникой Вангеров. Лишь на несколько часов ему приходилось делать перерыв для ежедневной уборки и отдыха. Вместе с двумя заключенными, один из которых оказался из шведского городка Шёвде, а второй родом из Чили, Микаэлю полагалось каждый день убирать гимнастический зал тюрьмы. Отдых состоял из просмотра телепередач, игры в карты или занятий на тренажерах. Микаэль обнаружил, что вполне прилично играет в покер, но стабильно проигрывает по несколько монеток в пятьдесят эре ежедневно. Тюремные правила разрешали игру на деньги только при общем банке менее пяти крон.
О том, что его выпускают досрочно, Микаэль узнал накануне освобождения, когда Саровский пригласил его к себе в кабинет и угостил рюмкой водки. Остаток вечера Микаэль посвятил упаковыванию вещей и рабочих блокнотов.
Вновь оказавшись на свободе, Микаэль поехал прямо к себе в Хедебю. Поднявшись на крыльцо домика, он услышал мяуканье и обнаружил рыже-коричневую кошку, которая приветственно потерлась о его ноги.
— Ладно, заходи, — сказал он. — Только я еще не успел купить молока.
Распаковывая багаж, Микаэль не мог отделаться от ощущения, будто он побывал в отпуске. Ему даже как-то не хватало Саровского и собратьев-заключенных. Каким бы нелепым это ни показалось, но в тюрьме ему было хорошо. Известие об освобождении пришло настолько неожиданно, что он даже не успел никого предупредить.
Было начало седьмого вечера. Микаэль быстро сходил в магазин, пока тот не успел закрыться, и купил основные продукты. Вернувшись домой, он включил мобильный телефон и позвонил Эрике, но услышал в ответ, что в данный момент абонент недоступен. Микаэль оставил сообщение, предложив созвониться на следующий день.
Потом он прогулялся до Хенрика Вангера, который обнаружился на первом этаже своего дома и при виде Микаэля с удивлением поднял брови.
— Ты сбежал? — первым делом спросил старик.
— Законно освобожден досрочно.
— Вот это сюрприз.
— Для меня тоже. Мне сообщили только вчера вечером.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом старик, к удивлению Микаэля, обхватил его руками и заключил в крепкие объятия.
— Я как раз собирался поесть. Составь мне компанию.
Анна подала запеканку со шкварками и брусникой. Они просидели в столовой за разговорами почти два часа. Микаэль доложил о том, как далеко он продвинулся с семейной хроникой и где остались пробелы. О Харриет Вангер они не говорили, зато подробно обсуждали дела «Миллениума».
— У нас прошло три заседания правления. Фрёкен Бергер и ваш партнер Кристер Мальм были столь любезны, что перенесли два заседания сюда, а на третьем, в Стокгольме, меня представлял Дирк. Хотел бы я быть на несколько лет помоложе, а то, по правде говоря, ездить в такую даль для меня слишком утомительно. Попробую выбраться в Стокгольм летом.
— Думаю, они вполне могут проводить заседания здесь, — ответил Микаэль. — А как вам роль совладельца журнала?
Хенрик Вангер криво усмехнулся:
— Это самое приятное из моих занятий за многие годы. Я проверил финансовую сторону, и она выглядит вполне прилично. Мне не придется добавлять столько денег, сколько я предполагал, — разрыв между доходами и расходами сокращается.
— Мы с Эрикой разговаривали пару раз в неделю. Насколько я понимаю, ситуация с рекламой улучшается.
Старик кивнул:
— Перелом наметился, но требуется время. Сначала предприятия концерна «Вангер» внесли свою лепту, закупив рекламные страницы. Но уже двое прежних рекламодателей — мобильные телефоны и одно турбюро — вернулись обратно. — Он широко улыбнулся. — Мы проводим также небольшую работу среди старых врагов Веннерстрёма, с каждым индивидуально. И поверь мне, их список велик.
— А от самого Веннерстрёма что-нибудь слышно?
— Ну, напрямую нет. Но мы обвинили Веннерстрёма в том, что он организует бойкот «Миллениума», и в результате он выглядит мелочным. Говорят, журналист из «Дагенс нюхетер» пытался его расспросить и получил в ответ колкости.
