Кальдрон почти бегом выскакивает из кабинета и возвращается с записями, сделанными во время вскрытия. А Мистраль тем временем открывает папку, лежащую у него на столе, с цветными фото жертв. «Да, заметно практически невооруженным глазом, — думает он. — Но это так очевидно, что я не обратил внимания».
— Здесь написано: «Ногти обрезаны под корень», — подтверждает Кальдрон. Я спрошу у родителей, что они мне по этому поводу скажут. С родителями остальных жертв говорить на эту тему бесполезно — слишком много времени прошло.
— Это подтверждает наши умозаключения. Фокуснику необходимо вновь и вновь переживать сцены убийств, потому что сами по себе они слишком кратковременны для того, чтобы он мог как следует «спустить пар». Это значит, он отрезал у детей ногти, чтобы их куда-нибудь приклеить. Еще он наверняка пишет там имя или еще что-нибудь, чтобы воспоминания были полнее, и сцены происходящего воскресают в нем, как только он касается пальцами этих маленьких неровностей на бумаге.
— Тип, с которым мы имеем дело, — настоящее чудовище, — замечает Кальдрон.
— Я тебе всегда об этом говорил, Венсан, — мрачно заключает Перрек.
Они продолжают разговор, чтобы хоть немного освободиться от того, что они только что поняли, — их разум усваивает информацию постепенно, медленно. Они воображают себе Фокусника, склонившегося над своими жертвами. У каждого из них троих разные представления о жизни, но все они спрашивают себя: как такое возможно? Они сейчас не способны называть вслух то, что их здравый смысл отказывается принять.
Мистраль и Кальдрон беседуют с Перреком по громкой связи. После того, что было сказано между ними, они не в силах враз оборвать разговор. И не могут также переключиться на темы дождя и хорошей погоды. Они говорят все втроем, иногда одновременно, пытаясь абстрагироваться от ощущаемого ими ужаса. Они обсуждают какие-то зацепки, уже рассмотренные следствием, и показания допрошенных ранее свидетелей. Им просто хочется продолжать этот трехсторонний разговор, чтобы хоть немного ослабить напряжение. Если бы в это мгновение кто-то вошел в кабинет, то решительно ничего не понял бы из их речей — настолько они бессвязны. Наконец они прощаются друг с другом.
— Вы расскажете обо всем Геран? А психиатру? А заместителю прокурора?
— Не сегодня, Венсан, сегодня — никому: с меня пока хватит, мне больше не хочется это обсуждать с кем бы то ни было. Я еду домой. А утро вечера мудренее.
— Сегодня день рождения у одного из моих лейтенантов. Я намерен по этому поводу пропустить стаканчик, — спокойно произносит Кальдрон.
Мистраль покидает набережную Орфевр, продолжая размышлять об открытии Перрека. Сейчас он сильнее, чем когда-либо, полон решимости сделать так, чтобы Фокусник больше никогда не смог никому навредить.
«Я одержим этим типом до невообразимой степени», — признает он.
Он думает о своих детях и о страданиях родителей убитых мальчиков. В душе его поднимается безрассудный, по его же собственным представлениям, гнев, но он и не пытается его унять.
Если посмотреть на происходящее сверху, можно сказать, что Мистраль и Фокусник — как две юлы, запущенные на дорожке: они крутятся на своих осях со скоростью двухсот оборотов в минуту и медленно, но неизбежно сближаются, чтобы в конечном итоге столкнуться. И победит та юла, которая продолжит вертеться вокруг своей оси после удара и, выдержав сильный крен, сумеет его превозмочь. А вторая, проигравшая, сойдет с дорожки.
Мистраль не сразу едет к себе домой. Он останавливается на Елисейских полях, чтобы заскочить в «Виржэн мегастор». Там он бегом отправляется в отдел DVD-дисков для детей, чтобы выбрать несколько фильмов, а потом едет на нижний этаж за комиксами.
Когда он возвращается домой, дети как раз заканчивают ужин. Они прыгают на отца, как только его видят: Мистраль устроил им настоящий праздник.
Сегодня вечером Клара с первого взгляда замечает: у Людовика что-то случилось, — а еще, никакого особого повода дарить подарки детям нет. Она решает промолчать и более внимательно присматривается к своему мужу.
Мистраль читает детям книжку дольше, чем обычно.
Клара несколько раз напоминает ему, что им пора спать, к великому недовольству обоих детей, просто счастливых тем, что отец читает им больше, чем в другие вечера.
Мистраль рассказывает Кларе, что значительную часть дня провел, готовясь к телепередаче, назначенной на завтрашний вечер, а остальное время занимался всякими формальностями. Что день был обычным и скучным. Клара ему совершенно не верит, инстинктивно она угадывает нечто другое, но чувствует: лучше его ни о чем не расспрашивать.
Читать перед сном у Мистраля сегодня не получается. Он больше получаса не может сдвинуться с одной и той же страницы и смотрит сквозь строчки. На вопрос Клары, внимательно за ним наблюдающей, нравится ли ему книга, он отвечает:
— Потрясающе.
— Ну хорошо, — умиротворенно заключает Клара и умолкает.
Мистраль широко раскрытыми глазами уставился во мрак, он снова и снова видит перед собой фотографии детей и слышит слова Перрека.
Мистраль не спит, и бледная заря, неохотно поднимающаяся над городом, застает его все в том же настроении, что и накануне.
В это утро он встает первым и готовит завтрак для своей семьи. Он наливает себе кофе и открывает ставни на кухне: судя по всему, снова будет дождь. В прогнозе погоды по радио обещают ливень с градом.
В ту же самую ночь Фокусник встает с кресла и, не выключая телевизор, приглушает звук. Телевизор у него продолжает работать день и ночь, с тех пор как он вновь поселился в этой квартире по возвращении из тюрьмы. Он берет свою коллекцию и забирается в палатку. Садится там, скрестив ноги, открыв на коленях большую тетрадь. Он с вожделением разглядывает аппликации — детские лица вместо взрослых, подклеенные к телам в порнографических позах.
И воспоминания уносят его в далекое прошлое, когда он только начинал совершать свои преступления, еще до того как попал в тюрьму. Он читает имя: «Эрик» — и кончиками пальцев трогает тоненькие полоски ногтей, обрезанных у ребенка маникюрными ножничками, а затем наклеенных на бумагу. Благодаря этому прикосновению он вновь переживает весь этот эпизод: от разработки стратегии по поимке ребенка до самой его смерти в кладовой для велосипедов. Все. Все это проходит перед его глазами вновь. Он все вспоминает. Все слышит. Эти ножнички входят в его арсенал наряду с другими талисманами. Это игральные кости, карты и монетки. Маленькие ножнички двенадцать лет пролежали в канцелярии тюрьмы. Когда во время освобождения секретарь выдал их ему, он испытал ни с чем не сравнимую радость, с трудом скрываемую под маской своей невыразительной внешности.
Таким образом он вновь и вновь переживает многие свои преступления — словно в некоем внутреннем кинотеатре. Он совершенно обессилел от этих эмоций. Тяжело дыша, он выползает из своей палатки, убирает коллекцию и ложится на постель, свернувшись зародышем, сунув руки меж колен. И через пять минут засыпает. А еще через две минуты кошмары вовлекают его в свой круговорот.
Сновидения приводят его в тюрьму, на несколько лет назад. Арно Лекюийе расставляет книги в библиотеке. Их двенадцать — заключенных и надзирателей. Лекюийе достает книги из коробки и сортирует по жанрам. Он уже сделал несколько стопок: по садоводству, по поделкам, по рыбалке, по механике. Затем он берет стопку и относит на стеллаж, где есть соответствующая тематическая полка. И вот, проходя мимо них, он видит, что один из заключенных, с ним он восемнадцать месяцев провел вместе в камере, стоит на коленях, спиной к нему, поглощенный чтением книги, которую должен был поставить на место. Лекюийе возвращается. Рядом с одной из открытых коробок лежит нейлоновая веревка. Он становится на колени, держа в руках стопку книг, и делает из этой веревки скользящую петлю. Охранник находится по меньшей мере в метре от Лекюийе, но ничего не замечает благодаря потрясающему проворству маленького человека. Лекюийе умудряется завязать этот узел одной рукой меньше чем за пять секунд. Веревка обмотана вокруг его запястья. Он возвращается к стеллажу, где находится его потенциальная жертва. Проходя мимо, он видит, что этот человек разговаривает с другим заключенным. Лекюийе проходит мимо, дальше расставлять книги. Он уже идет обратно, а тот тип все еще сидит, углубленный в чтение, а охранник только что скрылся за стеллажом.
Лекюийе разматывает веревку со своего левого запястья и высвобождает скользящую петлю. Два шага — и он уже стоит над своим врагом, а тот и не слышит, как он подходит. Лекюийе опускается на колени у него за спиной и одновременно набрасывает ему на шею петлю. Он сжимает ее изо всех сил, перекрывая жертве доступ воздуха и одновременно толкая его коленями. Заключенный сначала удивляется. А через секунду ему уже нечем дышать, через две секунды он хватается руками за горло, чтобы сорвать с себя веревку, через восемь — ноги перестают его слушаться и он не может подняться, через девять — колени Лекюийе, толкающего его вперед, не дают ему двигаться, через тридцать — трахея его переламывается и он умирает; через сорок — Лекюийе встает, весь красный, он тяжело дышит, глаза его сверкают безумным блеском. Ему все равно, поймают его или нет. Отдышавшись, он возвращается к своим коробкам и снова начинает складывать книги в стопки. Через минуту раздается свисток надзирателя.
