Однако сегодня она не станет медитировать. Первая армия ее послушниц высадилась в Симферополе и вереницей автобусов катит сейчас по крымскому побережью в поисках места, где три тысячи лет назад высадились фермодонтские амазонки. Они не найдут этого места, конечно. Оно давно под водой, море смыло эту древнюю отмель, как смыло оно почти всю Понтиду. Но разве за этим они сюда прилетели? Разве ради археологических находок и сантиментов она вызвала сюда этих богатых американок, внушив им мощную, неодолимую тягу в Крым? «Ты будешь матерью десяти тысяч детей!» — сказал ей Цой, и, конечно, тогда она не поняла рокового смысла его пророчества. Но судьба сама повела ее к ее предназначению. И все выстроилось в простую и логичную цепь, где каждое звено — даже эти катакомбы, в которых в 42-м году ее деревня пряталась от немцев, — оказалось осмысленным и необходимым, словно кто-то из другого пространства увидел ее в Крыму еще девочкой с тряпичной куклой и спланировал затем всю ее жизнь: и малярию на вольфрамовом руднике в Узбекистане, и роковую больницу с гибелью Асана, и ШИЗО в мордовском лагере, и короткий крымский глоток свободы, и встречу с Цоем в сибирском Центре. Одно было невозможно без другого, как при восхождении в гору ни один последующий шаг невозможен без опоры на предыдущую ступень.
«Сравни, что важнее: борьба за ваше возвращение в Крым или за то, чтобы не дать КГБ психотронное оружие?» — простой этой фразой Цой осветил ей жизнь на годы вперед.
А может быть, отнюдь не все предопределено и расписано наперед в нашей жизни? Может быть, судьба награждает нас только целью и волей, а мы сами ищем кирпичи, из которых складываем ступеньки подъема? И хватаем подчас все, что попадает под руку, строя вначале наспех и без умения и срываясь с этих ступенек в пропасти неудач. Далеко не каждому дано восстать из этого и выкарабкаться, выбраться туда, откуда уже хотя бы видна цель и вершина твоего предназначения. Пусть на ногтях, пусть из последних сил, но дойти, доползти, дотянуться до этой высоты и вдруг ощутить, что кто-то подхватил тебя руками попутного ветра, кто-то вдохнул наконец удачу в твои паруса!
Нет, не всех на это хватает, но еще неизвестно, кому проще — тому, кто сразу остался внизу, или тому, кто почти поднялся, почти достал, почти увидел вершину своей судьбы, но оступился в последний момент…
Однако ей повезло! О, как ей повезло! Люди не знают и даже не догадываются о том блаженстве сотворчества с Богом, которое познали Магомет и Христос, Будда и Моисей, Пастер и Эдисон, братья Райт и этот немыслимый и упрямый Шварц. Его идея освобождения России от веками накопленной злобы, отчаяния, раздражения, апатии и ненависти к евреям, татарам, немцам, литовцам, цыганам, полякам и даже к самим себе — эта «простая и техническая», как он говорил, задача захватила Зару, Акопяна и всех остальных его помощников так, как первых христиан проповедь Христа о любви к ближнему. «Возлюби ближнего, как самого себя? Но как же возлюбить, ненавидя?! — восклицал, богохульствуя, Шварц. — Нет, сначала нужно от ненависти избавиться! Вот избавим Россию от гноя ненависти, тогда и возлюбит она ближних своих, и настанет в ней царство Христово — я не возражаю! И татары вернутся в Крым, и КГБ развалится, и советская власть станет с человеческим лицом!»
Конечно, поначалу Зара отнеслась к этому с насмешкой. «Ферменты ненависти»? Какая чушь! Но Ашот, который проработал со Шварцем уже полгода, сразил ее простым вопросом:
— После каждого лечебного сеанса вы, экстрасенсы, моете руки — зачем? Вы же не касаетесь больного!
— Я смываю с себя его энергетическую грязь.
— И вода работает, как заземление, как громоотвод, не так ли?
— Да…
— И потому Магомет велел мусульманам делать омовение пять раз в день. Чтобы смывать раздражение?
— В общем, да…
— И любое омовение, купание, плавание освежает, то есть тоже смывает усталость, раздражение, злость? Невозможно выйти из моря в гневе и даже из душа невозможно выйти злым. Правда?
— Ну…
— Значит, в каждом из нас, в любом, есть негативная энергия, которая и рождает наши болезни. Христос накладывал руки на больных, снимал эту грязную энергию и тем исцелял, не так ли? Так покажи нам, как это происходит, как вы забираете негативную энергию. А мы соберем эту грязь, сконденсируем и освободим от нее Россию, излечим…
И они сделали это, почти сделали! Шварц, Акопян, Фетисова, Шаевич и Стас Журавин втащили на крышу их лаборатории простой мусорный ящик, вычистили его, покрасили, заполнили на манер оргонных аккумуляторов Райха чередующимися слоями фольги и хлопка, пропитанного «поби» — шварцевским поглотителем биоэнергии, и десять месяцев абсорбировали сброс негативных биоэнергетических ферментов жителями Москвы и Московской области. Конечно, никто не собирался запускать этот ящик в космос, то была проба, лабораторный эксперимент под названием «Кедр-1», но за эти десять месяцев Горбачев выпустил политзаключенных, отменил диктатуру компартии, цензуру и запрет на въезд татар в Крым, согласился на объединение Германии, подписал с американцами договор о сокращении армии и даже передал им схему расположения гэбэшных микрофонов в их посольстве. А потом… Потом Журавин-младший спьяну похвастал в кругу своих приятелей связью ЛАЭКБИ с немыслимыми московскими событиями. Гэбэшники примчались в лабораторию и чуть было не взорвали «Кедр» — благо Фетисова встала перед этим ящиком, как Зоя Космодемьянская, и закричала не своим голосом:
— Стойте! Вы с ума сошли! Там уже сорок шесть мегатонн ненависти! Это же сильнее атомной бомбы!
Назавтра над крышей ЛАЭКБИ завис десантный вертолет Министерства обороны, умелые парни тросами зацепили «Кедр» за скобы и осторожно, как атомную бомбу, утащили неизвестно куда.
Шварц чуть с ума не сошел.
— Они взорвут его под Москвой! Или в Сибири!
Но они оказались умнее, чем он думал. Они погрузили контейнер в очередной шпионский спутник ГРУ и катапультировали на космической орбите. Когда Журавин-старший принес эту весть в лабораторию, Шварц вздохнул с облегчением: только он, Акопян и Зара знали механизм загрузки и разгрузки «поби». Но уже через месяц случилась Фергана, потом Тбилиси, и умница Акопян первым сказал: «Мне это не нравится». И посмотрел в глаза Шварцу и Заре, и они сразу поняли, что он имел в виду.
В тот же день Зара стала готовиться к сеансу сверхдальнего телекинеза. Тридцать суток голода на дистиллированной воде, шестичасовые упражнения по системе «цигун», пранаяма — медитации с задержкой дыхания и молитвы. Как спортсмены накачивают мускулатуру перед олимпийскими соревнованиями, так по системе «цигун» йоги могут наращивать свою прану, перемещать ее по телу и даже играть ею, словно гантелями…
Через месяц, потеряв одиннадцать килограммов и обретя «спортивно-энергетическую» форму и способность выключать дыхание, Зара поняла, что готова попробовать. Ее биополе расширилось до двадцати метров, а ее аура стала золотисто-солнечного цвета. «Нимб! — сказал Шварц. — Просто нимб, как у ангела! На тебя уже молиться можно!» Но даже при таких параметрах никто не знал, что из этого выйдет. Сможет ли Зара достать «Кедр»? И если сможет, что ей с ним делать? И сможет ли она вернуться из сверхглубокого транса?
Кровавая резня в Вильнюсе не оставила ей пути к отступлению.
В тот день Шварц и Акопян провожали ее, как на тот свет. Впрочем, оно так и было: после сорока минут медитации перед развешанными на стене фотографиями «Кедра» Зара остановила дыхание, мысленно свела свое тело в луч и катапультировалась в астрал, или, как говорят физики, в четвертое измерение. Отсюда весь трехмерный мир показался ей таким, каким видится программисту мир виртуальной реальности через экран компьютера. «Кедр», который медленно вращался вокруг Земли, был от нее на расстоянии вытянутой руки. И Зара тут же увидела новшество — шикалинский лучевой энерговод, приваренный к ящику простой газовой сваркой. Акопян оказался прав: не сумев сделать из маломощного оргонного накопителя Райха сильный психотронный генератор, этот мерзавец все-таки нашел применение для своей игрушки, и вот откуда был сброшен заряд ненависти на Фергану, Тбилиси и Вильнюс.
Но как же быть? Всех ее сил, всего запаса ее энергии не хватит на то, чтобы выломать этот энерговод, эту шикалинскую пушку. Ах, если бы у нее была при себе бабушкина брошь! О, конечно, это никакая не брошь, Шварц и Акопян уже давно разобрались, что этот метеоритного происхождения металл даже при легком нагревании становится мощным энергопульсатором, потому что меняет валентность и выделяет сульфид бериллия. А Фетисова раскопала в библиотеке книгу о геометрических символах Египта, по которой изображенный на бабушкиной «брошке» крест с загнутой в петлю верхней оконечностью оказался тау-крестом — даром Богов и эзотерическим знаком жизни, талисманом египетских аристократов. Конечно, сейчас можно только догадываться об истории бабушкиной брошки и гадать, могли ли фермодонтские амазонки выжигать ею правую грудь своим девочкам. Но почти наверняка жители древней Понтиды и татарские предки Зары метили этим тавром свой скот. Да, если бы теперь, в астрале, у нее была при себе эта брошь!
