Врач вытащил из пиджака лист бумаги и поместил у Даниэля перед глазами. Это была нотная запись, вытатуированная на голове Томаса.
— Нам нужно еще двенадцать цифр, чемпион. Думай, прикидывай, размышляй. Пусть твоя музыковедческая голова поработает прямо сейчас, если ты не хочешь расстаться с ней сегодня ночью.
Понтонес насмешливо помахал бумагой с нотами перед лицом своей жертвы, а затем, казалось, забыл, что разговаривает с Даниэлем, потому что совершенно другим тоном, раскрывшим всю глубину его безумия, обратился к своей сообщнице:
— Сусана, как ты думаешь, не покрасить ли нам гильотину в красный цвет?
А потом снова заговорил с Даниэлем:
— С самого начала их красили в этот цвет. Угадай, во сколько мне обошлось добыть чертежи, чтобы построить то, что снесет тебе голову, если ты не поторопишься. В тридцать восемь долларов! Какие-то дерьмовые тридцать восемь долларов! И делаешь себе точную копию модели тысяча семьсот девяносто второго года. В интернете есть сайт, где тебе за эти деньги пришлют чертежи в формате PDF!
Врач снова поковырял в зубах.
— Правда, эта модель чуть маловата. Потолок здесь довольно высокий, и все же мне пришлось укоротить раму на полметра, потому что по правилам высота гильотины — четыре метра. Тебе интересно, сказывается ли на силе удара то, что лезвие падает с меньшей высоты? С шеей Томаса не было проблем, правда, Сусана? Ему хватило одного удара. Но с таким загривком, как у тебя, наверное, придется опускать его дважды.
Даниэль, не слушая разглагольствований врача, думал о том, как бы ему назвать этим людям двенадцать цифр, которые бы удовлетворили их и тем самым спасли ему жизнь. В прямом смысле слова нависшая над ним смертельная угроза спровоцировала выброс адреналина, невероятно усиливший его сообразительность.
— Покажи мне еще раз нотную запись, — обратился он к Понтонесу.
Врач поместил лист перед глазами Даниэля.
— Концерт «Император», — начал лихорадочно говорить Даниэль. — Или иначе концерт номер пять, опус семьдесят три. Сначала я подумал, что Томас выбрал это произведение из-за его масонской символики, но, очевидно, ошибся. Вот еще три цифры: пять, семь и три.
— Отлично, одиннадцать цифр. Не хватает еще девяти, гений. Почти половины ряда.
Неподалеку от дома судьи инспектор Матеос, сидевший в задней части микроавтобуса с подслушивающей аппаратурой, принадлежащего Отделу по раскрытию убийств, только что выяснил, что установленный на Даниэле жучок не работает из-за подавителя радиочастот.
— Ну, что будем делать, шеф? — спросил младший инспектор Агилар. Двухметровому Агилару было трудно перемещаться внутри фургончика, за последние пять минут он два раза стукнулся головой. — Заходим внутрь?
— Без ордера на обыск? Мы не можем войти в дом без судебного ордера, если не поймали кого-нибудь с поличным. Кроме того, это дом судьи. Отправь в суд факс, что мы на дежурстве и нам нужен ордер на обыск.
— Прости, шеф, но думаю, нам придется войти в дом. Паниагуа может быть в опасности.
Инспектору Матеосу очень хотелось выругать своего подчиненного, и, не сумев сдержаться, он попытался придать своим словам назидательность:
— Мы никого не поймали с поличным, парень, и не можем войти. Ты помнишь, что значит «поймать с поличным»?
Инспектор постарался усилить эффект, стиснув левый локоть своего собеседника.
— Шеф, у меня так гангрена начнется.
Выпустив его руку, Матеос продолжал:
— Пойманный с поличным — это тот, кого полицейские застали в момент совершения преступления.
— Прямо наизусть выучил!
— У меня это свежо в памяти. Ты разве не знаешь, что я изучаю право?
— Изучаешь пра… Ну так что, не входим?
— Смотри, Агилар. Ты слышишь крики? Выстрелы? Видишь сквозь тюлевые занавески, как один человек пытается задушить другого?
— Нет.
— Нет никаких видимых свидетельств, значит, нет никакого «с поличным». Если мы сейчас туда войдем и окажется, что они мило беседуют в гостиной, нам устроят такую выволочку! Отправляй факс, проси ордер на вход и на обыск, немедленно!
Младший инспектор занялся факсом, но по выражению его лица было очевидно, что по крайней мере один вопрос остался незаданным. Тогда Матеос сам задал ему вопрос:
— Ну что еще?
— Мелочь, шеф. Могу подождать.
— Нет, давай сейчас.
— Хорошо, пожалуйста. Тебе не кажется, что ты сильно рискуешь, говоря о своем дипломе, когда ты еще не закончил обучение?
Какое-то время Матеос пристально смотрел на своего помощника, потом произнес:
— Риск минимальный по сравнению с тем, как рискуешь ты: если скажешь кому хоть слово, я тебя убью.
Тем временем на чердаке судебный врач Фелипе Понтонес начал проявлять явные признаки нетерпения, нервно поигрывая со стопором, высвобождающим зажим, фиксирующий лезвие гильотины.
Даниэль невольно сжался — если бы в этот миг лезвие упало, удар пришелся бы ему по подбородку.
— У нас не так много времени, чемпион.
— Я знаю. Я думаю.
— Молодец, мыслишь в правильном направлении. Если в конце концов ты окажешься не на высоте и нам придется перерезать тебе глотку, не надо так втягивать голову в плечи, понимаешь? Потому что мы убьем тебя вдвоем, как и Томаса. Сусана приведет в действие механизм, а я с другой стороны буду тянуть тебя за волосы, так что удар придется прямо по шее.
— Меньшего я от тебя не ожидал, — ответил Даниэль, не переставая ломать голову над разгадкой нотной записи.
— Томаса мне пришлось держать за уши, у него волосы короче, чем у тебя, и он пытался вытащить голову из этой лунки, la lunette — это ее настоящее название. Вон та штука позади тебя — нет, бесполезно, отсюда ты ее не увидишь — нужна для того, чтобы кровь не забрызгала помощника палача.
— Дай ему подумать, Фелипе, — попросила судья. — Если ты будешь все время болтать и мешать ему думать, мы тут до утра провозимся.
— А что, если он жаждет обогатить свои и без того разносторонние знания? А, Даниэль?
— Концерт, — Даниэль лихорадочно размышлял, пытаясь любой ценой спасти свою жизнь, — написан в тональности ми-бемоль. А это не больше чем частота колебаний, которую тоже можно выразить математически.
— И что это будут за цифры?
— Не знаю. Но музыкальная частота всегда определяется пятью числами: тремя целыми и двумя десятичными дробями.
— Я тебе не верю, — возразил врач. — Ты все это придумал на ходу, чтобы спасти свою шкуру.
— Клянусь тебе, я говорю правду. Единственная частота, которая выражается круглым числом, это ля, она называется четыреста сорок, и по ней настраивается оркестр. Называется она так потому, что любое вибрирующее тело, чтобы издать эту ноту, должно совершать четыреста сорок колебаний в секунду.
— Премного благодарны за лекцию, но ля нас не интересует. Расскажи про ми-бемоль.
— Повторяю, я не помню частоту, но это легко выяснить. Спустись к компьютеру, который стоит у вас на террасе, и набери в любом поисковике «частота ноты ми-бемоль». Появится число из пяти цифр, и тогда, чтобы закончить ряд, нам останется всего четыре.
Обменявшись взглядом со своей сообщницей, медик спустился с чердака.
После нескольких секунд молчания судья, по-прежнему стоявшая за спиной у Даниэля, заговорила:
— Думаю, у тебя масса вопросов.
— Как ты узнала, что Томас нашел Десятую симфонию?
— Он сам мне сказал. Как ты понял по письмам, которые оказались у Матеоса, мы долго были любовниками. И в автомобильную катастрофу, которая навсегда изуродовала мое лицо, мы попали вместе. Рональд вел машину — он прилично выпил за обедом, — мы ехали по проселочной дороге со слабым движением. Он валял дурака за рулем, как вдруг из-за поворота появился трактор. Томас отделался легкими ранениями, а меня изрезало осколками, и я едва не отправилась на тот свет.
— Ты считаешь его виновником той аварии!
— Разумеется, — сказала она убежденно. — Если бы он не пил и не дурачился за рулем, мы легко избежали бы столкновения. А мы крутились на этой дороге, и вот мое лицо стало таким, как сейчас, превратилось в нелепую маску.
Послышались шаги Понтонеса на лестнице, но над краем люка появилась только его голова.
— Что-то случилось?
— Мне нужен пароль твоего компьютера. Я пробовал несколько раз: твое имя, дата рождения, даже имя твоей матери, — не хотелось лишний раз спускаться и подниматься, но ничего не подошло. Скажи мне пароль.
— Бетховен.
— Да, мог бы и догадаться.
Понтонес тяжело вздохнул, изображая усталость, и снова исчез. Даниэль продолжал расспрашивать судью:
— Когда Томас сказал тебе, что нашел Десятую симфонию?
— После катастрофы мы расстались. Я безумно злилась на него из-за того, что произошло. Со временем я поняла, что это чувство пожирает меня изнутри, и все-таки однажды позвонила ему и сказала, что простила.
