Дженнифер поняла, что они с Томом и Арчи заблуждались все это время. Майло не имел отношения к смерти Хэммона или Квинтавалле. Это была месть. Жестокая месть за жульничество, совершенное пятнадцать лет назад и забытое всеми. Всеми, кроме пострадавшего.
— Если вы убьете меня, это ничего не даст.
— Ни одно из убийств ничего не дает. Я делаю это потому, что мне нравится. Потому что я могу.
Он кивнул стоящему рядом мужчине, и тот, с раскрытым ножом в руке, сделал шаг вперед.
— Подождите! — воскликнула Дженнифер, не в силах отвести взгляда от приближающегося лезвия. — Я могу помочь.
— Как? — фыркнул он.
— Ваши картины — настоящие — находятся в сейфе, в моем отеле. Я могу дать вам доступ к ним.
Мужчина с ножом медлил, ожидая инструкций. Такеши, судя по всему, обдумывал ее предложение.
— Продолжай.
— У вас будут сертификаты и подлинные картины. Аукционные дома не смогут сделать ничего, кроме как продать их, что и планировалось. Как они смогут отказаться? Никто никогда не узнает о том, что когда-то вы купили подделки. — Дженнифер не чувствовала себя виноватой, предлагая это. Хэммон мертв, Рази сбежал из страны. Никто из них не хватится картин; к тому же, учитывая обстоятельства, у нее просто не было выбора.
Такеши кивнул, но прежде чем он успел сказать хоть что-то, один из его людей издал короткий крик. Через кухонное окно пробился пульсирующий синий свет. Полиция. Каким-то образом они узнали о Бессоне. Она почти не видела лица Такеши из-за маски, однако по стали в его глазах и по тому, как его люди проверяли оружие и боеприпасы, Дженнифер поняла: численный перевес не на их стороне, но они не сдадутся без боя. Если только она не покажет им, как это сделать.
— Могу помочь еще кое в чем, — быстро предложила она. — Я знаю, как отсюда выбраться.
Катакомбы, Париж, 24 апреля, 00:01
Том был прав — без проводника здесь нечего делать. Арчи обнаружил, что его прекрасное чувство направления оказалось бесполезным в лабиринте пересекающихся проходов. Только благодаря тому, что свет фонарика изредка выхватывал из темноты написанные или нацарапанные на известняке названия улиц, Арчи понимал, где приблизительно они сейчас находятся. Здесь, внизу, при всей его пренебрежительной мрачности, Бланко был незаменим.
Сложно было не только ориентироваться, но и идти. Земля под ногами выгибалась, повторяя контуры наслоений горных пород. В некоторых местах можно было выпрямиться во весь рост, в других, из-за торчащих труб и свисающих кабелей, приходилось ползти по камням, щебенке и грязи, вброд перебираться через застойные пруды, образованные сочившейся сверху водой. Казалось, ничто не может сбить Бланко суверенного, широкого шага.
Единственной неизменной вещью на всем их пути были граффити. Иногда это были просто корявые надписи и политические слоганы, но временами встречались удивительно яркие законченные композиции, резко выделяющиеся на фоне бледных пыльных стен. Изображения поражали разнообразием — улыбающийся скелет и пара мультяшных персонажей, гоняющихся друг за другом с топором и огромным листом марихуаны; бог солнца индейцев майя; празднование высадки американцев на Луну; падение Берлинской стены… Здесь, внизу, не существовало границы между важным и не важным. Этот мир имел свои приоритеты.
Бланко помедлил у кирпичной стены, позволив Тому и Арчи догнать себя. В ней кувалдой был пробит лаз с неровными краями.
— Катафлики замуровывают тоннели, мы разбиваем, — объяснил он. — Они пытаются огородить нас, как скот, но тоннели контролировать не могут. Они не понимают, что здесь — пограничная территория. Законы устанавливаем мы.
— Сколько лет этим тоннелям? — Тяжело дыша, Арчи посмотрел на часы и увидел, что они в пути уже час. Судя по всему, это была единственная интересовавшая Бланко тема, а чем дольше он будет говорить, тем лучше удастся отдохнуть.
— Это в основном каменоломни Римской империи, — ответил Бланко. — Люди спускаются сюда с тех времен. Смотри.
Он посветил фонариком на стену. Среди калейдоскопа граффити Арчи увидел вырезанное имя и под ним дату — 1727 год.
— В революцию здесь прятались аристократы. Во время Парижской Коммуны — крестьяне. Сопротивление укрывалось здесь в войну. Теперь пришло наше время.
К неудовольствию Арчи, Бланко повел их дальше в полном молчании. Тишину нарушал только звук шагов, свет фонариков прорезал в темноте узкие столбы света. Так прошло еще сорок пять минут.
— Отлично. Мы у бункера, — внезапно сообщил Бланко. — Недалеко осталось.
— У бункера? — Арчи пытался отдышаться, опираясь ладонями на колени.
— Нацисты построили себе укрытие от воздушных налетов под школой, недалеко от сада Люксембург. — Бланко фонариком осветил ржавую железную дверь с круглым вентилем, словно с подводной лодки. Дверь была снята с петель и прислонена рядом с развороченным входом в бункер.
Арчи заглянул внутрь и увидел на противоположной стене табличку на немецком: «Raucht verboten».
— «Не курить», — перевел Том.
— И хорошо, — прохрипел Арчи. — Сигарета меня добила бы.
— Стрелки указывают разные направления, — сказал Бланко, осветив нарисованные под табличкой разноцветные указатели. — Черные ведут обратно на улицу. — Он нетерпеливо развернулся. — Надо идти. Здесь все время полно детей, а где дети, там и катафлики.
Бланко перебрался через груду земли и камней, образовавшуюся в результате частичного обрушения потолка. Том и Арчи последовали за ним через узкий пролом и некоторое время шли, пока Бланко внезапно не остановился.
— Видите, я был прав. — Он посветил фонариком перед собой, и из темноты выступила стена. На ней отражающей краской был нарисован насмешливо оскалившийся череп.
— Ты уверен, что это здесь? — Том подошел к стене. — Может, мы не там свернули?
— Я не путаю повороты, — раздраженно отозвался Бланко. — Просто тоннель здесь заканчивается.
— Тогда что это такое? — Арчи осветил фонариком один из кирпичей. Под слоем краски в левом глазу скелета был вырезан маленький иероглиф-скарабей.
Проспект Обсерватории, Четырнадцатый квартал, 24 апреля, 00:07
— Сюда. — Пробегая через кухню, Дженнифер массировала запястья. Кончики пальцев покалывало, восстанавливалось кровообращение.
Она остановилась перед зеркалом и нажала на нижний правый угол рамы, как делал Бессон. Зеркало распахнулось. С лестницы донесся топот и гудение поднимающегося лифта. Повинуясь приказу Такеши, его люди пробрались через образовавшийся ход в небольшую комнату. Дженнифер закрыла за собой зеркало ровно в тот момент, когда тень первого полицейского показалась на пороге квартиры.
Она прижала палец к губам. Такеши кивнул и взглядом приказал своим людям не двигаться. Группа по спасению заложников, из шести человек, с биноклями ночного видения и пистолетами-пулеметами, разделилась на пары, чтобы обыскать квартиру. У каждой комнаты один человек врывался внутрь, чтобы убедиться, что там никого нет, а второй прикрывал у входа. Тело Бессона было в последней по счету комнате, и когда его обнаружили, раздался короткий окрик. Через несколько минут в квартире появился Ферра в сопровождении пяти полицейских в форме и сразу прошел в лабораторию. Вскоре он снова показался в поле видимости, чертыхаясь и раздавая указания. Кто-то, видимо, по его приказу, нашел выключатель и зажег свет.
Очень странно было смотреть на происходящее, словно действие разворачивалось на большом экране. Такеши, казалось, застыл на месте, почти не моргая, по его лбу ручьями лил пот. Ферра подошел к зеркалу и, не переставая отдавать команды, поправил пуговицы на форме и фуражку. Дженнифер задержала дыхание. Казалось, что Ферра смотрит ей прямо в глаза, но он повернулся к криминалистам, только что появившимся на месте преступления.
— Бессон сказал мне, что отсюда можно выбраться, — прошептала она. — Здесь есть запасной выход.
— Где?
— Не знаю точно, — призналась она, заглядывая за коробку слева от себя. — Я только знаю, что здесь.
Она отодвинула от стены еще несколько коробок и торжествующе указала на ход в левом углу, достаточный для того, чтобы в него можно было пролезть.
— Куда он ведет? — скептически спросил Такеши, присев на корточки рядом с Дженнифер.
— Подальше отсюда. — Она кивнула в сторону зеркала. — В данный момент это все, что меня интересует.
— Ты идешь первой.
— Хорошо. — Дженнифер легла на живот и принялась забираться в лаз, но остановилась, вспомнив кое-что. — На одной из полок есть картина.
— Зачем она тебе?
— Она принадлежит… моему другу. Он просил меня забрать ее. Вам она не нужна.