– Вы и газетам собираетесь передавать каждую копию? – осведомился Рафтер.
– А почему бы нет? После регистрации в суде иск может быть обнародован.
– Пресса и так избаловала нас вниманием.
– Первыми кидаться грязью начали вы.
– Что?
– Вы организовали публикацию об аресте Майкла Брока.
– Ложь.
– Откуда в таком случае “Вашингтон пост” взяла его фотографию?
Артур приказал Рафтеру заткнуться.
Больше часа я просидел в кабинете за запертыми дверями, уставясь в голую стену, прежде чем у меня выстроилась относительно стройная схема конфликта. Фирма готова расстаться с кучей денег, лишь бы избежать дальнейшего унижения в глазах общества и огласки, которая неминуемо ведет ее к разорению. Если я верну досье, фирма снимет обвинение в краже. Но требование морального удовлетворения останется в силе.
По их мнению, я не только перебежчик, на мне полностью лежит ответственность за происходящее. Я связующее звено между их грязными секретами, спрятанными в башне из слоновой кости, и обрушившимся на фирму позором. За одно это меня следует ненавидеть, а угроза лишиться накопленных и грядущих богатств вообще взывает к беспощадной мести.
Опозорил я фирму исключительно благодаря похищенной служебной информации. (Похоже, о помощи Гектора Палмы они не догадывались.) Склеил по кусочкам отвратительную картину и притащил в суд.
Иуда.
Грустно, но я понял их.
София и Абрахам давно ушли. Я сидел в полутемном кабинете. Внезапно дверь открылась, и грузной поступью вошел Мордехай. Он тяжело опустился на один из двух складных стульев. Прежний хозяин выкрасил их в отвратительно коричневый цвет, отчего они стали более уродливыми, нежели были. Тем не менее я купил их по дешевке – за шесть долларов, дабы не опасаться, что клиент на полуслове рухнет на пол – старые стулья предоставляли такую возможность.
Я знал, всю вторую половину дня Мордехай просидел на телефоне, поэтому к нему не заглядывал.
– Сегодня было много звонков, – сообщил Мордехай. – События развиваются куда быстрее, чем мы предполагали.
Я не отреагировал.
– Сначала Артур, затем Де Орио, судья. Ты знаешь Де Орио?
– Нет.
– Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал много лет назад в крупной юридической фирме, потом плюнул на хорошие деньги и решил, бог весть почему, стать судьей. За месяц рассматривает больше дел, чем любой судья в городе: умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая. Всегда старается примирить стороны, а когда не получается, вершит быстрый суд. У него дела не задерживаются.
– По-моему, я слышал о нем.
– Надеюсь. Не зря же семь лет занимался юриспруденцией в этом городе.
– Антитрестовское законодательство слишком далеко от судов.
– Да ладно. Мы договорились с ним встретиться завтра в час у него. Будут ответчики со своими адвокатами, я, ты, Уилма Фелан – в общем, все, кто имеет отношение к иску.
– И я?
– Де Орио настаивает на твоем присутствии. Говорит, ты можешь сидеть в сторонке и слушать, но быть должен обязательно. С досье.
– Пожалуйста.
– Некоторые считают Де Орио фигурой одиозной – наверное, из-за его антипатии к прессе. Из зала суда он выбрасывает журналистов за шиворот, как нашкодивших котят, а телерепортерам запрещает приближаться к дверям ближе чем на тридцать метров. Широкая огласка нашего дела его просто бесит, он твердо решил пресечь всякую утечку информации в газеты.
– Гражданский иск не является секретом для общества.
– Да, но судья вправе объявить слушание закрытым. Не думаю, чтобы Де Орио пошел на это, но прикрикнуть для порядка он любит.
– Значит, он хочет решить дело миром?
– Именно так. Ведь он судья, а какой судья против, если стороны договорятся сами? У него же останется время на лишнюю партию в гольф.
– Что он думает о нашем деле?
– Карт Де Орио не раскрывает, однако требует, чтобы явились те, кто может принять решение на месте, а не какие-то пешки.
– И Гэнтри?
– И он. Я говорил с его адвокатом.
– А Гэнтри знает про металлодетектор?
– Наверное. В суде ему бывать приходилось. Артур и я поставили Де Орио в известность о нашей встрече. Мне показалось, особого впечатления на него это не произвело.
– А что обо мне?
* * *
Последовала долгая пауза. Мордехай подыскивал слова.
– Судья будет придерживаться жесткой линии.
Утешительного мало.
– Ты же говорил о его справедливости, Мордехай. Где она? Моя голова в петле. Я не вижу перспективы.
– Это не вопрос справедливости, Майк. Ты взял досье, чтобы исправить причиненное людям зло. У тебя не было намерения совершать кражу – ты просто позаимствовал документы на час-другой. Поступок благородный, что и говорить, и все-таки кража есть кража.
– Так считает Де Орио?
– Да. Я повторяю его выражения.
Значит, в глазах судьи я вор. Похоже, данная точка зрения становится общепринятой. Я не спросил у Мордехая о его мнении – побоялся услышать правду.
Стул жалобно вздохнул под мощным телом, но выдержал. Я мог гордиться удачной покупкой.
– Хочу сказать тебе следующее, – внушительно произнес Мордехай. – Только мигни – и я все брошу. Мировая никому, по сути, не нужна. Жертвы похоронены, их наследники либо неизвестны, либо сидят за решеткой. Даже самое благоприятное разрешение конфликта не изменит мою жизнь ни на йоту. Дело это целиком твое. Решай сам.
– Все далеко не так просто, Мордехай.
– Почему?
– Меня пугает обвинение в уголовном преступлении.
– Естественно. Но они готовы снять его. Они даже забудут о твоей лицензии. Могу хоть сейчас позвонить Артуру и сказать, что мы отзываем свой иск – если они поступят так же.
Противники расходятся, дуэль отменяется. Да он обеими руками ухватится за мое предложение. Оно для него – спасение.
– Пресса разорвет нас на части.
– Ну и пусть. Думаешь, нашим клиентам важно, что об их адвокатах кричат газеты?
Сейчас Мордехай выступал в качестве адвоката дьявола, а не бездомных, пытался и меня защитить, и фирму покарать.
Но как уберечь человека от него самого?
– Хорошо, мы уйдем в сторону. И чего достигнем? Убийство останется безнаказанным. Людей будут продолжать выбрасывать на улицы. Фирма несет безусловную ответственность за незаконное выселение и смерть наших клиентов, и ей это сойдет с рук? Речь об этом?
– Иного способа сохранить твою лицензию не существует.
– Не дави на меня, Мордехай.
Но он был прав. Я шлепнулся в лужу, и мне из нее выбираться. Я унес из фирмы чужое досье – дурацкий поступок, преступление с юридической и моральной точек зрения.
Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную, Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол. Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с деятельностью гигантских частных предприятий.
Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли урегулировать проблему мирным путем – без суда. Мордехаю необходим громкий, скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, среди которого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказания виновного, а для воззвания к общественной совести.
Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентное лицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меня на голодную смерть.
– Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.
* * *
– Никто и не ждет, Майк.
– Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатить приемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию? И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?
– Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.
– Звучит пугающе, но не убийственно.
Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль о бесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, даже бывшие коллеги из “Дрейк энд Суини” – то подумают они?
– Два года ты не сможешь заниматься юридической деятельностью.
– То есть я потеряю работу и здесь?
– Нет, конечно.
– А что я буду делать?
– Кабинет остается за тобой. Будешь вести прием клиентов в БАСН, у “Доброго самаритянина” – там, где ты уже был, – как полноправный сотрудник. Только называться будешь не юристом, а социальным работником.
– Другими словами, ничего не изменится?
– Очень немногое. Возьмем Софию – она управляется с огромным числом клиентов, половина города считает ее адвокатом. Когда необходимо рассмотреть вопрос в суде, туда отправляюсь я. Точно такое же положение займешь и ты.
