Эмма недоуменно смотрит на меня.
— К Джейкобу это не имеет никакого отношения.
— Имеет, — уверяю я, — потому что в штате Вермонт, несмотря на все, о чем я вам рассказал, Джона Бина признали дееспособным, и он предстал перед судом. Таков юридический прецедент.
Эмма опускается на скамью рядом со мной.
— Боже! — шепчет она. — Что же нам делать?
— Я… считаю, нужно добиться, чтобы Джейкоба признали невменяемым.
Она вскидывает голову.
— Что? О чем вы говорите? Джейкоб не сумасшедший…
— Вы только что уверяли меня, что он не может предстать перед судом, а теперь утверждаете, что он слишком дееспособен, чтобы использовать в качестве защиты невменяемость. Либо одно, либо другое! — возражаю я. — Можем ознакомиться с уликами… Но, судя по вашему рассказу, улики против Джейкоба очень весомые, включая его признательные показания. Я действительно полагаю, что это лучший способ уберечь его от суда.
Эмма меряет коридор шагами. Луч света падает ей на волосы и щеку, и внезапно я вспоминаю курс по истории живописи, который прослушал в колледже: на «Пьете» Микеланджело, «Мадонне с младенцем» Рафаэля и «Мадонне в гроте» Леонардо да Винчи Мария не улыбается. Неужели потому, что знает, что находится на острие копья?
— Если получится с невменяемостью, он вернется домой? — спрашивает Эмма.
— В зависимости от обстоятельств. Судья имеет право направить его на принудительное стационарное лечение, пока не удостоверится, что Джейкоб не представляет опасности для окружающих.
— Что вы подразумеваете под принудительным стационаром? Вы говорите о психбольнице?
— Такое вполне может быть, — признаюсь я.
— Значит, у моего сына два пути — либо в тюрьму, либо в психушку? Третьего не дано?
— Третий — это что?
— Его отпускают, — отвечает Эмма. — Признают невиновным.
Я открываю рот, чтобы сказать ей: это дело маловероятное, легче научить Тора вязать на спицах, — но вместо этого просто делаю глубокий вдох.
— Почему бы нам не спросить самого Джейкоба?
— Ни в коем случае! — отвечает Эмма.
— К сожалению, решать не вам.
Я встаю и иду в кухню. Джейкоб перебирает в миске чернику и дает ягодки помельче Тору.
— Вы знали, что он любит ягоды? — спрашивает Джейкоб.
— Он ест все, что не прибито гвоздями, — отвечаю я. — Приятель, нужно поговорить о твоем деле.
— Приятель?
Эмма заходит в комнату и, скрестив руки на груди, становится за моей спиной.
Я не обращаю на нее внимания и подхожу к Джейкобу.
— Тебя признали дееспособным. Ты прошел тест.
— Правда? — радуется он. — Я на самом деле хорошо отвечал?
Эмма делает шаг вперед.
— Просто отлично, дорогой.
— Нужно продумать линию защиты, — говорю я.
Джейкоб отставляет миску с черникой.
— У меня есть несколько превосходных идей. В «Блюстителях порядка» показывали серию, когда…
— Это не телевизионный сериал, Джейкоб, — возражаю я. — Это на самом деле очень важно. Это твоя жизнь.
Он садится за стол и берет Тора на колени.
— Вы знаете, что человеку, который изобрел «липучку», идею подсказала его собака, когда он прогуливался с ней в Альпах? Когда в шерсти запутались колючки, он подумал о том, как нечто с крючками может цепляться за что-то с петлями.
Я сажусь напротив.
— Тебе известно такое понятие, как «положительное основание для защиты»?
Он кивает и выдает в ответ юридическое определение: «Причина, по которой подсудимого признают невиновным, — например, самооборона, защита третьего лица, а равно пребывание обвиняемого в состоянии невменяемости. Обвиняемый обязан в установленный срок, до начала судебного процесса, подать ходатайство, обычно в письменной форме».
— Я думаю, Джейкоб, что самые высокие шансы выиграть этот процесс — представить положительные основания для защиты.
Его лицо так и сияет.
— Правильно! Разумеется! Защита третьего лица…
— Кого ты защищал? — перебиваю я.
Джейкоб опускает взгляд на Тора и играет кончиком его ошейника.
— «Вы же это несерьезно? — говорит он. — Очень серьезно… и называйте меня Док».
— Ты полагаешь, что в твоем положении есть время для шуток?
— Это из «Аэроплана»! — восклицает Джейкоб.
— Не смешно. У обвинения против тебя веские улики, Джейкоб, именно поэтому я считаю, что нужно заявлять о невменяемости.
Джейкоб вскидывает голову.
— Я не сумасшедший!
— Я не это имел в виду.
— Знаю я, что это значит, — возражает он. — Это означает, что человек не отвечает за свое противоправное поведение, если в результате психических заболеваний или расстройств на момент совершения преступления не был способен отличить «плохо» от «хорошо». — Джейкоб вскакивает, сбрасывая Тора на пол. — У меня нет психических заболеваний или расстройств. У меня просто причуды. Правда, мама?
Я бросаю взгляд на Эмму.
— Вы, должно быть, меня разыгрываете.
Она вздернула подбородок.
— Мы всегда говорили, что синдром Аспергера не инвалидность, а просто… иная дееспособность.
— Отлично! — восклицаю я. — Джейкоб, либо я подаю ходатайство о признании тебя невменяемым, либо возвращайся со своими причудами назад в тюрьму.
— Нет, как ни странно, в штате Вермонт нельзя подавать такое ходатайство, если я запрещаю это делать, — отвечает Джейкоб. — Все дела рассматривались в Верховном суде штата: штат против Бина, 1–70–1; «Вермонт Рипортс» 2–90, 7–60–2; «Атлантик Рипортс»-бис 12–59, 2000.
— Господи боже! Ты слышал об этом деле?
— А вы нет? — Он удивленно поднимает брови. — Почему просто не рассказать правду?
— Хорошо, Джейкоб. Какую правду?
Только задав вопрос, я понимаю, какую совершаю ошибку. Любой адвокат знает, что необходимо быть очень осторожным с вопросами, когда представляешь клиента в уголовном процессе, поскольку все сказанное им может быть использовано против него. Если он будет давать показания позже и станет отрицать все то, что говорил раньше, ты окажешься в затруднительном положении, тебе придется отказаться представлять его интересы (что сформирует предвзятое мнение) или сообщить суду, что подсудимый нечестен (что еще больше восстановит суд против него). Вместо вопроса «Что произошло?» нужно плясать вокруг правды и фактов. Ты спрашиваешь клиента, как бы он ответил на определенные вопросы.
Или, другими словами, я только что не на шутку облажался. Теперь, когда я спросил его о правде, ему нельзя позволять давать показания и свидетельствовать против себя.
Поэтому я перебиваю его, не давая ответа.
— Подожди! Не отвечай, не хочу слышать, — говорю я.
— Как это «не хочу слышать»! Считается, что вы мой адвокат!
— Причина, по которой я не могу сказать в суде правду, состоит в том, что факты говорят убедительнее слов.
— «Тебе не нужна правда!» — визжит Джейкоб. — Я невиновен. И уж точно не безумен!
Я хватаю Тора в охапку и направляюсь в прихожую. Эмма идет за мной.
— Он прав, — говорит она. — Зачем нам ходатайствовать о невменяемости? Если Джейкоб невиновен, должен же судья это услышать?
Я оборачиваюсь так резко, что она чуть не падает.
— Я хочу, чтобы вы кое о чем подумали. Представьте, что вы сидите в жюри присяжных. Только что вы выслушали длинный перечень фактов, которые связывают Джейкоба с убийством Джесс Огилви. Потом вам придется наблюдать, как Джейкоб садится в свидетельское кресло и преподносит свою версию правды. Кому вы поверите?
Она молча сглатывает, потому что здесь (хоть здесь!) спорить не приходится: Эмма отлично знает, каким Джейкоба видят окружающие, даже если сам Джейкоб не отдает себе в этом отчета.
— Послушайте, — говорю я, — Джейкоб должен принять предложение о ходатайстве относительно признания его невменяемым как лучшее, что у нас есть.
— Как вы его в этом убедите?
— Не я, — возражаю я Эмме, — а вы этим займетесь.
Все учителя местной средней школы отлично знали Джейкоба Ханта, даже если он учился и не в их классе. Отчасти благодаря его дурной славе. Но мне показалось, что до убийства он принадлежал к тем детям, на которых постоянно натыкаешься в школьных коридорах, — потому что они как бельмо на глазу. После нескольких часов опроса преподавателей и сотрудников, наслушавшись, как Джейкоб в одиночестве сидел во время обеда, как переходил из класса в класс в своих огромных наушниках, чтобы не слышать окружающего шума (и грубых насмешек одноклассников), я стал задаваться вопросом: как ему удалось дожить до восемнадцати лет и не убить кого-нибудь раньше?
Все, что мне удалось узнать, — это то, что у Джейкоба обучение в школе тесно переплеталось со страстью к криминалистике. На английском, когда задали прочитать биографию и сделать устный доклад, он выбрал биографию «отца криминалистики» Эдмонда Локарда. На математике, проводя независимое исследование, он использовал угол столкновения соударяющихся тел Герберта Макдональда, беря за начало координат брызги крови.
