Данглар задумался на несколько мгновений.
— Камиллу окружают враждующие братья — Горации с одной стороны, Куриации с другой. Она любит того, кто хочет убить другого. То же самое и с нашей Камиллой. Враждующие земляки — вы и Вейренк. Но Вейренк представляет Расина. Кто был самым ярым соперником и врагом Расина? Корнель.
— Правда? — спросил Адамберг.
— Правда. Добившись успеха, Расин сбросил с трона старого драматурга. Они ненавидели друг друга. Ретанкур выбирает Корнеля и указывает на его врага — Расина. То есть Вейренка. Поэтому она и заговорила стихами, чтобы навести вас на мысль о Вейренке.
— Действительно, я сразу о нем подумал. Я только не понял, снился он ей или просто она от него заразилась.
Адамберг поднял стекло и пристегнул ремень безопасности.
— Давайте я сам сначала с ним поговорю, — сказал он, заводя мотор.
Вейренк быстро шел на поправку. Откинувшись на подушки, он сидел на кровати в одних шортах, подогнув одну ногу под себя и вытянув другую. Он смотрел, как Адамберг, скрестив руки, ходит взад-вперед по палате.
— Вам что, трудно вставать? — спросил Адамберг.
— Тут потянет, там пожжет, не более того.
— Вы можете ходить, водить машину?
— Думаю, да.
— Хорошо.
— Ну что же, господин, я вижу — пробил час
И отблеск тайны лег издалека на вас.
— Вы правы, Вейренк. Убийца Элизабет, Паскалины, Диалы, Пайки и бригадира Грималя, преступник, который осквернил могилы, чуть было не отправил на тот свет Ретанкур, искромсал трех оленей и кота и опустошил раку с мощами — не женщина. А мужчина.
— Это что, просто интуиция? Или в деле появились новые элементы?
— Что вы понимаете под «элементами»?
— Улики.
— Пока нет. Но я знаю, что этот человек знал достаточно про ангела смерти, чтобы пустить нас по ее следу, направить следствие в нужную ему сторону и привести его прямиком к пропасти, в то время как он преспокойно делал свое дело на стороне.
Вейренк прищурился, потянулся за сигаретами.
— Расследование шло ко дну, — продолжал Адамберг, — женщины гибли, и я тонул вместе с ними. Блестящая месть. Можно? — кивнул он на сигареты.
Вейренк протянул ему пачку и зажег две сигареты. Адамберг проследил за движением его руки. Ни дрожи, ни тревоги.
— И этот человек работает у нас, в уголовном розыске.
Вейренк запустил руку в свою тигриную шевелюру, выдохнул дым и поднял на Адамберга изумленный взгляд.
— Но у нас нет против него ни единого более или менее осязаемого элемента. У меня связаны руки. Что скажете, Вейренк?
Лейтенант стряхнул пепел в ладонь, и Адамберг пододвинул ему пепельницу.
— Пока ему вослед бросали мы суда,
Решив, что за морем он канул без следа,
Он рядом с нами был, и в этом — вся беда.
— Именно. Какой триумф, не правда ли? Умница, заморочивший голову двадцати семи дуракам.
— Вы, надеюсь, не имеете в виду Ноэля? Я плохо его знаю, но я не согласен. Ноэль агрессивен, но он не агрессор.
Адамберг покачал головой.
— Про кого же вы думаете?
— Я думаю про то, что сказала Ретанкур, выйдя из тумана.
— Ну наконец-то, — улыбнулся Вейренк. — Вы имеете в виду два стиха из «Горация»?
— Откуда вы знаете, что она процитировала?
— Я часто справляюсь о ней. Мне Лавуазье сказал.
— Для новичка вы необыкновенно предупредительны.
— Ретанкур — моя напарница.
— Мне кажется, Ретанкур из последних сил пыталась указать мне на убийцу.
— Мой господин, к чему вся эта речь?
Чтоб с запозданьем смысл из этих слов извлечь?
Их сутью пренебречь и тем беду предречь?
— Ну а вы, Вейренк, поняли, в чем смысл?
— Нет, — сказал Вейренк, отводя глаза, чтобы стряхнуть пепел. — Что вы собираетесь делать?
— Ничего особенного. Я собираюсь подождать преступника там, куда он придет. Время не терпит, он знает, что Ретанкур скоро заговорит. У него мало времени — не больше недели, учитывая, что Виолетта поправляется со страшной скоростью. Убийце надо во что бы то ни стало приготовить свою смесь до того, как ему отрежут все пути к вечной жизни. Мы отдадим ему на заклание Франсину, сделав вид, что сняли охрану.
— Классический ход, — прокомментировал Вейренк.
— В забеге на короткие дистанции нет ничего необыкновенного. Два парня несутся бок о бок по беговой дорожке, и побеждает самый быстрый. Вот и все. И тем не менее уже несколько тысячелетий миллионы парней все бегут и бегут. Тут то же самое. Он бежит, и я бегу. Я ничего нового не собираюсь придумывать, просто убийце надо помешать прийти к финишу раньше нас.
— Но он наверняка подозревает, какую ловушку мы ему расставим.
— Конечно. Но он все равно побежит, у него, как и у меня, нет выбора. Он тоже не собирается оригинальничать, ему надо добиться успеха, и чем примитивнее наша ловушка, тем меньше убийца будет ее опасаться.
— Почему?
— Он, как и вы, считает, что я придумаю нечто позаковыристей.
— Понимаю, — согласился Вейренк. — Если вы идете примитивным путем, то, значит, вернете Франсину домой? Под незаметным эскортом?
— Нет. Никому не придет в голову, что Франсина вернется на ферму по собственной воле.
— Куда же вы ее денете? В гостиницу в Эвре? Спровоцируете утечку информации?
— Не совсем так. Я выберу надежное место, которое преступник сможет легко вычислить сам, если у него есть хоть одна извилина. А у него она есть, и не одна.
Вейренк задумался.
— Место, известное вам, — начал он рассуждать вслух, — место, которое не напугает Франсину и где вы сможете организовать охрану, не прибегая к помощи полицейских.
— Например?
— Гостиница в Аронкуре.
— Видите, как все просто. В Аронкуре, где все началось, под защитой Робера и Освальда. Они гораздо незаметнее полицейских. Легавых все равно узнают.
Вейренк с сомнением посмотрел на Адамберга.
— Даже легавого, который спустился с гор, не потрудившись застегнуть рубашку и убрать туман из глаз?
— Даже меня, Вейренк. И знаете почему? Знаете ли вы, почему парень, сидящий за столиком в кафе перед кружкой пива, не похож на легавого, сидящего за столиком в кафе перед кружкой пива? Потому что легавый работает, а парень — нет. Потому что парень думает, мечтает, воображает. А полицейский наблюдает. Глаза парня обращены внутрь себя, а глаза легавого шарят вокруг. И направление взгляда бросается в глаза больше, чем знаки отличия. Так что легавым не место в аронкурском кафе.
— Неплохо, — признал Вейренк, потушив сигарету.
— Надеюсь. — Адамберг встал.
— Зачем вы пришли, комиссар?
— Спросить вас, не вспомнили ли вы чего-нибудь нового, с тех пор как перенесли сцену в реальные декорации, на Верхний луг.
— Только одно.
— Слушаю вас.
— Пятый парень стоял в тени орехового дерева и смотрел на остальных.
— Так.
— Он держал руки за спиной.
— И?
— И я подумал, что у него могло быть в руках, что он прятал. Оружие, может быть.
— Горячо. Продолжайте думать, лейтенант.
Вейренк смотрел вслед комиссару. Взяв пиджак, у которого, как ни странно промок только один рукав, Адамберг вышел, хлопнув дверью. Вейренк закрыл глаза и улыбнулся.
«Вы лжете, господин, но каждый ваш обман
Показывает мне, где ждет меня капкан».
Втиснувшись в дальний угол бельевого склада, Тень ждала, когда стихнут вечерние шумы. Скоро появится ночная смена, медсестры пойдут с обходом по палатам, начнут выливать судна, гасить свет и понемногу рассредоточатся по своим постам. Войти в больницу Сен-Венсан-де-Поль оказалось легче легкого, как она и предполагала. Ни подозрительных взглядов, ни вопросов, даже со стороны дежурного лейтенанта на этаже, который засыпал каждые полчаса. Он приветливо с ней поздоровался, знаком показав, что все под контролем. Соня и тупица в одном флаконе, о такой удаче Тень и не мечтала. Лейтенант с благодарностью принял чашку кофе, в котором она растворила две таблетки снотворного, так что до утра о нем можно забыть. Когда люди не ждут от тебя подвоха, все сразу упрощается. Скоро толстуха не сможет произнести ни единого слова, пора уже ей заткнуться раз и навсегда. Неожиданная стойкость Ретанкур оказалась ударом ниже пояса. И еще эти проклятые строфы из Корнеля, в которых, по счастью, полицейские ничего не поняли, даже этот знайка Данглар, не говоря уж о пустоголовом Адамберге. А вот хитрая и мощная Ретанкур представляла реальную опасность. Но сегодня доза новаксона была удвоена, в нынешнем ее состоянии она и охнуть не успеет.
Тень усмехнулась, подумав об Адамберге, который в эту минуту расставлял дурацкую ловушку в гостинице Аронкура. Он сам попадется в свой капкан, выставив себя на посмешище. А пока все будут убиваться по почившей толстухе, она наконец доберется до этой проклятой девы, которая ускользнула-таки от нее в последний момент. Надо же, они берегут эту дебилку как сокровище какое. Вот ее единственная ошибка. Ну можно ли было вообразить, что кто-то догадается о кресте в сердце оленя? И как этот психованный невежда Адамберг сумел установить связь между оленями и девственницами, между котом Паскалины и «De reliquis»? Но как назло, ему это удалось, и он нашел третью деву быстрее, чем предполагалось. Не повезло и с эрудитом Дангларом — и что его дернуло посмотреть книгу в доме священника, узнав драгоценное издание 1663 года? Зачем, спрашивается, судьбе было угодно натравить на нее этих легавых?
