На губах ШИКИ расцвела непонятная улыбка. Улыбка, с которой все сводят к шутке. Но можно ли назвать шуткой эти слова?
Дверь класса захлопнулась за ее спиной.
Когда на следующий день во время обеденного перерыва я позвал Шики перекусить, ее брови удивленно взлетели вверх. Впервые с тех пор, как мы познакомились, я видел ее пораженной до глубины души.
— Ты в своем уме?..
Тем не менее, она приняла предложение, указала в сторону крыши и молча последовала за мной. Я чувствовал спиной ее буравящий взгляд. Она сердится на меня? Еще бы, сомнений тут быть не может!
Конечно, даже я понял, что означали ее вчерашние слова. Последнее предупреждение, не больше, не меньше. Шики прямым текстом заявила, что мне будет плохо, если я не вниму предупреждению и не перестану общаться с ней.
Но она не понимала главного. Она говорила мне это с первой минуты нашего знакомства. Каждым своим словом и движением. И я уже давно привык.
На крыше мы были одни — больше ни души. Январский холодный ветер не располагал к перекусам на свежем воздухе.
— Бррр, холодно. Не хочешь пойти еще куда-нибудь?
— Нет, мне здесь нравится. Если предпочитаешь другое место — не стесняйся, иди.
Официально-вежливый тон Шики лишь заставил меня наклонить голову и присесть под стеной, где не так дуло. Повисло молчание. Я уже прикончил второй бутерброд, но Шики даже не разорвала обертку на своем.
— Зачем ты опять заговорил со мной?
Ее голос был едва слышен, и я даже не совсем понял, что она обращается ко мне.
— Ты что-то сказала, Шики?
— Я хочу знать, почему ты так неосторожен.
Теперь ее взгляд пронзил меня, словно копье.
— Что-то новенькое. Меня обзывали наивным и слишком прямодушным, но вот неосторожным — еще ни разу.
— Тебе льстили.
Неловкая шутка даже не поцарапала броню ее ледяной уверенности и враждебности. Шики резко дернула рукой, располосовав упаковку сандвича с яйцом. Раздирающий хруст отдался в морозном воздухе, и она молча впилась зубами в бутерброд. Поскольку я уже управился, то решил поддержать беседу — такое молчание плохо действует на пищеварение.
— Ты, кажется, немного злишься?
— Немного?! — новый убийственный взгляд немедленно заставил меня пожалеть о сказанном. От такого пищеварению лучше не станет. Но Шики уже прорвало, и в ее голосе чувствовалось кипящее высоким градусом раздражение.
— Не понимаю отчего, но меня почему-то страшно раздражает твое присутствие. Почему ты не отстанешь от меня? Я же сказала вчера прямо — как ты можешь не понимать?!
— Я тоже не знаю, в чем дело. Мне хорошо с тобой, но если ты спросишь почему, я не отвечу. А что касается вчерашнего разговора, то я склонен смотреть на вещи с оптимизмом.
— Кокуто-кун, ты понимаешь, что я — не нормальный человек?
Единственное что я мог сделать — кивнуть. Расщепление ее личности было очевидно, и, конечно, это было совершенно ненормально.
— Да, не нормальный.
— Прекрасно. Тогда ты должен понять и то, что я не из тех, с кем ты можешь нормально дружить.
— Нормальная или ненормальная, честно говоря, меня это совершенно не волнует, когда я с тобой.
Шики замерла. Словно время остановилось. Словно она забыла, как дышать. Прошла минута.
— Но я не могу стать такой как ты.
Выговорив это, Шики провела рукой по волосам. Широкий рукав кимоно соскользнул вниз, и я увидел плотно замотанный вокруг ее запястья, у правого локтя, бинт. Белый и свежий бинт.
— Шики, эта рана…
Она не дала мне шанса закончить, резко поднялась и безжалостно проговорила:
— Раз ты не понял слов ШИКИ, я скажу сама.
Ее взгляд устремился к холодным далям за обрезом крыши, минуя меня.
— Если так пойдет и дальше, это может кончиться тем, что я убью тебя.
Ответа на эти слова я подобрать так и не смог.
Шики давно уже ушла, оставив обертку на голом бетоне. Я машинально подобрал ее и пробормотал себе под нос:
— Гакуто попал в точку.
Да, если вспомнить тот разговор с Гакуто… я — дурак, точно как он и говорил. То, что Шики отвергла меня, уже не имело никакого значения. Наоборот, ее резкие слова словно прочистили мне мозги. Причина, по которой мне было хорошо с Шики, стала кристально ясной.
— Я сошел с ума уже давным-давно.
Я так любил Шики, что даже ее слова о том, что ей хочется убить меня, не заставили меня отступить.
Это было первое воскресенье февраля. Проснувшись, я вышел в гостиную. Братец Дайске уже собирался уходить.
— Ого, ты здесь, оказывается?
— Здорово. С вечера зашел к вам соснуть, потому что последний поезд уже ушел. А теперь опять на работу. Завидую вам, школярам, у вас, если пообещали каникулы, то так и будет. О-хо-хо.
Вокруг глаз его темнели круги. Типичный хронический недосып. Могу поспорить, он опять по уши в делах, связанных с новой информацией о серийном убийце.
— Кажется, ты собирался зайти в мою школу. Что же тебя не видать?
— У нас все началось сначала. Если честно, три дня назад случилось шестое убийство. Жертва отчаянно сопротивлялась, и мы нашли на ее ногтях кровь кусочки кожи убийцы. У женщины были длинные ногти, и она царапалась как кошка. Сантиметра три кожи содрала с руки маньяка.
Это была новость — ни по телевизору, ни в газетах еще ничего не сообщали. Но я похолодел по совершенно другой причине. Наверное, потому, что за последние несколько дней с губ Шики несколько раз сорвалось это зловещее слово. «Убийство».
Иначе с чего бы еще мне вдруг представилось на мгновение: что, если Шики — убийца?
— Содрала?.. Ты имеешь в виду, что убийца был ранен?
— Точно. Не себя же она царапала? Криминалисты уже выяснили, что содранная кожа — с руки, примерно около локтя, и установили группу крови. Теперь ему конец.
Братец-Дайске ушел, Ослабшие ноги подкосились, и я плюхнулся в кресло. Три дня назад — в тот день мы с ШИКИ говорили в кровавом свете садящегося солнца. И на следующий день я увидел на ее руке бинт у локтя.
Только около полудня мои беспорядочно кружащиеся мысли приняли более-менее внятную форму. Сидеть и терзаться бессмысленно, я должен просто пойти к Шики и спросить ее. Когда она скажет, что все это не имеет к ней никакого отношения, тяжесть свалится с моего сердца.
Пролистав школьный список адресов, я нашел адрес Шики. Ее родовой дом располагался в пригороде, всего в одной остановке на электричке от моего.
Когда я, наконец, нашел обширное владение в путанице переулков, солнце уже село. Традиционную японскую усадьбу окружала бамбуковая роща. С того места, где я стоял, невозможно было оценить размеры усадьбы. Лучше всего для этой цели подошел бы самолет, откуда можно было бы взглянуть сверху вниз. Пройдя по мощеной булыжниками извилистой дорожке среди густых стен бамбуковых зарослей, я оказался перед высокими и массивными воротами. Современный интерком, приделанный к темному древнему дереву воротных балок, вызвал некоторое облегчение. После того, как я нажал кнопку и изложил свои намерения, появился мужчина лет тридцати в строгом черном одеянии. Акитака, слуга Шики, вежливо представился непрошенному гостю, но сообщил, что, к сожалению, госпожа отсутствует. От предложения подождать я отказался. Если честно, мне не хватило храбрости ступать за порог этого древнего дома в одиночку.
Солнце скатилось за горы, и мне ничего не оставалось, как побрести домой. Но едва я подошел к станции, как нежданно-негаданно налетел на одного из знакомых старшеклассников. Сэмпай[9] позвал меня поболтать и перекусить в ближайший ресторанчик, где мы и посидели весьма уютно до десяти часов. Мне, как школьнику, пора уже было отправляться домой, и я распрощался. Но расстаться с ним было непросто, и билет на электричку я купил уже около одиннадцати. Занеся ногу на ступеньки платформы, я вдруг остановился. Никак не получалось отделаться от назойливой мысли. Вернулась ли Шики домой?
— Что я творю?.. — пробормотал я, уже шагая прочь от станции по совершенно безлюдным в этот час улочкам жилого района. Незнакомые заборы и палисадники, страшноватый дом Шики… почему же я торопливо иду, почти бегу туда? Я не мог понять себя. Очевидно, что увидеть ее в этот поздний час не удастся… но, может быть, свет в окнах ее дома немного облегчит свинцовую тяжесть на сердце?
Продираясь через промозглый туман, я вышел на какие-то задворки и снова наткнулся на густые бамбуковые заросли. Узкая дорожка вела сквозь них, и там не было ни единого фонаря. Только слабый лунный свет рисовал очертания мостовой и колоннады тонких стволов. Ветра не было, и бамбук застыл в мертвом молчании.
Случайная мысль о том, что я тоже могу оказаться жертвой нападения в этом глухом месте, начала подспудно прогрызать себе дорогу. Как я ни старался отделаться от нее, воображение разыгралось и принялось подбрасывать картины одна страшнее другой. Действительно, ведь ребенком я боялся призраков. Что же, тени в бамбуковом лесу вполне могли сойти за них… но теперь я гораздо больше боялся людей. Пугали не глубокие тени, а тот, кто мог прятаться в них.
