Как известно, почерк врача ужасно неразборчив. Гвендолин тщательно исследовала рецепты, которые он выписывал миссис Чосер, пытаясь угадать, как его зовут. Поначалу она думала, что его зовут Джонатан, потом — Барнабас. Самым близким к истине оказалось имя Свитхан. Однажды она ловко повернула разговор на имена и на то, как они влияют на судьбу человека. Ей нравилось ее имя, при условии, если никто не называл ее Гвен. Никто? А кто мог ее так называть? Родители — единственные, кто не обращался к ней «мисс Чосер». Но она не сказала этого доктору Ривзу, страстно желая узнать, что скажет он сам.
И он произнес:
— Стивен — хорошее имя. Даже модное. Так что когда-нибудь народ решит, что я на тридцать лет моложе.
Он всегда называл людей «народ». И он всегда говорил «считаю» вместо «полагаю», на американский манер. Гвендолин это нравилось. Она была рада узнать его имя. Иногда у себя в спальне она проговаривала вслух занятные сочетания имен: Гвендолин Ривз, миссис Стивен Ривз, Г.Л. Ривз. Будь она американкой, могла бы называть себя Гвендолин Чосер Ривз, жила бы в некоторых странах Европы — миссис доктор Стивен Ривз. Попросту говоря, он ухаживал за ней. Несомненно. Каков будет его следующий шаг? Вы пойдете со мной в театр, мисс Чосер? Вы любите кино, мисс Чосер? Могу я называть вас Гвендолин?
Мать больше ничего не говорила. Она лежала без сознания, под морфием. Стивен Ривз приходил регулярно и каждый раз пил чай с Гвендолин. Однажды, сидя за столом, он назвал ее по имени и предложил перейти на «ты». Профессор обычно возвращался к концу их трапезы, чтобы присматривать за дочерью. И Гвендолин заметила, что в присутствии отца доктор Ривз снова называет ее мисс Чосер.
Она вздохнула. Это было пол столетия назад, и теперь она ждала не доктора Ривза, а Олив Фордайс с племянницей. Гвендолин не приглашала их, даже помыслить об этом не могла. Они напросились сами. Не будь она такой уставшей в тот момент, то отказалась бы их принять. Но — увы. Она поднялась в спальню, бывшую комнату ее матери, где та и умерла, надела голубое бархатное платье со шнурованной вставкой у воротника, некогда очень модное, жемчужное ожерелье, брошь в виде феникса, восстающего из пепла, и обручальное кольцо матери на правую руку. Она надевала его каждый день, а ночью прятала в серебряную шкатулку, которая тоже принадлежала когда-то матери.
Племянница так и не пришла. Вместо нее Олив привела свою собачку, маленького белого пуделя с лапками, как ножки балерины. Гвендолин была раздосадована, но не слишком удивлена. Она уже проходила это. У собачки, как у ребенка, была игрушка — пластиковая кость, прямо настоящая. Олив съела два рулетика и целую гору бисквитов и рассказала о дочери своей племянницы. Гвендолин порадовалась, что племянница не пришла, иначе они вдвоем рассказывали бы об этом образце добродетели, ее успехах, здоровье, симпатичном домике и любви к родителям. День был испорчен. Гвендолин хотелось побыть одной, подумать о Стивене, вспомнить все, а может, и поразмыслить о дальнейших планах.
Олив пришла в ярко-зеленом брючном костюме, вся увешанная бижутерией. Гвендолин считала это безвкусицей. Олив слишком толстая и старая, чтобы носить одежду такого цвета. Она гордится своими длинными ногтями и красит их алым лаком, под цвет помады. Гвендолин смотрела на ногти и губы Олив критическим и насмешливым взглядом молодой девушки. Она часто думала: зачем ей друзья, которых она не любит и не слишком желает с ними общаться?
— В четырнадцать лет моя внучатая племянница уже была ростом пять футов и девять дюймов, — сказала Олив. — Муж был еще жив. «Если ты еще хоть немного вырастешь, — говорил он ей, — ты никогда не найдешь себе парня. Парни не любят, когда девушки выше их ростом». И что ты думаешь? Когда ей исполнилось семнадцать, а рост перевалил за шесть футов, она встретила этого биржевого маклера. Он хотел быть актером, но его не взяли; шесть футов и шесть дюймов — слишком высокий для театра, так что он пошел в маклеры и сумел сколотить неплохое состояние. Они очень друг другу подходили. Маклер хотел сразу жениться на ней, но она предпочла сначала сделать карьеру.
— Как интересно, — ответила Гвендолин, размышляя о докторе Ривзе, который однажды сказал, что она очень красива и что он от нее в восторге.
— Сейчас девушки уже не так стремятся выйти замуж, как во времена нашей молодости, — казалось, Олив забыла о том, что Гвендолин никогда не была замужем, и беспечно продолжала: — Не чувствуют себя ущербными без этого. Брак потерял прежнее значение. Я знаю, что так говорить нехорошо, но, если бы я снова стала молодой, я бы никогда не вышла замуж. А ты?
— Я никогда и не выходила, — строго сказала Гвендолин.
— Совершенно верно, — заявила Олив, будто Гвендолин в этом сомневалась. — Может, ты и правильно сделала.
«Но я бы вышла за Стивена Ривза, — подумала Гвендолин, убирая чашки после ухода Олив, — если бы он попросил меня. Мы были бы счастливы, я бы сделала его счастливым и сбежала бы от отца».
Когда мать Гвендолин умерла и Стивен подписал свидетельство о смерти, он сказал, что если они хотят кремировать миссис Чосер, то нужна подпись еще одного врача. Он собирался попросить своего коллегу зайти к ним.
Он не сказал, что ему нравились чаепития и он будет по ним скучать. Или по ней. Значит, вернется. Возможно, у медиков свои правила, которые запрещают врачам встречаться с родственниками пациентов. Он планировал вернуться после похорон. Или, возможно, хотел прийти на похороны. Гвендолин страшно переживала из-за того, что упустила возможность позвать его. Возможно, и это запрещено этикетом. У отца она спрашивать не решилась.
Доктор Ривз на похороны не пришел. Церемония состоялась в церкви Св. Марка, и, кроме Гвендолин и ее отца, пришли еще трое — кузина миссис Чосер, их набожная прислуга и старый сосед. Поскольку он не пришел на похороны, Гвендолин была уверена, что однажды Стивен Ривз зайдет к ним домой. Возможно, он решил не тревожить скорбящих. В ту неделю она потратила уйму денег и времени на свою внешность. Подстригла и уложила волосы, купила два новых платья, серое и темно-синее, поэкспериментировала с косметикой. Все пользовались косметикой, уделяя особое внимание векам и губам. Впервые в жизни Гвендолин накрасила губы светло-красной помадой и ходила так до тех пор, пока отец не спросил, не обожглась ли она.
Доктор Ривз так никогда и не вернулся.
Третий раз за неделю Микс сидел в своей машине на площади Кэмпден-Хилл, с закрытыми окнами и заведенным двигателем, чтобы работал кондиционер. День выдался теплый, и с каждой минутой становилось все жарче. Он чувствовал себя шпионом, и ему не слишком это нравилось. Частично из-за Джейви. Когда ему было двенадцать, Джейви застал его с биноклем старшего брата и избил за подглядывание. И неважно, что он наблюдал вовсе не за соседкой, а разглядывал мотоцикл, припаркованный у обочины.
Забудь об этом, сказал он себе, выкинь из головы. Он всегда так говорил, когда думал о Джейви, о матери и об их жизни, но так и не смог забыть. Чтение «Жертв Кристи» помогло бы скоротать время, но он боялся увлечься и пропустить Нериссу. Он торчал тут около получаса, не сводя взгляда с ее двери и золотистого «ягуара», стоящего на дороге. Уже несколько раз он видел, как она выходит из дома, но всякий раз она уезжала на лимузине с шофером.
Скоро к нему подойдет инспектор дорожного движения и велит отъехать. Будь у него клиент на Кэмпден-Хилл, было бы легче, но клиента не было. Судя по загорелым мускулистым молодым людям, которые заходили в эти дома, у местных жителей были персональные тренеры. Микс раздумывал, стоит ли ждать — у него несколько вызовов до обеда, — когда к нему в окно постучала какая-то женщина. В одной руке у нее была сигарета, в другой — маленькая собачка в красном ошейнике со сверкающей бляшкой. В этом районе живут одни богачи.
— Знаете, — произнесла женщина с интонацией Колетт Гилберт-Бамберс, — зря вы сидите с включенным двигателем. Это загрязняет воздух.
— А ваша сигарета не загрязняет? — Ее наглость взбесила его, ведь он и без того нервничал. — Шли бы вы отсюда со своей игрушкой.
Она возмутилась, назвала грубияном и двинулась прочь, стряхивая пепел.
Микс уже готов был сдаться, когда из дома вышла Нерисса и села в свою машину. Она была в розовом топе и белых джинсах, волосы стянуты на затылке розовой ленточкой. Микс подумал, что она еще красивее, чем обычно, несмотря на круги под глазами. Это ей к лицу. Впрочем, ей все к лицу.
Он просто обязан последовать за ней, хотя опаздывает на двенадцатичасовую встречу на Эдисон-роуд. Девушка поехала к Портобелло-роуд, но миновала ее и повернула на Вестбурн-гроув. Машин почти не было, ничто не мешало ему следовать за Нериссой. Дорожные работы вынудили обоих сбросить скорость, и он увидел, как Нерисса высунула голову в окно, пытаясь разглядеть, что происходит. Но наконец они проехали заграждения. Затем неожиданно — не включив поворотник — Нерисса свернула на небольшую стоянку, бросила монетку в автомат и забежала в дом номер тринадцать на улице Черринг-Террасс, на котором висела надпись «Оздоровительный центр Шошаны» большими блестящими буквами. Притормозив, чтобы проследить за ней, Микс застопорил движение. Хор сигналов других водителей заставил его сдвинуться с места.
