– Я посмотрю, – устало заметила я.
– Давай.
– Откуда, собственно, ты так хорошо знаешь немецкий? – спросила я. Мой вопрос несколько выбивался из общей канвы разговора, но это меня уже давно интересовало. – Я всегда считала, что французы не признают иностранных языков.
– В этом что-то есть. Иностранные языки у нас преподают хуже, но моя мать немка. И, кроме того, учительница немецкого. У меня не было шансов обойти стороной немецкий язык.
– А почему ты бежал именно сюда? И почему именно в наш дом?
Он пожал плечами:
– Случайно. Ехал автостопом на первых попавшихся автобусах или поездах… Высадился у парковки на шоссе с другой стороны холма и вышел сюда из леса, который у вас тут неподалеку. Честно говоря, когда я увидел ваш дом, я сначала вообще подумал, что все уехали. Снаружи он казался таким прибранным. Все жалюзи одинаково спущены, все окна закрыты и так далее. Кроме того, это был первый дом на улице.
– Понятно, – пробормотала я.
Арманд снова повернулся к зеркалу, потрепал свои волосы.
– Парик был бы сейчас как раз кстати, – пробурчал он себе под нос. – Я мог бы сзади чуть обстричь волосы, чтобы он хорошо сел… Я видел, у твоей мамы есть несколько париков. Тот, с мелкими светлыми кудряшками, думаю, будет смотреться не очень вызывающе. Интересно, они подходят под любой размер головы? Я понятия не имею о таких вещах.
У меня перехватило дыхание.
– Ты что, спятил? Это же ее квалификационная работа!
– Как это? Что это значит?
– До того как мама познакомилась с моим отцом, она была мастером по парикам: делала работы для театра и кино и так далее. Этот парик – ее заключительная работа. Она меня просто в порошок сотрет, если я тебе его отдам.
Арманда это нисколько не тронуло.
– Тебе не нужно мне его отдавать. – Он собрал сзади свои волосы в хвост, покрутил головой вправо-влево, еще раз оценивающе посмотрел на себя в зеркало и добавил: – Я просто его возьму.
– Это меня не спасет. Арманд посмотрел на часы.
– Время не ждет. Мы не должны терять ни минуты. Давай-ка лучше соберем самое необходимое, упакуем две сумки, потом я переоденусь и примерю парик…
Меня бросило в жар.
– Две сумки? – повторила я с недобрым предчувствием. – Не слишком ли много багажа?
– Отчего же? Одна мне, одна тебе. Это не так уж много.
– Одна мне?
Он удивленно посмотрел на меня.
– Я думал, это и так понятно, – ответил он. – Само собой разумеется, ты идешь со мной.
Он дал мне время поругаться, поорать, поубеждать его, попричитать, поумолять, пока я, наконец, не выдохлась. Но все это его ни капельки не впечатлило.
– Я не могу тебя здесь оставить. Это невозможно, – объяснил он мне. – Ты выдашь меня, а ты знаешь слишком много.
– Я буду нема как рыба! – быстро пообещала я; в тот момент я действительно в это верила. – От меня никто ни полслова не услышит.
– Ерунда. Пьер приедет в город, возможно, он уже здесь. А Пьер сможет прочесть твои мысли, как открытую книгу. Он остановится здесь на улице, секунд десять прислушается к тебе и после этого будет знать каждое слово, которое сегодня вечером здесь было сказано. Это для меня слишком рискованно.
Я глубоко вздохнула.
– Ты бежал один, а они тебя уже почти настигли, – я пыталась его убедить. – А если ты обременишь себя еще и строптивой заложницей, у тебя не останется ни малейшего шанса.
Арманд решительно покачал головой.
– Напротив. Полиция ищет темноволосого юношу, который путешествует один. Если теперь я стану блондином да буду еще и в твоем сопровождении, на меня не обратят внимания. Теперь понятно?
Да. Все было понятно. Невозможно оказать серьезное сопротивление человеку, во власти которого остановить твое сердце.
С сумками была проблема. Мои родители уехали отдыхать, а мама в таких случаях никогда не упускала возможности взять с собой, как минимум, половину своего гардероба, поэтому с сумками и чемоданами была напряженка. Но Арманд, по всей видимости, успел весьма обстоятельно осмотреться в нашем доме, потому что он все-таки достал две подходящие сумки на ремне.
Когда стало ясно, что все мои отговорки ни к чему не приведут, я перерыла вещи моего отца и откопала старую серую футболку с логотипом его фирмы – папе она все равно уже была мала, нашла фланелевую рубашку ржаво-коричневого цвета, которая села после стирки и поэтому тоже подходила Арманду по размеру. И еще отдала ему свою темно-зеленую куртку, которая была мне как-то велика. Он надел все это и выглядел теперь уже совсем иначе.
Какие вещи нужно собирать, если тебя захватили в заложники? Этому не учат в школе. Я взяла то, что берут в обычные поездки: шампунь, мыло, зубная паста, моя зубная щетка…
– Возьми мне тоже, пожалуйста, – попросил Арманд, который тем временем обстригал себе волосы в ванной.
Мне пришлось взять из шкафчика еще одну, совершенно новую щетку и положить вместе с остальными вещами. На глаза мне попалась аптечка с медикаментами для первой медицинской помощи, коробочка с бинтами, пластырями и прочей мелочью, на которой стояло название больничной кассы папиного предприятия. Мне вспомнились полицейские с автоматом и монстрообразной собакой, вспомнились репортажи по телевизору – как скверно зачастую заканчиваются эти истории с заложниками, – и я сунула все это в сумку.
– Ну как? – спросил Арманд, закончив стрижку.
Даже если бы он был шваброй, его шевелюра бросалась бы в глаза.
– Тебе следовало бы подать жалобу на твоего парикмахера, – посоветовала я, коротко взглянув на него, и положила в сумку еще два носовых платка.
Он вздохнул и отложил ножницы в сторону.
– Какое счастье, что на свете существуют парики.
Он подошел к маминому комоду с парикмахерскими принадлежностями, и мне пришлось помочь ему надеть парик. Поразительно, насколько иначе он стал выглядеть с этими светлыми кудряшками. Его темные волосы слегка просвечивали под париком, но это ничуть не мешало. Он просто походил на тех ребят из нашей школы, которые по какой-то своей непонятной прихоти красятся в блондинов, а потом, разумеется, и не думают подкрашивать отрастающие темные у корней волосы.
Страшно признаться, но в парике Арманд был удивительно похож на Доминика! Исключительно похож!
Я упаковала еще пару шмоток, которые в спешке попались мне под руку, пару мелочей, необходимых каждой женщине. Арманд тем временем без зазрения совести опустошал холодильник.
В итоге я решила сама переодеться, потому что, на мой взгляд, я была одета совершенно неподходяще для похищения. Мне пришлось долго и громко спорить с Армандом, пока он, наконец, не согласился разрешить мне уединиться в комнате.
– Ну не выпрыгну же я из окна, – объясняла я.
– Да, но ты можешь закричать на всю округу – будет слышно в ближайших трех домах, как минимум, ты же сама мне это так живописно описала, – ответил он.
В конце концов мы сошлись на том, что дверь в комнату останется чуть приоткрытой, так, что ему из коридора будет видно окно и стоящий рядом письменный стол. Кроме того, сказав: «И никаких секретных телефонных звонков», Арманд забрал мой мобильный телефон, лежавший на столе.
Незаметно позвонить было бы действительно неплохой идеей. Пока я переодевалась, лихорадочно взвешивая все «за» и «против» разных курток, свитеров и брюк относительно их пригодности в условиях похищения, я быстро перебирала одежду в своем платяном шкафу и в тех местах, где Арманд не мог меня видеть, в поисках таких вещей, которые бы помогли мне пережить этот страшный сон. Но что можно предпринять, вооружившись, скажем, щеткой для чистки одежды? Или фломастером с нарисованными динозаврами? Или коллекцией оторванных пуговиц? Мне бы сейчас пригодился газовый баллончик, но он, так ни разу и не использованный, уже много лет валялся неизвестно где. Мой перочинный ножик тоже было не найти.
Послание. Надо было хотя бы оставить послание родителям. Я тут же схватила фломастер, сняла колпачок и стала быстро писать на зеркале, расположенном на внутренней стороне дверцы моего платяного шкафа. Если пишешь фломастером по зеркалу, он не скрипит: «Сегодня к нам ворвался некий Арманд Дюпре, который совершил побег. Он телекинет. Он вынуждает меня следовать за ним, понятия не имею куда. Я буду внимательна, но если со мной что-нибудь случится…»
– Как долго это будет продолжаться? – проворчал Арманд за дверью с заметным недовольством.
– Я сейчас.
Я быстро надела куртку, судорожно соображая, что же будет, если со мной что-нибудь случится. Какие указания мне следует дать на этот случай. Но ничего не приходило в голову. Я была не в состоянии за десять секунд написать свое завещание. Тогда я стерла конец предложения и вместо этого нацарапала: «Я буду внимательна. Люблю, Мари. Ну что там пишут в таких случаях».
– Что ты понимаешь под словом «сейчас»? – торопил Арманд.
