— Места нет! Места нет! Пожалуйста, — взмолилась женщина, — мы все тут задохнемся!
Но люди все прибывали.
— Пожалуйста, я не хочу уезжать! — надсаживался мужчина, перекрывая вопли толпы.
— Давай, ты что, хочешь сдохнуть, как те на площади?! — орал ему другой, оглядываясь на раввина и его жену, лежавших посреди двора.
— Моя дочь! Там моя дочь! Софи! — звала женщина.
— Мамочка! — отвечала ей откуда-то издалека девушка, оттесненная толпой к другому вагону.
Охранники продолжали загружать несчастных, пока в вагоне не стало невыносимо тесно.
Наконец двери захлопнулись.
Воцарилась полная темнота. Только сквозь косые щели в дверях пробивались тонкие полосы света. В кромешной тьме слышались всхлипы. Потом все смолкло. Такое молчание наступает, когда никто не понимает, что будет дальше. Невозможно было пошевелиться, даже двинуть рукой или вздохнуть поглубже. Смрад от восьмидесяти немытых тел, набитых в вагон, в котором с трудом поместились бы сорок, был почти нестерпимым.
Они стояли, прислушиваясь к крикам и плачу снаружи, пока не раздался свисток и поезд не тронулся с места. И тогда те, кто был в вагоне, снова начали всхлипывать, рыдать и молиться. Они так и стояли в темноте, прислонившись друг к другу. В углу им оставили два ведра: одно с водой, которой вряд ли хватило бы на всех, а другое — пустое. Альфред сразу понял его предназначение.
Поезд набирал скорость.
— Альфред, куда нас везут? — едва слышно спросила Марта.
— Не знаю, — он нащупал ее руки и сжал в своих. — Но, по крайней мере, мы вместе.
Глава 4
Когда товарный состав тронулся, полковник Мартин Франке отошел от железнодорожного полотна. Все закончилось. Евреев погрузили и отправили. Обман всплыл, и у них не осталось никакой защиты. Ему всего-то надо было подвесить приманку и набраться терпения: рано или поздно кто-то должен был клюнуть. Эти евреи готовы продать своих же за чечевичную похлебку. Он смотрел, как последний вагон с мерным перестуком удалялся в неизвестность. Туда, где им уже не помогут ни паспорта, ни визы.
— Капитан! — обратился Франке к французскому полицейскому, чьи люди уже расчищали двор, освобождая его от пары трупов — пришлось устроить показательный урок этим упрямцам — и мусора. — Отличная работа.
От тех, кого увозил товарный поезд, скоро не останется и следа.
— Разрешите, полковник, — французский офицер наклонился, чтобы собрать с земли рассыпавшиеся документы. — Они что, действительно были…
— О чем вы? Говорите ясней, — Франке посмотрел на француза.
— Они на самом деле поддельные? Паспорта? Они не настоящие?
Франке взял у него перепачканный документ. Должно быть, сами же евреи и затоптали его, торопясь залезть в вагоны.
— Какое это имеет значение? — пожал он плечами. — Их все равно никто не собирался выпускать.
— Простите, полковник…
— Проследите, чтобы все до единого документы были собраны. Это для наших архивов, — произнес Франке, не отвечая на вопрос.
— Слушаюсь! — капитан отдал честь и удалился.
Дул холодный ветер, и Франке поглубже запахнул тяжелую серую шинель. Он потратил на дорогу сюда два дня. Да, это вам не Париж! Здесь не зайдешь в оживленное теплое кафе, где можно посидеть с бутылочкой старого медока и потискать француженку-барменшу, усадив ее к себе на колени. Отнюдь. Вместо этого ему приходится заниматься отправкой кучки ничтожных испуганных евреев в тюремный лагерь, затерянный посреди гребаной лесной глуши. И дня не проходило, чтобы он не вспоминал с тоской свое прежнее назначение. Всего лишь год назад он служил в германском атташате в Лиссабоне. Завидная должность, на которой можно было переждать войну, посещая приемы на крыше отеля «Тиволи» и оттачивая дипломатические навыки. При определенном везении через годик его бы назначили старшим атташе, а там, при любом исходе войны, уже можно было бы торговать влиянием: взятки, продажа выездных виз, похищенные из дворцов и припрятанные предметы искусства…
Но его потаскушка-секретарша Лена, которая ни черта не умела печатать, зато трахалась с половиной дипмиссии, оказалась британской шпионкой и свалила в Лондон со списком половины абверовских агентов в Лиссабоне и блокнотом с кодами контактов. Она разоблачила половину агентуры в Европе и Британии. Впавший в немилость Франке был переведен в Варшаву. В отдел диверсий, подделки документов и нелегальных контактов с меньшинствами. Здесь подавали только вареную еду, а рыбу вылавливали в сраной канализации. Не говоря о холоде, который пронизывал до костей и оставался там навсегда. По сравнению с Варшавой Лиссабон казался курортом на юге Франции. В довершение ко всему, его жена, чья семья владела процветающим металлургическим заводом в Штутгарте, что позволяло ему спать на роскошных льняных простынях и есть черную икру, в то время как на столе его родителей и мясо было деликатесом, — написала, что уходит от него.
Но все же, решил Франке, холод предпочтительней капсулы с цианистым калием. Так что теперь его вклад в дело войны заключался в том, что он стал заплечных дел мастером. Он муштровал своих осведомителей, искореняя очаги сопротивления на польской границе, и выуживал евреев, упрямо прятавшихся в арийском секторе. Это было значительно ниже его уровня компетентности, однако именно через его осведомителей удалось выявить предателя — поверенного из парагвайского посольства, который выдавал нелегальные документы.
Франке принадлежал к той породе людей, которые на пути к цели не останавливаются ни перед чем. Когда-то он служил детективом в Эссене и был не каким-нибудь заискивающим перед начальством подхалимом, жадным до внимания прессы, а спецом, который переворачивал каждый камень, ползая на коленях, чтобы не пропустить ни единой улики. Такие, как он, всегда держали нос по ветру в ожидании возможности вновь подняться на ноги. А иначе придется прозябать в этой богом забытой дыре до окончания войны. Или еще хуже — его вообще могли услать на восточный фронт, где того и гляди пристрелят свои же за то, что будет принуждать их к противостоянию наступающим русским ордам. В эти дни Франке жаждал одного — случая вновь доказать свою ценность берлинскому начальству.
И сегодня день был удачный. Его агенты в Варшаве завербовали осведомителя, сдавшего своих. След тянулся из варшавского гетто прямиком в посольства Парагвая и Сальвадора. Двести сорок евреев. Учитывая общую картину, это была капля в море, но эти 240 человек вызывали особый интерес американского и британского правительств, а Берлин отчаянно нуждался в доказательстве дипломатической аферы, чтобы оправдать нарушение суверенитета двух латиноамериканских государств и разрешить щекотливую ситуацию. Его несомненно ждет поощрение из центра, может быть, даже одобрительный кивок Канариса, который признает поспешность его удаления из Лиссабона. А, может, даже самого рейхсмаршала. Они не смогут его проигнорировать.
Для Франке, выросшего в Эссене, где выплавляли чугун, все было просто — надо только идти по следу и не бояться запачкать руки. Именно в этом и состояла проблема всех этих снобов из Абвера. Они слишком много времени тратили на приемы и флирт с женами больших начальников и не могли отличить бармена от осведомителя. А Франке готов рискнуть всем ради достижения цели.
Но все же теперь ему предстояло тащиться в Варшаву и как-то пережить оставшиеся два зимних месяца. Еще одна подобная удача, и им придется предложить ему прежнюю должность. На сей раз, может, это будет Женева… А вдруг, Париж?..
Товарный поезд скрылся из виду, последний дымок растаял за поворотом. Его миссия здесь завершилась. Франке посмотрел на бумагу, оставленную французским капитаном. Это была страничка визы с фотографией. Для еврейки она была красивой. Лет, наверное, двенадцати, с косичками и счастливой улыбкой. Он прочитал имя: Елена Цайтман. Цайтман. Да без разницы, подумал Франке, аккуратно сложил страничку и убрал ее в карман. Он не знал точно, куда их отправили. Вроде бы в какой-то трудовой лагерь в Польше. Но он знал наверняка, что, куда бы ни уносил ее этот поезд, ни виза, ни паспорт ей больше не понадобятся.
