Линда Фэйрстайн - Костяной склеп

— Адмирал? — переспросила я.

— Тогда еще лейтенант, — ответил Майк.

— Тогдашний президент Музея естествознания Моррис Джезап заключил с Пири сделку. Предложил ему уйти из флота и пообещал профинансировать его полярную экспедицию, если Пири привезет ему интересный зоологический и геологический материал. — Клем обратилась к Майку: — Догадываетесь, за чем послали Пири?

— Без понятия.

— За метеоритом, который у эскимосов назывался Железной Горой.

— Вы прямо одержимы этими камнями.

— В то время это был крупнейший из найденных метеоритов. Лишь на третий год после бесчисленных попыток Пири удалось поднять его на корабль. И в 1897 году камень был доставлен в Бруклинский порт. Чтобы отвезти сокровище в музей, понадобилось четырнадцать лошадиных упряжек. Но между тем на борту судна Пири находился и более ценный груз.

— Что же это было?

— Инуиты. Шестеро представителей отдаленного маленького племени, в котором всего-то насчитывалось около двухсот пятидесяти человек. Несколько лет подряд они были верными помощниками Пири в его путешествиях, охоте и изысканиях. Они ему полностью доверяли и отправились за ним в дальнюю дорогу, думая, что продолжается их сотрудничество. Он и команда были единственными белыми, которых они видели.

— Но зачем Пири привез их в Нью-Йорк?

— Алекс, он слыл великим ученым. Вот и прикрылся научными интересами. Только и пресса, и публика воспринимали инуитов лишь как экспонаты, этакие диковинки.

— Тогда он впервые привез людей в Нью-Йорк?

— Живых — да, — ответила Клем.

— Ну уж мертвых-то зачем везти?

— За год до этой поездки он разрыл одну родовую могилу эскимосов. В ней покоились люди, с которыми он сдружился в своих ранних экспедициях. В ней лежали отец, мать и их младшая дочь, умершие во время эпидемии, так что могила была совсем свежая.

— Зачем он это сделал? — удивилась я.

— Чтобы продать их музею.

— Но ради чего?

— Ради скелетов, черепов. Для очередной экспозиции. Чтобы богатые белые люди могли поглазеть на аборигенов. А ученые могли изучать представителей северных народностей.

— Скольких он привез из той экспедиции?

— Четверых взрослых, из которых двое были вдовцами с детьми. И так на борту оказались еще маленькая девочка и мальчик. Плюс пять бочек, доверху наполненных останками эскимосов, которых тоже вырыли из их могил. — Клем закрыла глаза и на секунду застыла. — В одной из этих бочек была и моя прабабушка.

В это невозможно было поверить. Мы молчали, пока Клем не продолжила свой чудовищный рассказ:

— И все-таки она оказалась в лучшем положении, чем те, кто еще был жив.

— Где жили эти люди?

— Вы, конечно, были в знаменитом Музее естествознания? Шестерых эскимосов поселили в подвале музея.

— Но как там можно жить? — возмутилась я. — В нашу эпоху разве можно жить в вечной сырости и темноте? Бесчеловечно селить людей в помещение, где нет ни водопровода, ни отопления, ни электрического света! Неужели это все происходило столетие назад?

— Нет, конечно, это же понятно. Людей привезли в Штаты в качестве диковинных экспонатов. А журналисты и все прочие охочие до сенсаций личности ползали по тротуару — опять же это без всякого преувеличения — и, припадая к окошкам, наблюдали за этими людьми через решетку.

— Бедняги когда-нибудь вообще покидали стены музея?

— Им пришлось их покинуть, но не по своей воле. Из-за болезни. Они не вынесли нью-йоркского климата. Подхватили простуду, у пятерых она развилась в пневмонию, а у шестого — в туберкулез. Так все и оказались пациентами больницы Бельвью. Когда их немного подлечили, они снова вернулись в музей. Правда, на сей раз у кого-то хватило ума поселить эскимосов в более удобное помещение на шестом этаже, в прежнюю каморку уборщика.

— И там они?

— Через полгода после прибытия в Америку двое взрослых умерли. К сожалению, одним из них был вождь племени, Квисук. Его маленький сын остался сиротой. Один в чужом мире, без семьи и друзей. Английского языка мальчик не знал, а на родном говорили всего трое пока уцелевших сородичей.

— Администрация музея не собиралась отвезти их, и в особенности детей, домой, в Гренландию? — спросила я.

— Из-за льда и непогоды это в середине зимы все равно было бы невозможно сделать.

— Но о них хоть кто-нибудь заботился?

— Да, конечно. Одним из таких милосердных людей оказался сотрудник музея по имени Уильям Уоллес. Если я правильно помню, он был комендантом всех корпусов Музея естествознания. Они с женой взяли маленького Мене домой и сделали членом своей семьи. Мальчик выучил английский, пошел в школу вместе с сыном Уоллесов, стал неплохим спортсменом и относительно счастливым парнишкой. Остальные же его соплеменники, приехавшие с ним в Нью-Йорк, умерли в течение года.

— Мальчику сообщили о судьбе его отца?

— Пири очень вдохновенно обрисовал музейным чинушам погребальную церемонию полярных эскимосов. Вот те и решили, что лучшее, что они могут сделать, это устроить Мене показательные похороны по обрядам его сородичей. Мальчик, которому на тот момент исполнилось восемь, уже мог понять, что к чему, и запомнить, какие почести оказали его отцу.

— Так что именно они сделали?

— В общем, мистер Уоллес собрал компанию из нескольких научных сотрудников и устроил это действо в одном из уединенных внутренних двориков позади главных корпусов. Судя по снимкам, церемонию провели на закате дня.

— Мене там тоже присутствовал? — спросил Майк.

— Конечно. И увидел, как в полном соответствии с традицией, принятой в деревне моего отца, из музея вынесли тело, накрытое шкурами животных. Лицо Квисука было скрыто под маской. Его положили на каменный пьедестал, а затем над мертвым вождем насыпали каменный курган.

Свой рассказ Клем сопровождала выразительной жестикуляцией.

— Потом рядом с вождем положили его любимый каяк и оружие. Очень внушительная церемония, смыслом которой было показать Мене, как все присутствующие уважали его отца. Конец действу положил ребенок, оставив на могиле свою метку.

— Объясните, что за метку? — попросила я.

— Это еще один из наших ритуалов. Родственник покойного должен поставить перед курганом знак, отделяющий его могилу от родового жилища. Суть ритуала — не позволить духу умершего преследовать живых.

— И Мене поставил метку?

— Да, на мальчика это произвело очень сильное впечатление. Подумать только, в чужой стране отца хоронили в точности, как на его родине прощались с великими охотниками, чьи образы он еще смутно помнил.

— Куп просто не может жить без хеппи-эндов, — подал голос Майк. — Скажите ей, что у мальчика потом все было замечательно.

— Да было на самом деле. В семье Уоллесов ему жилось очень даже неплохо. А благодаря тому, что мистер Уоллес работал в музее, Мене частенько в нем бывал. В том числе и на пятом этаже, где хранились предметы эскимосской культуры, тщательно каталогизированные и подробно описанные.

— Довольно странно, что его туда тянуло.

— Думаю, ему было интересно. И он даже не догадывался, что попутно и его самого изучали. Всякий раз, когда Пири привозил новую партию предметов, а эта коллекция пополнялась с каждым годом, звали Мене, и тот рассказывал о любом экспонате — будь то полярная сова или традиционные эскимосские одеяния и оружие. В общем, он был любимцем сотрудников музея. До того самого дня, когда он совершил ужасное открытие.

— В музее?

— Да. В тот момент ему исполнилось, кажется, восемнадцать. Ему тогда уже позволили передвигаться практически по всему музею, он мог осматривать и те экспонаты, к которым его прежде не подпускали.

Клем поднялась, не в силах усидеть на месте.

— Мене обошел множество залов с представителями разных животных — хищных и травоядных, видел самых немыслимых тварей, живших на Земле, обитателей Африки, рыб и земноводных из южных тропических морей, а многие из них даже не успели войти в учебники биологии, по которым он учился в 1906 году.

В ее рассказе я надеялась услышать, что метка, сделанная Мене у изголовья отцовской могилы, до конца дней надежно его защищала, не позволяя мятежному духу преследовать его.

Клем прижала руку к сердцу, словно пытаясь утихомирить его.

— Но вот он попал в зал № 3, где, наверно, сразу ощутил острую ностальгию по дому. Он увидел каяки, выстроившиеся в несколько рядов, санную упряжку, которую тащила свора чучел охотничьих собак, предметы обихода, трофеи многочисленных экспедиций Пири и, наконец, — большой шкаф с надписью: «Экспонат № 5. Останки эскимосского вождя по имени Квисук».

Представляю потрясение юноши от такого черного предательства, этого фарса в виде церемонии, которую он помнил как ритуальное прощание с отцом, легендарным воином, совершенную по обычаям его родной земли.