— Ну вот и последняя. — Алекс подняла вверх выписку о переводе. — Она перевела деньги в прошлую пятницу, как раз перед закрытием нью-йоркского филиала.
— Кому?
— Себе. Пять тысяч долларов на местный счет.
— Это все? — спросил Руди. — И что можно купить на эти пять тысяч?
— Многое — принимая во внимание, что большую часть жизнь ты жил на гроши. Вы бы не поверили. — Алекс вытащила последнюю страничку и стала читать.
— Нельзя ли поскорее? — поторопил ее Руди. — Вдруг Пехлянер вернется и поймает нас с поличным?
— Не волнуйся. — Эрик был занят кнопкой быстрого набора на телефоне. — Мы делаем как раз то, что и собирались, — добываем всю информацию, касающуюся твоего счета.
— Ты хочешь сказать — счета Магды. Или счета покойной Магды… Интересно, кому он принадлежит сейчас?
Алекс оторвалась от чтения.
— Она говорила, что все завещает котам.
— Шутишь?! — вскричал Руди.
— Магда не знала, что у нее есть деньги.
— Такое возможно только в Америке. — Эрик продолжал забавляться телефоном. — Поскольку счет в Швейцарии, сейчас работают европейские законы: деньги получит ее семья.
— Но у нее нет семьи. — Алекс начала изучать следующую распечатку. — Если только…
— Ого, проверь этот номер, — указал Эрик на одну из кнопок телефона Шмидта. — Говорят, это номер Мигеля Циннера в гостинице «Ритц».
— Вероятно, он сейчас там. — Алекс продолжала изучать выписки об операциях. — Где находится Нион?
— Возле Женевы, а что? — Руди подошел, посмотрел на экран.
— Тут сказано, что в прошлую пятницу Магда перечислила двадцать тысяч долларов на какой-то счет в банке «Креди Сюисс» в Нионе.
— Это небольшой городок, расположенный на берегу озера. — Руди перегнулся через плечо Алекс и стал читать. — Кто этот счастливчик?
Алекс прочла две строчки: «Перевод по телефону от Магды Раймер, Нью-Йорк — Симону Аладару, Нион». Номер счета был еще длиннее, чем номера счетов в банке «Гельвеция».
— Симону Аладару? — Руди выхватил документ из рук Алекс и внимательно прочел. — Это венгерское имя, верно? Имя и фамилия пишутся в другой последовательности. — Руди попытался картавить, подобно Шандору: — Знаете, Алекс, здесь так не принято. В венгерском языке сначала пишется фамилия, а потом имя. Кстати, и говорить следует Симон Аладар, а не Аладар Симон.
От слов Руди у Алекс мурашки побежали по спине. В голове вспыхнули слова Магды: «Она тоже оплакивает родных». Разве не так она сказала, когда бродила по воде фонтана в Нью-Йорке?
— Мне кое-что пришло в голову. — Алекс повернулась к Эрику. — Аладар — это имя отца Магды, так?
— И что же?
— Возможно, Магда не последняя живая наследница.
— Правда? — воскликнул Руди. — Думаешь, что есть другой владелец моего счета? Фантастика! Мы могли бы вернуться в банк «Гельвеция»…
Тут как раз вошел Пехлянер с кофе на подносе.
— Какой новый владелец? — переспросил он.
Руди побелел.
— Мы только что рассуждали о том, кто унаследует мой счет, когда я умру…
— Вы сказали, что, возможно, есть другой владелец счета. — Пехлянер подошел к Руди и взял документы у него из рук. — Я хочу знать, в чем тут дело! — он быстро просмотрел документы. — Кто такая Магда Раймер? — разозлился он.
— Никто, — ответил Руди. — Просто старушка. Честно говоря, это не ваше дело.
— Вы обманули меня! — Пехлянер повернулся к Алекс. — Вы все.
Он выхватил распечатки у нее из рук. Вверху странички Алекс заметила имя: Магда Раймер. Внезапно Алекс с ужасом поняла, что имя Магды стояло в распоряжении о переводе денег Аладару Симону в Нион, там была указана ее фамилия по мужу — фамилия, под которой она значится в телефонном справочнике Нью-Йорка. Любой, кто имел доступ к компьютеру — даже Шмидт, — мог узнать, кто она. Мог ее найти.
— Убирайтесь! — закричал Пехлянер. — Я требую, чтобы вы все покинули мой кабинет. Немедленно!
Нион
Воскресенье, день
Серебристый телефон тихо вибрировал в руке Алекс. Она взглянула на дисплей. Звонил Эрик.
— Что случилось? — спросил он. — Ты сейчас где?
— Еще в поезде. Вот-вот прибудем в Нион.
— Ты уверена, что нам не нужно приезжать к тебе?
— Уверена, — в сотый раз повторила она то, что говорила Руди в Цюрихе. — Я должна разобраться сама.
Она не хотела, чтобы кто-нибудь посторонний присутствовал при этой встрече. Особенно, если дело касалось предположительно еще одного члена семьи Коган.
Как и договаривались, Аладар встречал ее на станции. Выглядел он взволнованным. Он легко согласился на встречу с ней, как только Алекс упомянула имя Магды.
Подойдя к Алекс, он робко улыбнулся и протянул руку. На нем был почти такой же костюм, как на Шандоре в Будапеште, только совершенно измятый, словно Аладар спал в нем. Ко всему прочему две пуговицы на рубашке были застегнуты неправильно, а галстук был в пятнах.
— Вы не против, если мы прокатимся на катере? Нам лучше поговорить не здесь. — Аладар указал на один из стареньких пароходиков, бороздивших Женевское озеро. — В такой чудесный день мы сможем увидеть Альпы во всей красе.
Они пошли к причалу и сели на первый же пароход.
— Видите? Это Монблан. — Аладар указал рукой вперед, когда пароходик с гребным колесом отчалил от швейцарского берега и поплыл к Эвиану, к французскому берегу. — Его высота 4807 метров. Самая высокая вершина в Европе.
— Господин Симон, мне нужно вам кое-что сказать.
— Зовите меня Аладар.
— Так же, как и вашего отца? — спросила Алекс.
Он кивнул.
— Кто рассказал вам обо мне? Магда?
— Она пыталась, но я не сумела тогда понять, о чем она говорит.
— Знаете, для них это было непросто. Семья моего отца — его официальная семья — никогда не признавала меня. Видите ли, его жена — женщина из высшего общества, из Блауэров. Такой как я — думаю, вы меня понимаете, — был им как кость в горле. Отец был очень добр к нам с мамой. Он дал мне все, что я только мог пожелать, — все, за исключением фамилии Коган.
— Но свое имя он вам все-таки дал?
— Да. Хотя мама была против этого.
— Почему?
— Никто не называет детей в честь живых родственников. По крайней мере, у евреев так не принято. Считается, что это не принесет удачи. — Он обернулся к Алекс и улыбнулся. — Но ради меня отец сделал исключение. Он говорил, что я его любимец. Хотя я знал, что больше всех он любит Магду, она была его маленькой принцессой.
Он вновь перевел взгляд на горы. Вершины сияли в ярких лучах солнца, начинавшего клониться к горизонту.
— Удивительно. Я никогда не мог понять, почему он допустил, чтобы я уехал в трудовой лагерь, а его законный сын остался в Будапеште. Это не имело смысла. Интересно, понимал ли он, что, оставляя сына возле себя, он обрекал его на смерть. А мне дарил жизнь — позволяя фашистам увезти меня в лагерь.
Длинные седые волосы Аладара развевались на ветру.
— Впрочем нет худа без добра: трудовые лагеря в Югославии ничто в сравнении с концлагерями, где окончили жизнь большинство оставшихся в Будапеште евреев. — Он глубоко вздохнул. — Конечно, охрана обращалась с нами по-скотски.
Но близился уже конец войны, приход союзников был делом времени.
Подходя к французскому берегу, пароход дал гудок.
— Меня всегда забавляло, как Геббельсу удавалось так перевирать новости, чтобы они выглядели не такими пугающими, — продолжал Аладар. — Он назвал день высадки, 6 июня 1944 года, «последней отчаянной попыткой поверженных союзников». Но всем было понятно, что нацисты уже проиграли, их поражение не за горами. Мы видели американские и английские бомбардировщики в небе над Югославией, они летели бомбить нефтяные месторождения в Румынии. И это вселяло надежду. Мы знали, что помощь близко.
Алекс вспомнила, как обрадовалась Анна Франк, когда началось наступление союзников: «6 июня 1944 года. День высадки. Наступление началось». Вспомнила, как прочла об этой дате с Марко в доме-музее Анны Франк ровно восемь дней назад.
— Аладар, мне необходимо вам кое-что сообщить.
Он продолжал рассказывать.
— Советские освободители ничем не отличались от фашистов. Где бы они ни появлялись — особенно в маленьких городках, — они сразу насиловали молодых женщин. Когда русские освобождали Венгрию, двигаясь в Германию — осенью 1944-го, кажется, вот тогда я начал свой долгий путь домой. Слава Господу, в Швейцарии мне дали статус беженца. Так я и прожил все эти годы. Германское правительство ежемесячно выплачивает мне пенсию. — Он на минуту замолчал. — В качестве компенсации за то, что они со мной сделали.
«Когда ты ему скажешь? — задавалась вопросом Алекс. — Когда ты скажешь, что больше у него никого нет в целом свете?»
