Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.
Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.
Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.
В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.
– Сколько можно играть в политику? – ворчал Мещеряков, раздраженно обгоняя тащившийся впереди хлебный фургон. – В стране жрать нечего, а все торчат у экранов и ждут, что новенького отмочат Макашов или Жириновский... Председатели колхозов развалили свои хозяйства, украли все, что могли, и спрятались в Думе вместе с генералами. А своим собственным делом никто не занимается... Да уже, наверное, и не может заниматься. Позабыли все, бегая по митингам...
– Не надо было ехать на красный свет, – заметил Сорокин, – не пришлось бы штраф платить.
– Штраф! – саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. – По-твоему, пятьдесят долларов – это нормально.
– Ты сам дал ему пятьдесят долларов, – примирительно сказал Сорокин. – Зачем же теперь кричать?
– У меня не было рублей, – сердито огрызнулся Мещеряков.
– Не понимаю, – пожал плечами Сорокин, – мы в Чикаго или в Филадельфии?
– Ему смешно! – обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. – Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.
– Так, – вздохнул Сорокин, – вот и до меня дошла очередь. Во-первых, ГАИ – вовсе не мое ведомство, а во-вторых, ты и сам полковник. Показал бы ему свое удостоверение, глядишь, он бы и постеснялся с тебя доллары драть. Ограничился бы составлением протокола, копия – по месту работы. Вот бы твое начальство повеселилось!
– Типун тебе на язык, – сказал Мещеряков и суеверно поплевал через левое плечо. – Нет, серьезно, куда ты смотришь? Пускай эти не твое ведомство, но доллары-то он забрал! Что он их, в кассу сдаст, или что у них там? На нем же милицейская форма!
– Я запомнил его номер, – сообщил Сорокин.
– Он запомнил номер! Ты должен был пресечь безобразие!
Все еще пылая праведным гневом. Мещеряков утратил бдительность и попытался с ходу вписаться в узкую арку, которая вела во двор старинного дома на Малой Грузинской. Раздался скрежет и звон стекла, и машина, подпрыгнув, резко остановилась.
– Опять я забыл про эту сволочь! – в сердцах крикнул он.
– Фара? – спросил Сорокин.
– Как всегда... Черт, я уже не помню, которая по счету. Фу ты, дрянь какая, даже в пот бросило.
Сорокин дипломатично молчал. Сзади нетерпеливо засигналил какой-то автомобиль.
– Да пош-шел ты, – прошипел Мещеряков и резко обернулся.
Над багажником его автомобиля нависал уродливый капот выкрашенного в цвет хаки 'лендровера'.
– Ба! – подал голос Сорокин. – Да это же Забродов!
– Вижу, – буркнул Мещеряков. – Вот черт, сейчас начнется...
Сорокин, не удержавшись, тихонько хрюкнул.
Мещеряков наградил его уничтожающим взглядом и повернулся к дверце, в которую уже барабанил улыбающийся Илларион.
– Полковник! – радостно воскликнул Забродов. – Полковники! – поправился он, заметив в машине Сорокина. – А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?
– Не надо над нами смеяться, – подлил масла в огонь Сорокин, – Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!
– Вы что, ездили в Чикаго? – спросил Илларион.
Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.
– И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? – невозмутимо спросил Илларион.
– За езду на красный свет, – ответил Сорокин.
– Ну надо же, – покачал головой Илларион, – прямо как у нас. Ну, – повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, – ты во двор заезжать думаешь?
– Думал, – ответил тот. – Теперь уж и не знаю.
– Ладно, – сказал Забродов, – вылезай, я заеду.
– Лучше уж выгони обратно.
– Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?
Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.
– Ты куда это ездил? – спросил Мещеряков, поспешно занимая свое любимое кресло. – Мы же предупредили, что заедем.
– Пигулевский позвонил, просил срочно подъехать.
– Это твой антиквар?
Илларион кивнул.
– Антиквар и букинист. У него появилась одна редкая книжица, так что я решил по-быстрому смотаться к нему на Беговую, пока никто ее не перехватил.
– Ну и как, успел приобрести свое сокровище? – насмешливо спросил Мещеряков.
Илларион, игнорируя насмешку, показал маленькую, карманного формата, но пухлую книжицу в темном кожаном переплете. На обложке сверкнули полустертой позолотой какие-то готические буквы.
– Что это? – заинтересованно спросил Сорокин.
– Это, полковник, настольная книга средневековых милиционеров, – сказал Илларион. – 'Directorium Inquisitorium'.
– Чего? – спросил Мещеряков.
– Руководство по инквизиции. Написал один веселый доминиканец, Эймерик де Жиронн его звали. Ты, Сорокин, по-латыни читаешь?
– Нет.
– Зря. Полезная была бы книжица при твоей работе.
– Да, – признался Сорокин, – иногда чего-нибудь в этом роде сильно не хватает.
– Уши вянут вас слушать, – сказал из кресла Мещеряков. – Мы коньяк будем пить или не будем?
– Будем, – быстро сказал Илларион. – А есть?
– Есть, есть, – проворчал Мещеряков. – Рюмки неси. Только, если ты опять начнешь свои книжки цитировать, мы без тебя выпьем.
– Не буду. Обещаю и клянусь. Только все равно ты серый, полковник, как сорокинский китель.
– Ничего, мне моего образования хватает. А вот у тебя с твоими талмудами скоро совсем крыша поедет.
– Вы опять за свое? – обреченно спросил Сорокин, свинчивая пробку.
Он разлил коньяк по рюмкам, и все молча выпили.
– Хорошо, – сказал Забродов. – Плакала твоя вторая фара, Андрей.
– Вот дурак, – беззлобно огрызнулся Мещеряков'.
Сорокин налил еще по одной.
Илларион со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.
– Слушайте, полковники, – сказал он, – кончайте темнить. Я же вижу, что у вас ко мне дело.
– Какое еще дело? – вяло отмахнулся Мещеряков.
– Просто в гастрономе коньяк попался хороший, – подтвердил Сорокин.
– А каким это ветром вас вдвоем в гастроном занесло? – спросил Илларион.
– А мы прямо там встретились, – сказал Мещеряков.
– Случайно, – добавил Сорокин.
– А если серьезно? – спросил Илларион.
– А если серьезно...
Сорокин вздохнул и сел ровнее, готовясь говорить, но тут зазвенел телефон.
– Секунду, – сказал Илларион и поднял трубку. – Слушаю. Говорите, Забродов слушает. Алло!
Слушай, родной, – сказал он, не дождавшись ответа, – имей в виду: у меня в квартире брать нечего! Больше сюда не звони. Попытаешься проверить – ноги повыдергаю.
Он раздраженно бросил трубку на рычаги.
– Второй день уже, – сказал он.
– Что? – спросил Сорокин и почему-то переглянулся с Мещеряковым.
– Какая-то сволочь квартиру прозванивает. Поймаю – убью.
– Ты каждый раз ему представляешься?
– Да нет. Сегодня, пожалуй, впервые. А что?
– Точно впервые? Ну, тогда звонить больше не будут.
– Рассказывай, Сорокин, – потребовал Илларион, – что опять твои подопечные учудили?
Сорокин тяжело вздохнул и беспомощно оглянулся на Мещерякова.
– Ну, вот как с ним разговаривать? – пожаловался он. – Ничего от него не утаишь.
– Давай, давай, – ободрил его Мещеряков. – Сам заварил, сам и расхлебывай.
Сорокин снова вздохнул. Илларион молча смотрел на него, рассеянно вертя в пальцах рюмку. Мещеряков почему-то принялся вдруг разглядывать потолок.
– Потолок у тебя красивый, – сказал он ни с того ни с сего. – Сам делал?
Илларион промолчал, по-прежнему глядя на Сорокина.
