Шикалин с ужасным криком выскочил из лаборатории.
Зара в изумлении повернулась к его помощникам, но и они в страхе попятились перед ее все еще выставленной вперед правой рукой с тавром амазонок. А затем бросились вон.
Зара направила это тавро на ящики с оборудованием и документацией ЛАЭКБИ и — скорее для проверки только что случившегося чуда, чем всерьез — сказала:
— Чтоб это все сгорело!
Красный и узкий, словно лазерный, луч снова изошел из тавра амазонок и разом поджег эти ящики, лабораторные столы и шкафы. Через минуту вся ЛАЭКБИ пылала, как облитая бензином.
Конечно, после этого ей пришлось бежать из Москвы. Сначала в Крым, но оказалось, что ей — отдавшей тридцать лет борьбе за крымско-татарскую автономию — жить там просто негде и не на что. К тому же по Беловежскому соглашению Крым вместе с Украиной вдруг откололся от России и стремительно криминализировался, ни о какой крымско- татарской автономии уже не могло быть и речи — даже несмотря на подписанный Кравчуком закон о восстановлении Крымской автономной республики. А Узбекистан, где Зара провела детство и юность, тоже стал заграницей. И в Москве ее искали КГБ, ГРУ и Шикалин…
И Зара уехала в США — ее, как бывшую политзаключенную, легко впустили в Америку.
Но как — без английского языка — зарабатывать и на что жить? На радостях от победы в «холодной войне» американцы закрыли даже нью-йоркские офисы «Голоса Америки» и «Радио „Свобода“», откуда шли передачи и на татарском языке.
Зара устроилась сиделкой-домработницей к молодой художнице, парализованной после автомобильной катастрофы. То была адская работа, с которой сбегали после двух недель даже нелегальные эмигрантки-пуэрториканки. Потому что эта беспомощная, как мумия, инвалидка, получившая за свою неудачу в жизни пожизненное содержание от страховой компании, ненавидела весь мир и вымещала эту ненависть на единственном существе, вынужденном неотлучно находиться при ней, — на своей сиделке. Мало того, что ее нужно было постоянно купать, подмывать, одевать по последней моде, кормить с ложечки, возить на прогулки в Центральный парк, в парикмахерскую, на массаж в Китайский квартал, в магазины на Пятую авеню, в рестораны и на концерты в Линкольн-центр, ей нужно было угождать и в капризах, угадывая по движению глаз, что ей нравится или не нравится из еды, одежды, телепередач. А иначе она тут же начинала биться в истерике в своем инвалидном кресле, пытаясь выпасть из него так, чтобы угодить виском об угол стола или уличной тумбы.
После двух месяцев этой круглосуточной — даже по ночам — пытки Зара не выдержала и на полумычание-полутребование хозяйки в сотый раз переключить телевизионную программу сказала ей в сердцах и почти автоматически:
— Сама переключи!
И хотя это вырвалось у нее по-русски, хозяйка вдруг посмотрела на нее осмысленно-вопросительным взглядом, потом перевела взгляд на лежавшую слева от нее, на столе, коробочку дистанционного управления телевизором и вдруг… не веря самой себе, медленно подняла свою парализованную левую руку. Не спуская с этой руки напряженного взгляда, она протянула ее за телепультом. Достала его, взяла всеми пальцами и так же медленно перенесла к себе на колени.
И посмотрела на Зару.
Но Зара молчала, она уже знала, что будет дальше.
И точно: хозяйка, не спуская с нее взгляда, подняла правую руку, поводила ею в воздухе, потом оперлась двумя руками о подлокотники инвалидного кресла, спустила парализованные ноги на пол и попыталась стать на них.
Конечно, у нее не хватило на это сил и она упала обратно в кресло, но… Через неделю она уже ходила, опираясь на Зарино плечо, а еще через две, полностью став на ноги, уволила Зару с работы.
Чудо, которое с ней случилось, она приписала своему китайскому массажисту и вышла за него замуж.
Еще через три месяца Зара на новой работе избавила от горба шестилетнего мальчика, и счастливый отец ребенка тут же написал об этом восторженное письмо в три медицинских журнала и в «Нью-Йорк таймс». Слава Богу, никто не опубликовал эти письма, но Зара сказала себе: «Стоп! эта работа не для тебя! еще пара таких исцелений, и за тобой придут из ФБР, как к российским целителям приходили гэбэшники. Правда, будет не сибирский Центр, а какой-нибудь Алабамский или Монтерейский, но какая разница?»
И она пошла в уборщицы манхэттенских офисов.
То была ночная работа, свободная от общения с людьми.
В гигантских манхэттенских небоскребах по ночам дежурят только черные охранники, да и то внизу, в вестибюлях.
А наверху, с этажа на этаж медленно передвигаются тележки уборщиков: по одному на каждые восемь этажей, час на уборку этажа, сорок долларов за ночь.
И хотя по местным стандартам это ничто, лишь на триста долларов выше пособия по нищете (Зара только за убогую комнату на чердаке в Нью-Джерси платила триста долларов в месяц), попасть на эту работу можно только по рекомендации, удостоверяющей твое трудолюбие и честность. Но Зару устроили на эту работу смущенные родители исцеленного ею ребенка («We are sorry, we don’t need you any more. But we can help you to get some job, of course…»), и Заре тут сразу понравилось. За стеклянными стенами офисов, которые она убирала, был ночной город — огромный, не похожий ни на один город в мире и вообще непохожий на приземленные земные города. Вытянутый вверх сотнями цилиндров, пирамид и кубов своих небоскребов, столпившихся над океаном на каменном зубе Манхэттена, таинственный, сияющий огнями рекламы и миллионами пчелиных ячеек-окон, он плыл в ночи, как отдельная планета в космосе.
Стоя над ним в предутреннем мраке, Зара ощущала себя в центре медленно затихающего энергетического урагана, сплетенного из двенадцати миллионов вихрей человеческого азарта, напора, напряжения, остервенения и отчаяния. Вот уже двести лет со всего мира — из Европы, Китая, Индии, России, Мексики, Ирана, Японии — сюда плывут, летят, рвутся и прорываются самые отчаянные, нищие, авантюрные, дерзкие, сильные и талантливые. Нью-Йорк — их последняя ставка, их Монако и Лас-Вегас. Все или ничего, жизнь или смерть, слава или крушение, деньги или самоубийство. Те, кто преуспевает, кто взлетает к вершине, уезжают из этого города в богатые пригороды или еще дальше — в профессиональные райские кущи Силиконовой долины, Голливуда, Сономы, Сан-Диего и т. д., оставляя Нью-Йорк, как отстойник, тысячам только что прибывших новых авантюристов, гениев и трудяг, рвущихся к успеху с остервенением московской толпы на автобусной остановке в Алтуфьеве. И вынужденных, за неимением тут незанятого клочка земли, строить этот город вверх — еще выше, еще…
Эта погоня, этот постоянный двенадцатимиллионный марафон нищих за своим шансом, успехом, «золотом под ногами», славой, удовольствиями, собственным бизнесом, банковским займом и «мерседесом» в гараже выжимают из каждого бегуна всю его умственную, физическую и сексуальную энергию плюс — еще немного, еще чуть-чуть, еще усилие — ну! давай! you can do it! — и рождают миллиардеров, как Сорос, безымянных самоубийц и бомжей, спящих на «золотых» нью-йоркских мостовых.
Но куда же делась энергия этих азартных безумцев и трудяг?
Стоя над ночным Нью-Йорком, Зара ощущала, как медленно уплывает в океан и стекает в космос оргонный смерч, рожденный за день этими людьми, но стекает не весь, весь не успевает, потому что в семь утра новый и мощный, как атомный взрыв, заряд энергии опять вырывается из миллионов квартир, гаражей, автобусов и вагонов сабвея, чтобы снова гнать и гнать этих людей за успехом и деньгами.
Только такие нищие, как Зара, и такие миллиардеры, как Сорос, могут в этом городе расслабиться и думать обо всем человечестве.
Первые месяцы работы уборщицей Зара ужасно уставала — она чистила свои восемь этажей не только от пыли, бумажного мусора, объедков пиццы и пустых банок кока-колы, но и от энергетической грязи, которая оставалась в этих офисах от их сотрудников.
Сначала это была только игра — никогда не видя этих людей, увидеть сплетение энергетики их страстей, склок, тщеславий, упорства, таланта и подлости. С изумлением новоприбывшей на иную планету Зара вдруг обнаружила, что существа, которые построили этот Новый Свет, эту Америку и этот феноменальный город-остров XXI века, качественно ничем не отличаются от людей Старого Света — они так же «стучат» друг на друга хозяевам, так же интригуют из-за повышения в должности и даже предаются тем же грехам, что зечки в мордовском лагере. Только работают они куда напряженнее, чем в Старом Свете, и получают за это по американским, а не по старосветским стандартам.
И с азартом новой горничной, нанятой в царство компьютеров, Интернета, факсов и копировальных машин, Зара чистила это царство не только пылесосом, щетками и моющими спреями, но и своей энергетикой, а проще говоря — просто выметала, выбрасывала и выдувала за окна вместе с табачным дымом весь энергетический мусор, который раздражал ее, мешал ей работать.
