Кей глядела на отца во все глаза. Ей было ясно, что он острит на свой старомодный лад, ― но как он мог так легко отнестись к тому, что услышал?
Мистер Адамс твердо продолжал:
― Тем не менее будьте совершенно уверены ― если интересующий вас юноша объявится, я тотчас доведу об этом до сведения властей. И то же сделает моя дочь. А теперь извините, у нас стынет завтрак...
Он со всяческой предупредительностью выпроводил сыщиков на улицу и учтиво, но решительно закрыл за ними дверь. Потом взял Кей за руку и повел на заднюю половину дома, где помещалась кухня.
― Пойдем-ка к столу, душа моя, мама нас заждалась.
По пути на кухню у Кей навернулись слезы ― от пережитого напряжения, от нерассуждающей преданности отца. Мать не подала виду, что замечает, ― вероятно, отец успел сказать ей, кто к ним приезжал. Кей села за стол, и мать молча поставила перед ней еду. Потом тоже села; отец, склонив голову, прочитал молитву.
Миссис Адамс, невысокая, плотная, была всегда тщательно одета, завита, причесана. Кей не случалось видеть мать неприбранной. Как и муж, она не слишком носилась с дочерью, держала ее на почтительном расстоянии. Так она поступила и теперь.
― Кей, сделай милость, не устраивай трагедий. Я уверена, что все это буря в стакане воды. Как-никак молодой человек ― студент Дартмута, невероятно, чтобы он оказался причастен к такой нечистоплотной истории.
Кей удивленно подняла голову:
― Откуда ты знаешь, что Майк учится в Дартмуте?
Миссис Адамс сказала с достоинством:
― Обожаете вы, молодежь, напускать таинственность ― только кого она обманет? Мы знали про него с самого начала, но, понятно, считали неуместным заводить разговоры на эту тему, пока ты первая не начнешь.
― Да, но откуда же?.. ― Кей было стыдно посмотреть отцу в глаза после того, как он узнал, что она спит с Майком. Вот почему она не видела его улыбки, когда он произнес:
― Вскрывали твои письма, естественно.
Кей задохнулась от ужаса и негодования. Теперь она смело взглянула отцу в лицо. Его поведение было постыднее, чем грех, совершенный ею. Она бы в жизни не поверила, что он на такое способен.
― Ты шутишь, отец, ― как ты мог?
Мистер Адамс благодушно усмехнулся:
― Я взвесил, какое из двух прегрешений страшнее ― читать твои письма или пребывать в неведении, когда мое единственное дитя может попасть в беду. Выбор был прост, решение ― добродетельно.
Миссис Адамс, отдавая должное вареной курице, прибавила:
― Надо к тому же учитывать, милая, что для своего возраста ты, согласись, страшно наивна. Мы чувствовали, что обязаны быть в курсе твоих дел. А ты ничего не рассказывала.
Впервые Кей была рада, что у Майкла нет привычки писать в письмах нежности. И еще рада, что родителям не попались на глаза кой-какие из ее писем.
― Не рассказывала, потому что боялась, как бы вы не упали в обморок, узнав, из какой он семьи.
― А мы и упали, ― бодро сказал мистер Адамс. ― Кстати, Майкл пока не давал о себе знать?
Кей покачала головой.
― Не верю я, что он в чем-то виновен.
Она заметила, как родители переглянулись. Мистер Адамс мягко сказал:
― Если он ни в чем не виновен и все же исчез, тогда это, может быть, означает нечто иное?
Сначала до Кей не дошло. Потом она вскочила из-за стола и убежала к себе в комнату...
Через три дня Кей Адамс вышла из такси у входа в парковую резиденцию Корлеоне близ города Лонг-Бич. Она созвонилась заранее: ее ждали. В дверях ее встретил Том Хейген, и у нее упало сердце. Она знала, что этот ничего ей не скажет.
В гостиной он предложил ей выпить. Кей заметила, что по дому слоняются какие-то люди, но Санни не показывался. Она спросила Тома Хейгена напрямик:
― Вы не знаете, где Майк? Не скажете мне, как можно с ним связаться?
Хейген гладко, без запинки проговорил:
― Мы знаем, что он жив и здоров, но где находится в настоящее время ― неизвестно. Когда он услышал, что застрелили этого капитана, он испугался, как бы вину не взвалили на него. Ну, и решил отсидеться в укромном месте. Сказал мне, что месяца через два даст о себе знать.
Он выдал ей заведомую фальшивку, притом намеренно шитую белыми нитками, чтобы она это поняла, ― хоть на том спасибо.
― А что, этот капитан правда сломал ему челюсть? ― спросила Кей.
― Боюсь, что правда, ― сказал Том. ― Но Майку несвойственна мстительность, и я уверен, что это обстоятельство не имеет никакого отношения к убийству.
Кей открыла сумочку, вынула оттуда конверт.
― Вы не могли бы отправить ему вот это, когда он с вами свяжется?
Хейген покачал головой.
― Если я возьму письмо для передачи и вы покажете это на суде, суд сделает вывод, что я знал о местонахождении адресата. Подождите ― зачем торопиться? Не сомневаюсь, что в скором времени Майк сообщит о себе.
Кей допила свой стакан и поднялась. Хейген проводил ее в переднюю, но, когда он открывал ей дверь, с улицы вошла женщина. Приземистая и полная, вся в черном. Кей узнала ее ― это была мать Майкла. Кей протянула ей руку:
― Добрый день, миссис Корлеоне, как поживаете?
Черные маленькие глазки проворно обежали ее, смуглое морщинистое лицо с задубелой кожей просветлело в быстрой улыбке, скупой и неожиданно сердечной.
― А, моего Майки девочка. ― Миссис Корлеоне говорила с резким итальянским акцентом, Кей едва понимала ее. ― Покормили тебя?
Кей сказала «нет», имея в виду, что не хочет есть, но миссис Корлеоне накинулась на Тома Хейгена, яростно отчитывая его по-итальянски.
― Чашку кофе не догадался налить бедной девушке, бессовестный, как не стыдно! ― бросила она напоследок и, взяв Кей за руку теплой, на удивление крепкой для немолодой женщины рукой, повела ее на кухню. ― Попей кофейку, поешь, а после тебя свезут домой. Такая приятная девушка ― ни к чему мотаться по поездам.
Она усадила Кей и, на ходу сорвав с себя пальто и шляпу и кинув их на стул, захлопотала у плиты. Не прошло и двух минут, как на столе появились хлеб, сыр, салями, на плите уютно забулькал кофейник.
Кей застенчиво сказала:
― Я приехала узнать про Майка, у меня нет никаких сведений о нем. Мистер Хейген говорит, что никто не знает, где он, и надо ждать, пока он о себе сообщит.
Хейген торопливо проговорил:
― Ма, это все, что ей можно пока сказать.
Миссис Корлеоне смерила его презрительным взглядом:
― Никак учить меня собрался? Меня муж и то не учит ― помилуй, господи, его, грешного. ― Она перекрестилась.
― Как себя чувствует мистер Корлеоне? ― спросила Кей.
― Ничего. Поправляется помаленьку. Старый стал, ума убавилось, раз до такого допустил. ― Она непочтительно постучала костяшкой пальца по темени.
Потом налила в чашки кофе, заставила Кей съесть хлеба с сыром.
Когда они допили кофе, миссис Корлеоне взяла руку Кей и накрыла ее коричневой ладонью. Она сказала спокойно:
― Не пришлет тебе Майки письмо и весточку не передаст. Майки схоронился на два года. Или три. Или больше ― много больше. А ты поезжай домой, к своим родным, найди себе хорошего парня и выходи замуж.
Кей вынула из сумочки письмо:
― Вы ему не пошлете это от меня?
Женщина взяла письмо и потрепала Кей по щеке.
― Обязательно, будь покойна.
Хейген хотел было возразить, но она свирепо цыкнула на него по-итальянски. Потом проводила Кей до двери. На пороге быстро клюнула ее в щеку и сказала:
― Про Майки позабудь, он тебе больше не пара.
Перед домом стояла машина, в ней дожидались двое. Они отвезли Кей в Нью-Йорк, до самой гостиницы, не проронив за всю дорогу ни звука. Кей тоже молчала. Она пыталась свыкнуться с мыслью, что человек, которого она любила, ― расчетливый, холодный убийца. И что узнала она об этом из самого надежного и достоверного источника ― от его матери.
Карло Рицци был разобижен на весь свет. Человек породнился с семьей Корлеоне, а его сунули букмекером в паршивую дыру в самой паршивой части Ист-Сайда, заткнули пасть подачкой ― и привет. Он зарился, как дурак, на один из особняков под Лонг-Бич, зная, что дону ничего не стоит в любое время выставить оттуда своих жильцов, ― верил, что так и будет, что его признают своим, введут в узкий круг посвященных. Но дон обошелся с ним безобразно. «Великий дон!» Карло Рицци пренебрежительно скривил рот. Старье поганое, рухлядь ― позволил мальчикам с пушками застичь себя врасплох на улице, как захудалую шпану. Хорошо бы старый хрыч откинул копыта. Когда-то они с Санни были приятелями ― если во главе семейства станет Санни, есть надежда, что и ему отломится кусок пожирней.
Карло глядел, как жена наливает ему кофе. Мать родная, с каким барахлом он связался! Давно ли замужем ― полугода нет, а уже расползлась и уже с начинкой. Не вытравишь итальянскую сермяжность у этого бабья из восточных штатов...
