Кирквуд удивленно поднял брови:
— Вы полагаете, хаким ищет какой-то источник вечной молодости? Откуда эта идея? Я видел его досье. В нем не говорится ни о чем подобном.
Миа махнула рукой и с насмешкой пересказала свой разговор с Боустани относительно эликсира.
Взвешивая ее слова, Кирквуд медленно отпил коктейль. Затем поставил бокал и посмотрел на девушку.
— Что ж, вы же генетик по специальности. Вот и скажите: это действительно совершенно безумная идея?
— Бога ради! — насмешливо фыркнула Миа.
Но он сохранял серьезность.
— Так вы на самом деле хотите знать, может ли человек жить вечно?!
— Я только хочу сказать — всего несколько лет назад мы считали невозможной пересадку лица, а теперь это делается. Если подумать о том, какого прогресса достигла медицина за последние годы, то это просто потрясает. И каждый день происходят какие-нибудь новые, уникальные открытия. Мы вычислили геном человека. Клонировали овцу. Научились создавать ткани сердца из стволовых клеток. Так что кто знает, может, и это когда-нибудь станет возможным.
— Конечно, нет! — решительно ответила Миа.
— Однажды я видел документальный фильм. Про русского ученого, работавшего еще в пятидесятых годах — кажется, его фамилия Демихов. Он занимался пересадкой головы. Стремясь доказать, что это возможно, он пересадил взрослому мастифу голову и верхнюю часть туловища щенка, таким образом получив собаку с двумя головами. Поразительное создание весело бегало по комнатам и прожило целых шесть дней. — Он пожал плечами. — И это только один опыт, о котором нам известно.
Миа подалась вперед с убежденным огнем в глазах.
— При трансплантации органов необходимо заново соединить все нервы и кровяные сосуды. Я согласна, может быть, когда-нибудь научатся проделывать такую операцию и со спинным мозгом. Но здесь совсем иная проблема. Чтобы предотвратить старение, необходимо остановить повреждения, ежеминутно происходящие с нашими клетками, с нашей ДНК, с нашими тканями и органами. Речь идет об ошибках в реакции ДНК, о молекулах нашего тела, которые подвергаются атакам свободных радикалов и неправильно развиваются и со временем просто деградируют. То есть о проблеме изнашивания.
— Но именно об этом я и говорю! Речь идет не о годах, а веках! — упрямо возразил он. — Вы говорите, наши клетки подвергаются вредному воздействию и вследствие этого погибают, но это вовсе не значит, что они запрограммированы на определенный срок жизни, а затем должны погибнуть. Например, вы купили пару новых кроссовок. Вы носите их, прыгаете в них, бегаете, подошвы снашиваются, верх протирается, и в результате кроссовки разваливаются. Но если их не носить, а хранить в коробке, то они и через несколько лет будут в отличном состоянии. Проблема износа и разрушения. Ведь поэтому мы и умираем, разве не так? Но не существует часов, которые говорят, что срок жизни нашего тела подходит к концу, понимаете, нет! Мы вовсе не запрограммированы на смерть.
Миа смущенно поерзала:
— Всего лишь один взгляд на проблему.
— Но сегодня ученые смотрят на нее именно так!
Миа это знала. Одно время она немного интересовалась вопросом продления жизни, но обнаружила — о нем избегают говорить, будто о родственнике с дурной репутацией, и занялась другим направлением. Биогеронтология — наука о старении — переживала тяжелые времена, начиная еще с юрского периода.
В официальных кругах считали — данное направление науки недалеко ушло от шарлатанства алхимиков и знахарства продавцов змеиного жира. Серьезные ученые, придерживающиеся традиционной точки зрения о неизбежности старения, настороженно относились к опытам, обреченным на неудачу, и даже боялись подвергнуться насмешкам, если бы сами решились исследовать эту проблему. Правительственные организации не субсидировали такие изыскания. Они отвергали их как фантастические мечты и не желали оказывать финансовую поддержку проектам, которые их электорат не считал достижимыми из-за того, что им втолковывали средства массовой информации. Даже если отдельные энтузиасты представляли убедительные аргументы и доказательства, толстосумы отказывались поддерживать их вследствие глубоко укоренившихся представлений о том, что человеку предназначено стареть и умирать. Так устроен мир. Таким создал его Всевышний. И пытаться нарушить божественный закон бессмысленно и аморально. Смерть — благословение, понимаем мы это или нет. Конечно, доброта становится бессмертной, но только на небесах. И не вздумайте оспорить неизменный постулат с советом президента по биоэтике. Вам ответят — предотвращение старения является еще большим злом, чем «Аль-Каида» угрожающим достойному существованию человека в будущем.
Все, вопрос закрыт.
И все-таки в продлении жизни человека ученые достигли поразительных результатов. Жизненный цикл — среднее количество лет, которые может прожить человек — на протяжении большей части истории человечества составлял от двадцати до тридцати лет. Основной причиной этого являлась детская смертность. Из троих-четверых младенцев удавалось уберечься от смерти во время чумы, других эпидемий или войн всего одному, зато впоследствии он доживал до восьмидесяти лет. Прогресс в области гигиены и медицины — чистая вода, антибиотики и вакцины, — позволив людям доживать до взрослого состояния, серьезно увеличил продолжительность жизни за последние сто лет, что считается первой революцией в проблеме продления жизни. В XIX веке средняя продолжительность жизни достигла сорока лет, к 1900 году — пятидесяти, а сейчас в развитых странах составляет уже восемьдесят лет. В то время как на ранней стадии эволюции шанс человека дожить до ста лет составлял один к двадцати миллионам, сейчас он составляет один к пятидесяти. Фактически с 1840 года средняя продолжительность жизни ежегодно увеличивалась на четверть года, то есть на три месяца. Демографы утверждают: верхний предел ожидаемой продолжительности нашей жизни будет постоянно отодвигаться.
Крайне важно, что увеличение срока жизни было достигнуто благодаря изобретению различных вакцин и антибиотиков, не имеющих отношения к самой идее продления жизни, а направленных на борьбу с болезнями. То есть ученые ставили перед собой в высшей степени гуманные и моральные цели. Этот нюанс необходимо подчеркнуть. И лишь недавно в отношении медицинского сообщества к проблеме старения произошел значительный сдвиг. Старение стало рассматриваться не как неизбежный и предопределенный процесс, а как менее роковое явление, то есть болезнь.
Простейшим примером служит тот факт, что до недавнего времени диагноз болезнь Альцгеймера применялся лишь к людям, страдавшим этой формой слабоумия, которая поражала их в определенном возрасте — приблизительно в шестьдесят лет. Люди более старшего возраста, но не страдающие этой болезнью, назывались просто дряхлыми, и считалось, что здесь уже ничего не поделаешь. Таков процесс старения. Это воззрение изменилось в 1970-х годах, когда слабоумного девяностолетнего старика лечили теми же средствами, как и сорокалетнего больного с диагнозом болезнь Альцгеймера — обоих рассматривали как пациентов, страдающих болезнью, которую упорно пытаются понять и лечить ученые медики.
Таким образом, старость все чаще рассматривается как болезнь. Очень сложная, многоликая, трудно поддающаяся лечению, но все-таки болезнь.
А болезнь можно лечить.
Основным толчком, позволившим найти новый подход к проблеме старения, послужил простой ответ на фундаментальный вопрос «Почему мы стареем?» Для краткости ответ можно выразить в нескольких словах: «Потому что в природе ничто не вечно». Или, более точно, почти ничто.
На протяжении тысяч лет — практически на протяжении всей истории человека — в дикой природе, лишенные достижений цивилизованного мира, люди и животные едва достигали старческого возраста. Они погибали от хищников, болезней, голода или стихий.
Они попросту не имели возможности дожить до старческого возраста.
И главной целью природы всегда было обеспечение репродукции, чтобы не прекращалось существование отдельных видов и особей. То, что требовалось от нашего организма, для чего мы были предназначены с точки зрения эволюции, — это достигнуть репродуктивного возраста, родить детей и вырастить их до того возраста, пока они не смогут самостоятельно выжить в дикой среде. И все. Только это и интересовало природу.
Выполнив свою задачу, мы становились лишними, ненужными — и люди и животные одинаково. После этого клеткам нашего организма было нецелесообразно поддерживать в нас жизнь.
А поскольку у нас не было шансов прожить намного дольше возраста репродукции, то природа сосредоточила свои усилия — и совершенно правильно — на том, чтобы увеличить наши шансы дожить до нужного возраста и размножиться. Решая вопрос естественного отбора, природа заботилась лишь о том, чтобы мы достигли репродуктивного возраста, и — опять правильно и снова к огорчению тех, кто хотел бы пожить дольше — она определила нам короткий срок жизни для воспроизведения, потому что так было намного эффективнее. Недолгая жизнь означала небольшой разрыв между поколениями, большее смешение генов, дававшее большую приспособляемость к окружающей среде с ее опасностями. Все вышесказанное означает — процесс старения, практически никогда не заявлявший о себе в природе, в диком мире, не мог развиться генетически.
