— Значит, все-таки патология плода? — спросила Тоби.
— Нет.
— Что же еще это может быть?
— Нечто среднее.
— Между опухолью и эмбрионом? Как это возможно?
Доктор Маркс затянулась сигаретой и выпустила облако дыма.
— Этот безумный, безумный мир.
— Все, что у вас есть, — сонограмма. Нагромождение серых пятен. Доктор Сибли, рентгенолог, полагает, что это опухоль.
— Доктор Сибли никогда прежде такого не видел.
— А вы видели?
— Спросите Дэниела.
Тоби взглянула на Дворака:
— О чем речь?
— Женщина, которая умерла при родах, — подсказал он. — Анни Парини… Я отправил плод доктору Маркс для генетического анализа.
— Я провела только предварительное исследование, — продолжила она. — Мы сделали срезы ткани и окрашивание. Потребуются месяцы, чтобы сделать полный анализ ДНК. Но, основываясь на гистологии этого… существа, я выстроила некоторые гипотезы. — Доктор Маркс развернулась на стуле, чтобы оказаться лицом к Тоби. — Садитесь, доктор Харпер. Поговорим о плодовых мухах.
«К чему это она ведет?» — удивилась Тоби, опускаясь в одно из кресел возле длинного стола. Дворак тоже сел. Доктор Маркс, сидевшая во главе стола, оглядела их, словно суровый профессор двоечников, пришедших на повторную сдачу экзамена.
— Вы знаете об исследованиях дрозофилы миланогастер, которые проводились в университете Базеля? Это обычные плодовые мухи.
— И что показали эти исследования? — спросила Тоби.
— Они касаются неправильного расположения глаз. Ученые уже обнаружили олигоген, запускающий целый каскад из двух тысяч пятисот генов, которые нужны для формирования глаза плодовой мухи. Этот ген назвали «безглазым», поскольку его отсутствие приводило к тому, что мушка рождалась без глаз. Швейцарские исследователи сумели запустить этот ген в разных частях зародыша. Результаты были потрясающие. Глаза появлялись в самых причудливых местах. На крыльях, на ножках, на усиках. Четырнадцать глаз на одной мухе! И все это — при активации одного-единственного гена.
Доктор Маркс остановилась, чтобы затушить сигарету. Затем она вставила в мундштук новую.
— Не вижу связи между исследованиями плодовых мух и нашей ситуацией, — призналась Тоби.
— Я к этому подхожу, — сказала доктор Маркс, прикуривая. Затянувшись, она откинулась назад и удовлетворенно выдохнула дым. — Перепрыгнем через ряд биологических видов и возьмем мышей.
— Все равно не вижу связи.
— Я пытаюсь начать с элементарного. Вы с Дэниелом не занимаетесь научными разработками в области биологии. И наверняка не осведомлены о тех достижениях, которые сделаны с того момента, как вы окончили университет.
— Это правда, — призналась Тоби. — Тут за клинической медициной угнаться бы.
— Тогда позвольте вас просветить. Вкратце. — Профессор стряхнула пепел. — Так вот, мыши. Точнее, их гипофизы. Уже известна ключевая роль гипофиза для выживания новорожденной мыши. Вот почему его называют главной железой. Гормоны, которые он вырабатывает, регулируют все функции организма, от роста до репродукции и температуры тела. Он производит и гормоны, назначение которых нам пока неизвестно. Гормоны, которые мы пока не идентифицировали. Мыши, родившиеся без гипофиза, умирают в течение суток — вот насколько важна эта железа. И вот к чему привели исследования. В Национальном институте здоровья изучают эмбриональное развитие этой железы. Уже известно, что разнообразные клетки, образующие его, возникают из единственного зачатка. Клеток-предшествеников. Но что именно заставляет этих предшественников создавать гипофиз?
Она обвела взглядом своих «двоечников».
— Какой-то ген? — предположила Тоби.
— Естественно. Это все заложено в ДНК. Строительном блоке жизни.
— И что это за ген? — спросил Дворак.
— В случае мыши это Lhx3. LIM-гомеобоксный ген.
Дворак рассмеялся:
— А, ну тогда все ясно.
— Я и не жду, что вы все поймете, Дэниел. Я хочу, чтобы вы получили общее представление. О том, что есть олигоген, который заставляет клетки-предшественники развиваться определенным образом. Один олигоген формирует глаз, другой — конечности, а третий — гипофиз.
— Хорошо, — сказал Дворак. — Думаю, мы это поняли. В общем.
Доктор Маркс улыбнулась.
— Следующее задание будет простым. Я хочу, чтобы вы сложили эти исследования и сообразили, что они означают вместе. Олигоген, который запускает формирование гипофиза. И плодовая муха с четырнадцатью глазами. — Профессор посмотрела на Тоби, затем на Дворака. — Вы понимаете, о чем я?
— Нет, — призналась Тоби.
— Нет, — почти в унисон произнес Дворак.
Доктор Маркс вздохнула.
— Ладно. Тогда я расскажу, что обнаружила в тканевых срезах. Я препарировала тот образец, который мне прислал Дэниел, — то, что, по его мнению, было неправильно развитым плодом. Я никогда не видела ничего подобного, а мне приходилось исследовать тысячи врожденных патологий. Так вот. Человеческий геном состоит из сотни тысяч генов. Это существо, похоже, обладает лишь частью нормального генома. Да и тот, что есть, сильно поврежден. С этим геномом случилась какая-то беда. А результат? Такой, как если бы взяли плод, разобрали его, а затем попытались сложить без всякой системы. Руки, зубы, головной мозг — все слеплено в один комок.
Тоби ощутила тошноту. Она посмотрела на Дворака и увидела, что тот побледнел. Картинка, нарисованная доктором Маркс, сразила их обоих.
— Он бы не выжил, разве не так? — спросила Тоби.
— Конечно, нет. Его клетки живут только за счет плаценты. Он использует материнский организм как источник питания. Если хотите, это своего рода паразит. Но в таком случае любой эмбрион — паразит.
— Никогда так о них не думала, — пробормотала Тоби.
— Да, это так. Мать — хозяин. Ее легкие насыщают кровь кислородом, пища обеспечивает поступление глюкозы и протеина. Этот конкретный паразит — это существо — может жить лишь пока остается в матке, внутри материнской системы. Как только он будет исторгнут, клетки начнут умирать. — Доктор Маркс помолчала, наблюдая за взлетающим колечком дыма. — Этот организм никоим образом не способен жить самостоятельно.
— Но если это не эмбрион, как это назвать? — заинтересовалась Тоби.
— Точно не знаю. Мы изготовили множество срезов ткани. Окрашивали и изучали их и я сама, и патолог нашей кафедры. Мы оба пришли к одному и тому же выводу. Один специфический вид ткани появлялся снова и снова в виде организованного кластера клеток. Там были и другие виды ткани — мышечная, хрящевая, даже глаз. Но они попадались редко. Упорядоченными и хорошо дифференцированными были те повторяющиеся скопления клеток. Железистая ткань, которую мы еще не идентифицировали. Одинаковые кластеры, все, очевидно, на срединной стадии развития плода. — Помолчав, она добавила: — Это существо, в двух словах, похоже на фабрику клеток.
Дворак покачал головой.
— Простите, но это безумие какое-то.
— Почему? Это делается в лаборатории. Мы можем вырастить глаза у мухи на крылышках! Мы можем включить или выключить олигоген! Если это может происходить в лаборатории, может и в жизни. У этой девушки клетки человеческого эмбриона каким-то образом породили множественные копии одного и того же гена. Разумеется, это значит, что зародыш развивался неправильно. Поэтому нет ног, нет тела. Вместо них появились эти специфические клеточные скопления.
— Что могло вызвать такой сбой? — поинтересовалась Тоби.
— Вне лаборатории? Нечто разрушительное. Тератогенное средство, с которым мы прежде не сталкивались.
— Но Молли ничему такому не подвергалась. Я несколько раз ее спрашивала…
Тоби умолкла, ее взгляд метнулся к двери. Кто-то кричал.
— Это Молли! — Тоби вскочила, вылетела из комнаты и помчалась по коридору. Дворак следовал за ней по пятам. Когда она добралась до палаты, там, пытаясь успокоить девушку, уже сидела медсестра.
— Что случилось? — спросила Тоби.
— Она говорит, что кто-то забрался к ней в палату, — сообщила сестра.
